Жорж Сорель (стр. 1 из 4)
Французский мыслитель и философ
Жорж Сорель
Вступление.
Жорж Сорель – мыслитель высшей степени оригинальный и многозначный. Он слишком свободен в интерпретациях крупных интеллектуальных феноменов, его оценки неожиданны.
Книги, статьи Сореля – явление значительное не только для истории социализма, но и вообще для духовной атмосферы Западной Европы начала ХХ в.
Исследованию его творчества посвящены десятки книг на разных языках мира, тогда как в России о нем известно очень мало, переведено было еще в дореволюционное время всего несколько его работ.
Этими изданиями и ограничивается возможности российского читателя познакомиться с идеями этого серьезного французского мыслителя, чьи идеи позволяют объяснить действия советского правительства в 30-е года нашего столетия, которые, казалось не подчиняются никаким законам логики.
Краткая биография,
Сорель родился в 1847 году в Шербурге в обеспеченной буржуазной семье, его двоюродным братом был историк А. Сорель. Он закончил колледж в Шербурге, затем получил политехническое образование в Париже и, став инженером, проработал в дорожном ведомстве 25 лет.
Все эти годы он провел в провинции, получив за службу крест Почетного Легиона, а в 1829 году , не дослужив до пенсии, в возрасте 45 лет вышел в отставку и занялся литературной деятельностью. Жил на ренту представляя оригинальный тип “революционного рантье”.
Сорель горячо любил свою жену Марию Давид, и после ее смерти в 1897 г., Сорель до конца дней сохранял верность ее памяти. Детей у них не было, он поселился тогда вместе со своими племянниками в предместье Парижа, в Булоне-на-Сене, здесь и умер в 1922 году в “горестной заброшенности”.
Сорель находился в вечном интеллектуальном поиске и часто менял свои теоретические и политические позиции: в 1889 г. Он консервативный либерал, в 1893 г. – демократический социалист, после издания в 1906 г.
“Размышлений о насилии” – признанный теоретик революционного синдикализма, а в 1911 г. – националист, в 1914 г. – социалист-интернационалист, после Октябрьской революции в России – поклонник В. И. Ленина.
И между тем Сорель отнюдь не эклектик: его поиски развивались внутри определенной философской и моральной доминанты.
На каждом этапе он бросался в драку со страстью и неистовством, о его темпераменте свидетельствует большое литературное наследие: хотя он начал писать после 40 лет, но, будучи необычайно плодовитым автором, успел создать более десятка книг; его рецензии и статьи были опубликованы не менее чем в 40 изданиях в разных европейских странах.
Марксизм в восприятии Сореля
.
Публиковаться Сорель начал в журналах уже в 80-е годы. В 1889 г. вышли его первые книги – “Вклад в мирское изучение Библии” и “Процесс Сократа”.
Они интересны тем, что в них уже проявились некоторые психологические и интеллектуальные константы его творчества.
Так, Сорель тяготел к идеализации раннего христианства с его убеждением в неизбывности зла, идеалом мученичества; его привлекал религиозный энтузиазм, тот сплав веры и легенды, который характерен для периодов религиозной э
кзальтации.
Позже Сорель стремился воспроизвести в социализме тот же синтез веры и легенды, мифа, но пришел он к этому через длительную эволюцию, включавшую самые разные метаморфозы. Первой же в их ряду было его обращение к марксизму.
Это произошло уже после его отставки в 1892 г. Сорель тогда увлекся ф
илософией Маркса и сблизился с французскими марксистами.
Главный теоретический вопрос, который тогда занимал Сореля, относился к возможности создания теории научного социализма. Маркс его привлек именно тем, что он “поместил социальную науку на единственно соответствующую ей почву”.
Хотя Сорель и сохранял некоторые сомнения в возможности синтеза социализма и науки, он был готов в то время скорее соглашаться с Марксом и следовать за ним. Однако “чистым” марксистом он и тогда не был. В “Старой и новой метафизике” временами сильно ощущается влияние А.
Бергсона, неговоря уже об оригинальной философской ориен
тации самого Сореля, мешавшей
ему быть простым последователем кого бы то ни было.
Сорель высоко ценил Маркса за то, что тот придал философский статус
феномену производства.
По его мнению, Маркс для своего времени – столь же великий метафизик, как Аристотель для своего, что связано с осознанием Марксом огромного значения производства в человеческой жизни.
Если Аристотель ха
рактеризовал человека как “социальное животное”, то Маркс писал, что человек – это “социальный трудящийся”.
Мысль Сореля марксистского периода концентрировалась в форме триады “производство – наука – социальность”, все составные части которой, по его мнению, взаимопроникали друг в друга. Дело не сводилось для Сореля к тому,
чтобы показать, что производство и наука социальны, существуют в обществе
и ему принадлежат: это не требует доказательств.
Главный соблазн и трудность заключались для него в идее о том, что социальное является сферой науки. В
этом вопросе Сорель апеллировал, с одной стороны, к Марксу, с другой – к Бергсону. У Маркса его привлекало то, как он конструировал социальную науку, в частности, политическую экономию.
У Бергсона Сорель обращал внимание на различение двух “я”: индивидуального “я” – сферы эмоций, изменчивых, текучих впечатлений, и социального “я”, которое включено в социум, ориентировано наразум и само может стать объектом научного рассмотрения, тогда как индиви
дуальность исключает научность.
Следует заметить, что триединство производства,науки, социальности для Сореля не только методологический принцип подходак истории, это одновременно идеал: социализм мыслился им как полное торжествоназванного триединства в обществе.
Однако и в этот “сциентистский” (научный) период виден постоянный интерес Сореля к роли эмоций в обществе.
В “Разрушении античного мира” он уделил много внимания языческим верованиям римлян, признавая, что хотя они и были фикцией, тем не менее держали римское общество; последнее же рухнуло, когда критика со стороны христиан разрушила силу языческих верований.
Тут уже вина увлеченность Сореля мыслью, почерпнутой им, по-видимому, у одного из французских историков религии, что вера и мифы, не находящиеся в соответствии с реальностью, создают энтузиазм, необходимый для крупных общественных преобразований. Это те константы сорелевского мышления, которые грозили взорвать весь его сциентизм марксистского периода.
Во второй половине 90-х годов углубились расхождения Сореля с французскими марксистами.
Критическому отношению Сореля к марксизму и Марксу содействовало и то обстоятельство, что в те годы вышли в свет две нашумевшие работы, посвященные ревизии марксизма, – книга итальянского анархиста С. Мерлино “За и против социализма” (1897 г.) и работа Э.
