Хуан Рамон Хименес: биография и творчество поэта
Хуан Рамон Хименес рано начал писать и печататься, и сразу был признан. Однако ранний успех он пережил самым неожиданным образом.
Хименес появился на свет рождественской ночью 1881 г. на юго-западе Андалузии, в захолустном Могере, в старинном доме с мраморными лестницами и слугами. Отец, голубоглазый кастилец, был крупным виноделом («У матери, — вспоминал Хименес, — глаза были черные и в жилах текла мавританская кровь»).
Пятнадцати лет, полный надежд и свободный от забот, Хуан Хименес отправляется в Севилью учиться живописи. Там он начал писать стихи, которые довольно скоро были напечатаны в мадридском журнале. Начинающий поэт не только был замечен, но и оказался на гребне поэтической волны. В столице утверждала себя новая литературная школа — модернизм.
Испанские модернисты, в большинстве не слишком глубокие дарования, с равным пылом исповедовали красоту и грешили красивостью, но молодой провинциал увлекся их аффектированной музыкальностью и культом красоты. Его приветствовали как единомышленника, и ободренный юноша отослал в столицу рукопись книги стихов «Облака».
Там ее разделили пополам, одну часть назвали «Фиалковые души», другую — «Ненюфары», и в 1900 г. книги вышли в свет. Первая была набрана лиловым шрифтом, вторая — зеленым; к обеим Хуан Хименес до конца жизни сохранил стойкое отвращение.
Ни стихотворное приветствие великого Рубена Дарио, ни поездка в Мадрид не вскружили ему голову, напротив, он отрезвел и ощутил нешуточность своего призвания.
Позднее Хименес придумал для себя формулу: «эстетическая этика» — нравственность художника в бескомпромиссной художественности. И попутно сформулировал правило: «Если дали тетрадь в линейку — пиши поперек» Еще тогда, на рубеже веков, зародилась в нем неприязнь к накатанным дорогам.
По возвращении в Могер его ждал удар — внезапна смерть отца. Сломленный утратой, Хуан Рамон Хименес оказался на грани душевной болезни, и ему пришлось лечиться. В это трудное время он рождается как настоящий поэт.
В больнице он создает книгу стихов