Бернштейна “Проблемы и задачи социал-демократии” (1899 г.). Сорель подхватил многие темы ревизионистов и в срочном порядке опубликовал несколько статей в ревизионистских органах.
Сам Сорель в согласии с Бернштейном склонен был видеть перспективы социализма на путях прогресса капитализма и демократии, принял даже, хотя и временно, реформистскую стратегию социализма.
Но вскоре он подверг острой критике и Бернштейна за то, что тот не заметил подлинно оригинального в марксизме – его антиэтатистских положений, идеи самоосвобождения пролетариата. Критикуя Бернштейна и ревизионистов, Сорель вместе с тем не только внимательно вникал в их аргументы, но и много перенимал у них.
Это относилось п
режде всего к ревизионистской критике идеи Маркса о приоритете экономики в общественном развитии.
Вслед за Бернштейном и итальянским анархистом С. Мерлино Сорель отказывался видеть в экономике главную детерминанту истории и выдвигал на первое место мораль и идеологию.
Правда, среди защищавшихся им моральных ценностейГ
лавной у него всегда оставался труд, а производитель, человек труда, оказывалсявысши
м типом человека.
Однако возникновение, развитие, сохранение цивили
зации труда не явились, по его мнению, результатом объективного прогресса
производства, как это представлялось Марксу; в их основе, по мнению Сореля, лежали соответствующие моральные и волевые усилия.
Ревизионисты отвергали и экономический детерминизм, и претензии Маркса на создание научной политической экономии. Сорель вторил в этом Бернштейну, обосновывая свои взгляды главным образом тем, что марксова политическая экономия основана на упрощениях, на незаконном сведении к некоему усредн
енному типу качественно разных видов труда.
С его точки
зрения, капитализму угрожал моральный декаданс, спасение от которого несла,
как считал Сорель, революция производителей.
Идеи Маркса об экономической
крахе капитализма, утверждал он, хотя и не соответствуют действительности
, но нужны для “революционного воспитания пролетариата” и представляют собой “элементы революционного мифа”.
Посредством такого странного, на первы
й взгляд, поворота мысли Сорель спасал от забвения марксистские догмы.
Этот поворот мысли стал возможен прежде всего в силу того, что Сорель к то
му времени уже отошел от идеи “научного социализма”, а кризис социали
стической мысли конца прошлого века, который многие связывали с крахом социализма вообще, относил исключительно на счет “научного социализма”.
Еще
недавно он с увлечением говорил о научности марксизма, теперь же был убежден в невозможности синтеза науки и социализма. Во-первых, потому что наука не должна зависеть от политической ангажированности исследователя. Во-вторых, потому что научное обоснование социализма просто невозможно: социализм не вывод из научной доктрины, а позиция, продиктованная выбором.
Нельзя, считал он, принимать всерьез то, что Энгельс писал о научности социализма: “Энгельс очень мало читал современных философов; он имел только общие и довольно смутные представления относительно новейших работ современной науки, не нужно придавать большое значение формулам, которые он употребляет.
Выражение “научный социализм” потворствовало ходячим идеям о всемогуществе науки, и оно имело успех”. Марксистский социализм теперь казался Сорелю близким скорее утопизму, чем научности, и он объяснял это “интеллектуалистскими интенциями” марксизма.
Интеллектуализм, пренебрегающий эмоциональными основами жизни, ведет к утопии,- таково убеждение Сореля отныне и до конца дней. Стремление марксистов обнаружить связанную с экономией “логику” истории, представить социализм как полную победу разума и свободы ведет, по мнению Сореля, к утопиям.
Источник: http://MirZnanii.com/a/301618/zhorzh-sorel
Образ Жюльена Сореля (подробная характеристика героя романа “Красное и черное”)
Блестящее подтверждение правоты своей эстетической программы Стендаль дал в романе “Красное и черное”, над которым работал в 1829-1830 гг. Роман появился в ноябре 1830 г. и носил подзаголовок “Хроника XIX века”. Уже этот подзаголовок свидетельствует о том, что Стендаль судьбе своего героя придавал самый широкий, эпохальный смысл.
Между тем, судьба эта – в силу своей необычности, экстраординарности – на поверхностный взгляд может показаться частной, единичной. Такому пониманию вроде бы способствует и то обстоятельство, что сюжет романа Стендаль заимствовал из судебной хроники. В 1827 г.
в его родном городе Гренобле общественное мнение было взбудоражено судебным процессом над неким Антуаном Берте, молодым человеком, который был домашним учителем в семье одного дворянина. Он влюбился в мать своих воспитанников и в припадке ревности пытался ее застрелить. В начале 1828 г. Берте был казнен.
Эта история во многом и легла в основу стендалевского романа.
Итак, как будто исключительный случай, газетная сенсация, чуть ли не материал для детективного или бульварного романа. Однако само обращение Стендаля к тому источнику было далеко не случайно.
Его, оказывается, давно интересовала “судебная газета”, потому что она представлялась ему одним из важнейших документов своей эпохи.
В частных трагедиях, подобных трагедии Берте, Стендаль усматривал существенную для общества тенденцию.
Стендаль одним из первых нащупывает один из самых больных нервов своего века, его общественной системы, основанной на подавлении личности и потому закономерно порождающей преступность.
Дело оказывается не в том, что человек преступил черту, а в том, какую черту он преступил, какой закон нарушил.
С этой точки зрения роман “Красное и черное” в самой резкой форме демонстрирует противоположность между естественным правом личности и теми рамками, которые предоставляет ей для реализации этих прав закон.
Стендаль до предела заостряет эту проблему тем, что в качестве героя берет незаурядную личность плебейского происхождения. Его Жюльен Сорель – сын плотника, но в то же время человек, одержимый честолюбивыми устремлениями. Его честолюбие если не чуждо тщеславия, то совершенно чуждо алчности.
Он прежде всего хочет занять подобающее ему место в общественной системе. Он прекрасно осознает, что не только не хуже других, преуспевающих, но и умнее, серьезнее их. Свою энергию, свои силы Жюльен Сорель готов употребить на благо общества, а не только на свое личное благо.
Но он в то же время и хорошо знает, что его плебейское происхождение висит на его мечтаниях тяжелым грузом.
Очень важно осознать эту социально-психологическую основу поведения Жюльена.
Если он очень долго пытается приспосабливаться к официальной морали, то это не просто элементарный расчет лицемерия; да, он быстро понял, как ему надо себя вести, но у него во всех его подвигах лицемерия всегда присутствуют и горечь оттого, что иного пути ему, плебею, судьба не оставила, и вера в то, что это – только необходимая временная тактика, и еще самолюбивая гордость: вот он, плебей, так легко и быстро, не хуже других усвоил законы света, правила игры. Успехи в лицемерии ранят его душу, его чувствительную, искреннюю в основе своей натуру, но и тешат его плебейскую гордость! Для него главное не пробиться наверх, а доказать, что он может пробиться наверх, если захочет. Это очень важный нюанс. Жюльен не становится волком среди волков: не случайно Стендаль нигде не ставит своего героя в такую ситуацию, чтобы он “грыз других” –как, например, это готов делать бальзаковский Люсьен о “Утраченных иллюзиях”. Жюльен Сорель в отличие от него нигде не выступает в роли предателя, нигде не идет по трупам, по судьбам других людей Там, где тактика лицемерия вступает в особенно резкое противоречие с естественным чувством и с нравственностью, Жюльен всегда как бы попадает в ловушку: чувство в критический момент всегда одерживает у него победу над рассудком, сердце – над холодной логикой приспособленчества.
Стендаль не случайно так много внимания уделяет любовным приключениям Жюльена; они как лакмус его подлинной человеческой ценности.
Он ведь поначалу расчетливо влюбляет в себя и госпожу де Реналь, и Матильду – вроде бы по той самой логике, которой всегда остаются верны бальзаковские герои. Любовь светской женщины для них – самый верный путь к успеху.
Для Жюльена, конечно, и тут главное – самоутверждение плебея, но внешне он тоже склонен рассматривать любовные похождения как ступени к достижению своих целей.
Я бы назвал образ Жюльена Сореля триумфом стендалевского психологизма и демократизма одновременно. Вся психология Жюльена, как мы видели, отмечена сознанием плебейской гордости, постоянно ущемляемого чувства собственного человеческого достоинства.
Эта мятущаяся душа, этот гордый человек гибнет оттого, что он стремится к счастью, а общество предлагает ему для достижения цели лишь такие средства, которые ему глубоко противны; противны потому, что он “не волк по крови своей”.
А эту его внутреннюю честность Стендаль явно связывает именно с его плебейством. Мысль о том, что в буржуазный век подлинная страсть и подлинное величие души возможны только среди простолюдинов – излюбленная, заветная мысль Стендаля.
Именно здесь стендалевская тема страсти приобретает четко выраженный демократический характер.
Не случайно, конечно, на страницах романа в связи с образом Жюльена у самых различных людей не раз возникают ассоциации с деятелями Французской революции – Дантоном и Робеспьером. Образ Жюльена Сореля весь овеян этим атмосферным дыханием революции, бунта – именно плебейского бунта.
Внешне этот вывод в применении к Жюльену может показаться натяжкой, потому что внешне его путь на всем протяжении романа – это вроде бы путь лицемерного честолюбца и карьериста (недоброжелательные критики даже называли книгу Стендаля “учебником лицемерия”).
Поднимаясь со ступеньки на ступеньку по общественной лестнице эпохи Реставрации, от скромной должности домашнего учителя в захолустном провинциальном городке к должности секретаря всесильного маркиза де ла Моля в Париже. Жюльен повсюду лицемерит. Правда, мы уже выяснили, что такое поведение ему навязывает само общество.
Уже в Верьере – на первом этапе своей биографии – Жюльен понимает, что от него требуется.
Малейшее подозрение в либерализме, в вольнодумстве может мгновенно лишить человека его общественного положения: и пожалуйста, Сорель объявляет басни Лафонтена безнравственными; поклоняясь в душе Наполеону, он бранит его на людях, потому что в эпоху Реставрации это самый верный путь. Не менее успешно он лицемерит в Париже, в ломе маркиза де ла Моля.
В образе умного демагога де ла Моля критики усматривают черты сходства с Талейраном – одним из самых хитрых политиков Франции того времени, человека, сумевшего остаться на государственных постах при всех многочисленных французских политических режимах конца XVIII и начала XIX в. Талейран возвел лицемерие в ранг государственной политики и оставил Франции блестящие, по-французски отточенные формулы этого лицемерия.
Итак, в истории Жюльена надо различать два слоя, два измерения. На поверхности перед нами – история человека приспосабливающегося, лицемерного, карьериста, не всегда безупречными путями пробивающегося наверх – можно сказать, классическое амплуа французской реалистической литературы XIX в.
, и бальзаковских романов в частности. На этом уровне, в этом измерении Жюльен Сорель – вариант Эжена Растиньяка, Люсьена Шардона, впоследствии мопассановского “милого друга”.
Но в глубине сюжета в истории Жюльена действуют иные законы – там идет параллельная линия, там развертываются приключения души, которая структурирована “по-итальянски”, т. е.
движима не расчетом, не лицемерием, а страстью н теми самыми “первыми побуждениями”, которых, по Талейрану, следует бояться, ибо они всегда благородны. Об это изначальное благородство, повторю, разбиваются все вроде безупречно выстроенные и рассчитанные стратегические диспозиции Жюльена.
Первое время эти две линии нами даже не воспринимаются, мы даже не подозреваем об их наличии и об их тайной работе, тайном взаимодействии. Мы воспринимаем образ Жюльена Сореля в строгом соответствии с моделью: он давит в себе все лучшие порывы ради карьеры. Но вот в развитии сюжета наступает момент, когда мы останавливаемся в растерянности Логика “модели” дает резкий сбой.
Это сцена, когда Жюльен стреляет в госпожу де Реналь за ее “донос”. До этого момента, по сюжету, Сорель поднялся на очередную очень важную ступеньку: он уже в Париже, он секретарь влиятельного маркиза де ла Моля и он влюбляется в его дочь (а точнее, влюбляет ее в себя). Госпожа де Реналь, прежняя его любовь, осталась где-то там, в Верьере, она уже забыта, она уже пройденный этап.
Но г-жа де Реналь, узнав о предстоящей женитьбе Жюльена на Матильде де ла Моль, пишет на него “донос” отцу Матильды, чтобы предостеречь отца от этого “опасного” человека, жертвою которого стала она сама. Узнав об этом, Жюльен, никому ничего не сказав, отправляется в Верьер, прибывает туда в воскресенье, входит в церковь и стреляет в г-жу де Реналь.
Его, разумеется, тут же арестовывают как убийцу.
Вся эта внешняя “детективная” канва описана четко, динамично, без всяких эмоций – Стендаль сообщает одни “голые факты”, ничего не объясняя.
Он, столь дотошный в мотивации поступков своего героя, именно здесь, в мотивации его преступления, оставил зияющую брешь. И это именно то, что поражает читателей – да и не только читателей, но и критиков.
Сцена покушения Жюльена на г-жу де Реналь породила массу истолкований – потому что она не укладывалась в “модель”, в логику.
Что же тут происходит? С самой поверхностной, фактической точки зрения Жюльен Сорель мстит женщине, которая своим доносом испортила его карьеру, т. е. о вроде бы поступок карьериста.
Но сразу же и возникает вопрос: какой же это карьерист, если всякому ясно, что он окончательно тут себя губит – не только карьеру, но и вообще жизнь! Значит, если даже перед нами и карьерист, то весьма нерасчетливый, импульсивный.
А если еще точнее говорить – в этот момент Жюльен фактически уже делает выбор, предпочитая карьере, ее дальнейшим унижениям смерть, верное самоубийство.
Это и означает, что во внешний рисунок роли, в амплуа карьериста ворвалась наконец стихия тех самых внутренних побуждений, которые до этого подавлял в себе Жюльен. Внутреннее измерение, подспудная, параллельная линия вышли тут на поверхность. И теперь, после того как это измерение вошло в сюжет, Стендаль может дать и объяснение, раскрыть загадку жюльеновского выстрела.
Сидя в тюрьме, Сорель размышляет: “Меня оскорбили самым жестоким образом”. А когда он узнает, что г-жа де Реналь жива, его охватывает бурная радость, облегчение. Теперь все его помыслы с г-жой де Реналь.
Итак, что же произошло? Оказывается, в этом очевидном кризисе сознания (в “полубезумии”) Жюльен инстинктивно действовал так, как будто уже осознавал свою первую любовь к г-же де Реналь как единственную подлинную ценность своей жизни – только ценность.
“вытесненную” из сознания, из сердца под влиянием требований внешней, “маскированной” жизни.
Жюльен как бы сбросил с себя тут всю эту внешнюю жизнь, забыл о ней, забыл все, что было после его любви к г-же де Реналь, как бы очистился – и он без малейшего смущения считает себя оскорбленным, он, изменивший г-же де Реналь в своей “маскированной” жизни, действует в этих сценах так, будто считает изменницей г-жу де Реналь; это она оказалась “предательницей”, и он ее за это наказывает!
Жюльен тут обретает истинного себя, возвращается к чистоте и непосредственности душевных порывов, своего первого подлинного чувства. Второе измерение в нем победило, его первая и единственная любовь – по-прежнему г-жа де Реналь, и он теперь отвергает все попытки Матильды освободить его.
Матильда пустила в ход все свои связи – а она в общем почти всесильна – и добилась успеха: от Жюльена требуется только одно – произнести покаянную речь на суде.
Казалось бы, что ему стоит сделать это – солгать еще только один раз и тем спасти свою жизнь – ведь все уже подкуплены! Но он не хочет теперь такой ценой спасать свою жизнь, не хочет брать на себя новую ложь – ведь это значило бы не только вернуться в мир всеобщей продажности и лицемерия, но еще и взять на себя, конечно, нравственное обязательство перед Матильдой, которую он уже не любит. И вот он отталкивает от себя помощь Матильды – и на суде вместо покаянной речи произносит обвинительную речь в адрес современного общества. Так торжествует исконное нравственное начало, которое было изначально заложено в натуре Жюльена, и так в полную меру раскрывается и его нонконформизм.
Роман кончается физической смертью и духовным просветлением героя. Это гармоническое равновесие в финале, это одновременное признание горькой правды жизни и парения над нею придает трагическому роману Стендаля удивительно оптимистическое, мажорное звучание.
Источник: Карельский А.В. Метаморфозы Орфея. Вып. 1: Французская лит-ра 19 в. / М.: Российский гос. гуманит. ун-т, 1998
Источник: http://classlit.ru/publ/zarubezhnaja_literatura/stendal/obraz_zhjulena_sorelja_podrobnaja_kharakteristika_geroja_romana_krasnoe_i_chernoe/97-1-0-576
Жюльен Сорель, его характер и судьба (по роману Стендаля «Красное и черное»)
Роман «Красное и черное» — правдивое повествование об обществе эпохи Реставрации во Франции. Это социально-психологический роман, в основе которого лежит конфликт личности с обществом. Путь главного героя Жюльена Сореля приводит к мысли, что в эпоху Наполеона он мог бы стать героем, а в эпоху Реставрации вынужден либо приспособиться, либо погибнуть.
Жюльен Сорель — представитель поколения начала 20-х годов XIX века. Ему присущи черты романтического героя: независимость, чувство собственного достоинства, желание изменить судьбу, желание бороться и добиваться цели. Он яркая личность, в нем все выше нормы: сила ума, воли, мечтательности, целеустремленности.
Наш герой — сын плотника. Он живет в маленьком провинциальном городке Верьере с братьями и отцом и мечтает вырваться отсюда в большой мир. В Верьере его никто не понимает. «Все домашние презирали его, и он ненавидел своих братьев и отца…
» Юноша с раннего детства бредил военной службой, его кумиром был Наполеон. После долгих раздумий он решает: единственная возможность чего-нибудь добиться в жизни и вырваться из Верьера — стать священником.
«Пробить дорогу для Жюльена прежде всего означало вырваться из Верьера; родину свою он ненавидел. Все, что он видел здесь, леденило его воображение».
И вот первая победа, первый «выход в свет». Жюльена приглашает к себе в дом воспитателем детей мэр Верьера господин де Реналь.
Уже спустя месяц дети обожали молодого воспитателя, отец семейства проникся к нему уважением, а госпожа де Реналь испытывала к нему нечто большее, чем простое уважение.
Однако Жюльен чувствовал себя здесь чужим: «он испытывал лишь ненависть и отвращение к этому высшему свету, куда он был допущен только к краешку стола…»
Жизнь в доме господина де Реналя была наполнена лицемерием, стремлением к наживе, борьбой за власть, интригами и сплетнями. «Совесть Жюльена стала нашептывать ему: «Вот оно — это грязное богатство, которого и ты можешь достигнуть и наслаждаться им, но только в этой компании.
О Наполеон! Как прекрасно было твое время!..» Жюльен чувствовал себя одиноким в этом мире. Благодаря покровительству кюре Шелана Сорель попадает в Безансонскую духовную семинарию.
«Если Жюльен только тростник колеблющийся, пусть погибнет, а если это человек мужественный, пусть пробивается сам», — сказал о нем аббат Пирар. И Жюльен стал пробиваться.
Учился он прилежно, но от семинаристов держался в стороне. Очень скоро увидел, что «знания здесь и в грош не ставят», ибо «преуспеяние в науках кажется подозрительным».
Жюльен понял, что поощряется: лицемерие, «аскетическое благочестие».
Как ни старался юноша прикидываться дурачком и ничтожеством, он не мог понравиться ни семинаристам, Ни начальству семинарии — слишком уж отличался он от других.
И наконец — первое повышение: его назначили репетитором по Новому и Ветхому Заветам. Жюльен чувствовал поддержку аббата Пирара и был благодарен ему за это. И вдруг — неожиданная встреча с епископом, которая решила его судьбу. Жюльен переезжает в Париж, в дом маркиза де Ла-Моля и становится его личным секретарем.
Еще одна победа. Начинается жизнь в особняке маркиза. Что же он видит? «В этом особняке не допускались никакие лестные отзывы о Беранже, об оппозиционных газетах, о Вольтере, о Руссо, ни о чем бы то ни было, что хоть чуть-чуть отдавало свободомыслием и политикой. Малейшая живая мысль казалась грубостью».
Материал с сайта //iEssay.ru
Перед ним открывался новый свет. Но этот новый свет был таким же, как и свет в Верьере и Безансоне. Все было основано на лицемерии и наживе. Жюльен принимает все правила игры и пытается сделать карьеру. Его ожидала блестящая победа. Но роман с дочерью маркиза Матильдой расстроил все планы Жюльена.
Матильду, эту пресыщенную светскую красавицу, привлекли в Жюльене его ум, неординарность и безграничное честолюбие. Но любовь эта была совсем не похожа на яркое и светлое чувство, которое связывало Жюльена с госпожой де Реналь. Любовь Матильды и Жюльена скорее напоминала дуэль двух честолюбцев.
Но она вполне могла бы закончиться браком, если бы не письмо госпожи де Реналь, написанное под влиянием братьев-иезуитов. «Сколько великолепных планов — и вот в одно мгновенье… все это рассыпается в прах», — думает Сорель.
Письмо госпожи де Реналь разрушило все планы Жюльена и ставило точку в его карьере.
Стремясь отомстить, он совершает безрассудный поступок — в верь-ерской церкви стреляет в госпожу де Реналь.
Итак, все, чего так долго и целеустремленно добивался Жюльен, доказывал, что он Личность, было разрушено. После этого будут тюрьма, суд, приговор.
Долго размышляя перед судом, Жюльен понимает, что ему не в чем раскаиваться: именно то общество, куда он так стремился попасть, пожелало сломить его, в его лице оно решило наказать тех молодых людей низкого сословия, которые осмелились проникнуть в «хорошее общество».
Жюльен находит в себе мужество достойно встретить смерть. Так погибает умный и незаурядный человек, решившийся сделать карьеру, не гнушаясь никакими средствами.
На этой странице материал по темам:
- характеристика жулена сорелья
- промова жульєна сореля на суді
- характеристика жульєна красное и чёрное
- описание жульена сореля его характер
- главный герой жюльен сорель
Источник: http://iessay.ru/ru/writers/foreign/s/stendal/sochineniya/krasnoe-i-chernoe/zhyulen-sorel-ego-harakter-i-sudba-po-romanu-stendalya-krasnoe-i-chernoe
Миф, сила и насилие в философии Ж. Сореля: Русская философия : Руниверс
Жорж Сорель является одним из самых неоднозначных социальных мыслителей начала ХХ века. Одни авторы характеризуют его как радикального анархиста, другие же видят в нем одного из предтеч итальянского фашизма. Не меньше споров вызывают и историко-философские корни основных положений его теории. Крайне широк спектр тех, кого обычно называют «учителями» Сореля.
Стоит отметить, что зачастую встраивание текстов Жоржа Сореля в тот или иной историко-философский список зависит, в конечном счете, от политической интерпретации его мыслей. Другими словами, ортодоксальные поклонники Маркса склонны видеть в нем приемника Прудона, «великого путаника» от марксизма, мечтательного анархиста.
Кто-то будет писать о Ницше, как об источнике идей о насилии, и на основании этого находить общие связи между двумя французами Сорелем и Фуко[1], или сближать его с фашизмом. В то же время не слишком проанализирована очень важная историко-философская линия Бергсон-Сорель, через которую возможно объяснить многие положения в его размышлениях о мифах и насилии.
В 2013 году в издательстве «Фаланстер» была опубликована центральная работа Жоржа Сореля – «Размышления о насилии». Надо отметить, что выход в свет книги не породил той дискуссии, которой она достойна.
Сорель вообще не очень популярен в нашей стране: несколько рецензий в сети Интернет, краткие комментарии научных деятелей, довольно пространные, как в среде левых, так и в среде правых. Вместе с тем, трудно переоценить значимость публикации для нашего времени.
Достаточно очертить круг вопросов, поднятых автором в «Размышлениях», – легитимность применения государством силы, возможность революционного насилия, создание мифов консолидирующих противоборствующие группы населения и т.д. – и мы поймем, насколько медленный и неповоротливый язык Сореля подходит для описания современной России.
И речь здесь идет не только и не столько о формировании исторической оценки событий советской эпохи и актуализации отельных ее мифов[2], сколько о сегодняшнейческих интерпретаций. социально-политической ситуации.
С точки зрения истории философии публикация произведений французского мыслителя-синдикалиста позволяет восполнить тот пробел, который существует в нашей стране в сфере анализа феномена насилия и его связи с государством.
Жизненный путь
Мы не будем подробно описывать биографию Жоржа Сореля. Этот материал общедоступен, и подобный анализ был бы просто воспроизведением общеизвестных положений[3]. Жорж Сорель родился в городке Шербург на северо-западе Франции в 1847 году. Отец – обанкротившийся торговец вином.
Как и многие другие революционеры, Сорель был с детства воспитан в культурной средней и мелкой буржуазии, что, безусловно, отразится и на его идеях, которые, как бы революционны они не были, все равно имеют тесную связь с консервативной моралью маленького французского приморского городка.
Жорж поступает в École Polytechnique и 1870 году заканчивает ее, получив профессию инженера. С 1879 года он обосновался в городке Перьпиньян в Восточных Пиренеях на юге Франции. В 1892 году, когда ему было 45 лет, он выходит на пенсию и до самой своей смерти в 1922 году живет на ренту, активно участвуя в политической жизни Франции.
В 1889 году он публикует свои первые произведения – «Процесс Сократа» и «Вклад в мирское изучение Библии». Этот период в творчестве Сореля обычно называют либерально-консервативным. В основном его занимают проблемы морали. Он дает первые попытки собственных интерпретаций феноменов раннего христианства и античной демократии.
В истории христианства он, позже, увидит один из потрясающих образцов функционального мифотворчества. Уже после отставки, он обращается к марксистской теории. Ортодоксальным марксистом Сорель пробыл лишь несколько лет, если его вообще можно таковым назвать. Со своей консервативной, по сути, моралью он оказывается рядом с ревизионистами. Период с 1902 г.
по 1909 г. год можно смело назвать анархо-синдикалистским. Именно в это время он увлекается философией Анри Бергсона, его занимает критика парламентского социализма, создание особой революционной теории, основанной на концепциях мифа и насилия, и собранной в «Размышлениях о насилии».
Не найдя понимания в социалистической среде, Сорель начинает искать сторонников за пределами своего традиционного политического пространства.
Период с 1909 г. по 1914 г. иногда называют «националистическим»[4]. Эта интерпретация представляется однобокой. Действительно, Сорель находит тактических партнеров в лице монархистов и националистов.
Однако не стоит забывать, что его концепция насилия, подразумевала, прежде всего, возвращение геройской морали, которая бы не только пробудила пролетариат, но и позволила бы классу господ открыть в себе силы, утраченные за время мирного буржуазного развития.
Таким образом, Сорель не отступил от своих «Размышлений», он лишь попытался в очередной раз найти тех, кто смог бы осуществить его программу на практике. Очередная веха в его политической истории – 1914-1918 гг.
Именно с Первой Мировой Войной он связывает подъем морального духа Франции, но того морального духа, который бы не имел отношения к парламентской республике и демократии. Последние четыре года жизни Сорель проводит в отдалении от активной политики. Политические поиски наложили серьезный отпечаток на характер его теоретических суждений. В тоже время нельзя абсолютизировать его биографические данные, стремясь объяснить через них все его идеи, чтобы потом отмести их как «фашистские», «большевистские» и т.п.
Функция мифа
Взятие Зимнего Дворца. Френтс Р. Красный Октябрь и годы Гражданской Войны. Иллюстрированный альбом с пояснительными текстами. 1927 г. |
Основным для теории Жоржа Сореля является понятие «миф», которое он использует для обозначения функциональной востребованности всеобщей стачки, видя в ней способ осуществления социализма. Причем, как мы увидим, благодаря своей мифичности всеобщая стачка свободна от того, чтобы быть правдой.
Даже если всеобщей стачки не существует, она должна быть выдумана.
Что же такое миф, с точки зрения Жоржа Сореля? Миф – это совокупность образов, которые способны инстинктивно вызывать у людей чувства, необходимые для совершения тех или иных действий.
Так всеобщая стачка, как миф, способна «вызвать именно те чувства, которые соответствуют различным проявлениям социалистической борьбы против современного общества»[5]. Сорелевский миф обнаруживает себя в одном пространстве с утопией и идеологией.
Это – слово[6], которое, как показывает Ролан Барт, есть «вторичная семиологическая система»[7]. Миф использует слова обыденного языка, лишая их смысла и наделяя новым, более функциональным, пригодным для политического использования.
Однако мифическое слово кардинально отличается, по Жоржу Сорелю, и от утопического, и от идеологического. Взгляд Сореля противостоит мнению Клода Леви-Стросса, который в своей работе «Структурная антропология» пишет: «Ничто не напоминает так мифологию, как политическая идеология.
Быть может, в нашем современном обществе последняя просто заменила первую»[8]. Ролан Барт, другой известный «мифолог» ХХ века, также не обнаруживает подобных различий между мифом и идеологией. Для него миф – средство осуществления идеологии.
Согласно Жоржу Сорелю, утопия существует в будущем времени.
Однако предсказание невозможно. Утопия является средством обмана, она не имеет никакой функциональной ценности. С помощью нее власть к себе новых адептов, маркируя настоящее в соответствии со светлым будущим. Сорель отмечает, что «политикам не опасны утопии, рисующие народу обманчивые миражи будущего… Чем сильнее будут верить избиратели в волшебную силу государства
Источник: https://runivers.ru/philosophy/logosphere/471679/
Образ Жульена Сореля «Красное и Черное»
Жюльен Сорель – главный герой романа Стендаля «Красное и черное».
Трагедия Жульена Сореля — заключается, прежде всего, в невозможности реализовать свои идеалы в окружающей его действительности. Жюльен не чувствует себя своим ни среди аристократов, ни среди буржуа, ни среди духовного сословия, ни, тем более, среди крестьян.
Жюльен Сорель — представитель поколения начала 20-х годов XIX века. Ему присущи черты романтического героя: независимость, чувство собственного достоинства, желание изменить судьбу, желание бороться и добиваться цели.
Он яркая личность, в нем все выше нормы: сила ума, воли, мечтательности, целеустремленности.
Наш герой — сын плотника. Он живет в маленьком провинциальном городке Верьере с братьями и отцом и мечтает вырваться отсюда в большой мир. В Верьере его никто не понимает.
«Все домашние презирали его, и он ненавидел своих братьев и отца…» Юноша с раннего детства бредил военной службой, его кумиром был Наполеон. После долгих раздумий он решает: единственная возможность чего-нибудь добиться в жизни и вырваться из Верьера — стать священником.
«Пробить дорогу для Жюльена прежде всего означало вырваться из Верьера; родину свою он ненавидел. Все, что он видел здесь, леденило его воображение».
И вот первая победа, первый «выход в свет». Жюльена приглашает к себе в дом воспитателем детей мэр Верьера господин де Реналь. Уже спустя месяц дети обожали молодого воспитателя, отец семейства проникся к нему уважением, а госпожа де Реналь испытывала к нему нечто большее, чем простое уважение.
Однако Жюльен чувствовал себя здесь чужим: «он испытывал лишь ненависть и отвращение к этому высшему свету, куда он был допущен только к краешку стола…»
Жизнь в доме господина де Реналя была наполнена лицемерием, стремлением к наживе, борьбой за власть, интригами и сплетнями.
«Совесть Жюльена стала нашептывать ему: «Вот оно — это грязное богатство, которого и ты можешь достигнуть и наслаждаться им, но только в этой компании. О Наполеон! Как прекрасно было твое время!..» Жюльен чувствовал себя одиноким в этом мире. Благодаря покровительству кюре Шелана Сорель попадает в Безансонскую духовную семинарию.
«Если Жюльен только тростник колеблющийся, пусть погибнет, а если это человек мужественный, пусть пробивается сам», — сказал о нем аббат Пирар. И Жюльен стал пробиваться.
Учился он прилежно, но от семинаристов держался в стороне. Очень скоро увидел, что «знания здесь и в грош не ставят», ибо «преуспеяние в науках кажется подозрительным».
Жюльен понял, что поощряется: лицемерие, «аскетическое благочестие».
Как ни старался юноша прикидываться дурачком и ничтожеством, он не мог понравиться ни семинаристам, Ни начальству семинарии — слишком уж отличался он от других.
И наконец — первое повышение: его назначили репетитором по Новому и Ветхому Заветам. Жюльен чувствовал поддержку аббата Пирара и был благодарен ему за это. И вдруг — неожиданная встреча с епископом, которая решила его судьбу. Жюльен переезжает в Париж, в дом маркиза де Ла-Моля и становится его личным секретарем. Еще одна победа.
Начинается жизнь в особняке маркиза. Что же он видит? «В этом особняке не допускались никакие лестные отзывы о Беранже, об оппозиционных газетах, о Вольтере, о Руссо, ни о чем бы то ни было, что хоть чуть-чуть отдавало свободомыслием и политикой. Малейшая живая мысль казалась грубостью».
Перед ним открывался новый свет.
Но этот новый свет был таким же, как и свет в Верьере и Безансоне. Все было основано на лицемерии и наживе. Жюльен принимает все правила игры и пытается сделать карьеру. Его ожидала блестящая победа. Но роман с дочерью маркиза Матильдой расстроил все планы Жюльена.
Матильду, эту пресыщенную светскую красавицу, привлекли в Жюльене его ум, неординарность и безграничное честолюбие. Но любовь эта была совсем не похожа на яркое и светлое чувство, которое связывало Жюльена с госпожой де Реналь. Любовь Матильды и Жюльена скорее напоминала дуэль двух честолюбцев.
Но она вполне могла бы закончиться браком, если бы не письмо госпожи де Реналь, написанное под влиянием братьев-иезуитов. «Сколько великолепных планов — и вот в одно мгновенье… все это рассыпается в прах», — думает Сорель.
Письмо госпожи де Реналь разрушило все планы Жюльена и ставило точку в его карьере. Стремясь отомстить, он совершает безрассудный поступок — в верьерской церкви стреляет в госпожу де Реналь.
Итак, все, чего так долго и целеустремленно добивался Жюльен, доказывал, что он Личность, было разрушено. После этого будут тюрьма, суд, приговор.
Долго размышляя перед судом, Жюльен понимает, что ему не в чем раскаиваться: именно то общество, куда он так стремился попасть, пожелало сломить его, в его лице оно решило наказать тех молодых людей низкого сословия, которые осмелились проникнуть в «хорошее общество».
Жюльен находит в себе мужество достойно встретить смерть. Так погибает умный и незаурядный человек, решившийся сделать карьеру, не гнушаясь никакими средствами.
Источник: http://ktoikak.com/obraz-zhulena-sorelya-krasnoe-i-chernoe/
Правдивое комическое жизнеописание Франсиона
Добиваясь милостей Лореты, молоденькой жены управителя замка, старикашки Валентина, Франсион, проникнув в замок под видом паломника, играет с Валентином злую шутку.
В ту ночь благодаря Франсиону в замке происходят невероятные события: Лорета неплохо проводит время с вором, приняв его за Франсиона, другой вор всю ночь висит на верёвочной лестнице, одураченный муж привязан к дереву, служанка Катрин оказывается мужчиной, а сам Франсион разбивает голову и едва не тонет в бадье с водой. После этого приключения, остановившись на ночь в деревенской харчевне, Франсион встречается со старой сводней Агатой, с которой он, как выясняется, хорошо знаком, и бургундским дворянином. Агата рассказывает о похождениях Лореты, а заодно и о своих собственных, не менее занимательных. Франсион принимает приглашение учтивого дворянина и, прибыв в его богатый замок, по просьбе хозяина, проникшегося к нему великой симпатией, рассказывает свою историю.
Продолжение после рекламы:
Франсион — сын дворянина из Бретани, знатного и благородного рода, верой и правдой послужившего своему государю на поле брани, но не получившего ни наград, ни почестей. Немалую часть его и без того небольшого состояния повытрясли крючкотворы-судейские в затянувшейся тяжбе о наследстве.
Франсион рос, как крестьянский мальчишка, но уже в детстве в нем проявилось «презрение к низким поступкам и глупым речам». Наслушавшись про университеты и школы, он мечтал туда попасть, чтобы «насладиться приятным обществом», и отец отдал его в парижскую школу.
Никакого приятного общества он там не нашёл, вдобавок наставники прикарманивали большую часть денег за содержание, а школяров кормили «не иначе как вприглядку». Юный Франсион не слишком обременял себя занятиями, но всегда был «одним из ученейших в классе», да ещё перечитал кучу рыцарских романов.
Да и как было не предпочесть чтение той чепухе, которой пичкали школяров невежественные воспитатели, за всю жизнь не прочитавшие ничего, кроме комментариев к классическим авторам. А самые учёные из них, вроде классного наставника Франсиона Гортензиуса (переделавшего своё имя на латинский лад), были ещё хуже.
Гортензиус, который считал себя одним из самых выдающихся умов, не имел ни единой собственной мысли, ни единой фразы не мог произнести хорошим французским языком и даже в любви объяснялся с помощью набора нелепых цитат, специально выученных к случаю.
Когда Франсион закончил основной курс в школе философии, отец забрал его домой в Бретань и чуть было не определил по юридической части, забыв свою ненависть к судейским. Но после смерти отца Франсион получил разрешение вернуться в Париж и «обучаться благородным занятиям».
Поселившись в университетском квартале, он стал брать уроки у «лютниста, фехтмейстера и танцовщика», а все свободное время посвящал чтению и в короткое время добился немалой учёности. Величайшим его несчастьем была бедность, одевался он так плохо, что в нем никто не признавал дворянина, поэтому он даже шпаги носить не смел и ежедневно терпел множество оскорблений.
Даже те, кто знал о его происхождении, гнушались поддерживать с ним знакомство. Окончательно утратив надежды на жизнь, которая некогда рисовалась ему в мечтах, Франсион впал бы в бездну отчаяния, если бы не занялся поэзией, хотя первые его стихи «отдавали школярским духом и не блистали ни лоском, ни здравомыслием».
Через книготорговца он познакомился с парижскими поэтами и их писаниями и нашёл, что среди них нет ни одного крупного таланта. Все они были бедны, потому что ремесло поэта денег не приносит, а богатый человек за перо не возьмётся, и все отличались вздорностью, непостоянством и невыносимым самомнением.
Франсион, обладая от природы острым умом, быстро научился правилам стихосложения и даже попытался пробиться в придворные поэты или заручиться покровительством большого вельможи, но ничего из этого не вышло. И тут фортуна повернулась к Франсиону лицом: мать прислала ему немалую сумму денег.
Он сразу же оделся, как придворный, и смог наконец представиться красавице Диане, в которую был давно влюблён. Впрочем, Диана предпочла ему пустого щёголя, лютниста Мелибея, и любовь Франсиона угасла. После неё он любил ещё многих и гонялся за всеми красотками подряд, но не мог отдать сердце какой-нибудь одной, потому что не находил женщины, «достойной совершенной любви».
Брифли существует благодаря рекламе:
Заведя роскошное платье, Франсион завёл и много знакомств среди молодых людей и основал компанию «врагов глупости и невежества» под названием «Удалые и щедрые».
Они устраивали проказы, о которых говорил весь Париж, и «разили порок не только остриём языков», но с течением времени молодые люди остепенились, братство распалось, а Франсион обратился к философским размышлениям о природе человеческой и снова стал подумывать о том, чтобы найти кого-нибудь, кто упрочил бы его положение. Но судьба послала ему не чванливого покровителя, а, скорее, друга в лице богатого вельможи Клеранта, наслышанного об острословии Франсиона и давно мечтавшего с ним познакомиться. Клерант предложил ему «пристойное вознаграждение», и Франсион смог наконец-то красоваться в роскошных нарядах на великолепном коне. Он отомстил тем, кто прежде выказывал к нему презрение, а его палка учила выскочек, что для того, чтобы называться дворянином, надо «не допускать ничего низменного в своих поступках». Франсион стал поверенным во всех делах Клеранта, который, попав в фавор, представил ко двору и Франсиона. Франсион заслужил благоволение короля и принца Протогена. И вот новое увлечение — Лореттой — привело его в Бургундию.
На этом Франсион завершает свой рассказ, и тут выясняется, что его хозяин — тот самый Ремон, который когда-то похитил у него деньги и о котором Франсион весьма нелестно отозвался. Ремон выходит, в гневе хлопнув дверью. Через два дня дворецкий сообщает Франсиону, что по приказу Ремона он должен умереть.
Его облачают в античные одежды и ведут судить за оскорбление, нанесённое Ремону. Суд постановляет предать Франсиона в руки суровейшей из дам, дверь открывается, и появляются Лорета и Ремон, который обнимает Франсиона и заверяет его в вечной дружбе.
После этого начинается вакханалия, которая длится целую неделю, при этом Лорету едва не застаёт на месте преступления ещё раз одураченный муж.
А Франсион собирается в путь, чтобы найти женщину, чей портрет поразил его воображение. От её родственника, Дорини, одного из приятелей Ремона, Франсион узнает, что Наис итальянка, вдова, предпочитает итальянцам французов и влюблена в портрет молодого французского вельможи, Флориандра, а он только что скончался от тяжёлой болезни.
По дороге Франсион, подобно странствующему рыцарю, совершает добрые дела и наконец находит прекрасную Наис в деревушке, известной своими целебными водами. Несмотря на то что он не Флориандр, ему удаётся завоевать расположение красавицы и заслужить ненависть её пылких поклонников-итальянцев, Валерия и Эргаста.
Все четверо в сопровождении пышных свит едут в Италию, и Эргаст и Валерий, объединив усилия против общего врага, заманивают Франсиона в ловушку: он оказывается в подземной тюрьме крепости, и коменданту ведено умертвить его.
Эргаст пишет Наис подложное письмо от имени Франсиона, и та, потеряв Франсиона, понимает, как сильно она его любила.
Но комендант крепости отпускает Франсиона на свободу. В крестьянском платье, без слуг и без денег Франсион нанимается пасти баранов в итальянской деревушке. Он играет на лютне, пишет стихи, наслаждается истинной свободой и чувствует себя счастливым, как никогда прежде.
Полному блаженству мешают только «приступы любовной лихорадки» и желание видеть возлюбленную, что, однако, не мешает Франсиону наслаждаться деревенскими девушками. Крестьяне считают его кудесником, который знается с демонами, потому что он исцеляет больных и бормочет стихи.
Франсион вершит суд и разбирает запутанные дела, являя мудрость сродни соломоновой, он даже торгует собственноручно приготовленными снадобьями. Наконец, его находит камердинер Петроний, и вот Франсион уже в Риме, снова одет, как вельможа, и рассказывает также приехавшим в Рим Ремону и Дорини о своих новых похождениях.
В Риме оказывается и Гортензиус, который ничуть не поумнел с тех пор, как был Франсионовым наставником. Все в Риме только и говорят о Франсионе и завидуют Наис. Свадьба — уже дело решённое, но тут снова вмешиваются соперники, Валерий и Эргаст.
Их стараниями Франсиона обвиняют одновременно в подделке денег и нарушении обещания жениться на некоей Эмилии, с которой Франсион познакомился по приезде в Рим и, по правде говоря, легкомысленно имел на неё виды, не переставая ухаживать за Наис.
Наис оскорблена изменой, она отказывает Франсиону, но его друзья раскрывают заговор, Эргаст и Валерий во всем признаются, суд оправдывает Франсиона, а Наис прощает. Франсион, памятуя о неприятностях, приключившихся с ним из-за Эмилии, решает впредь любить только одну Наис. Женитьба превращает его в человека «степенного и спокойного нрава», однако он не раскаивается в проделках, которые совершал в дни юности «с целью покарать людские пороки».
Источник: https://briefly.ru/sorel/pravdivoe_komicheskoe_zhizneopisanie_fransiona/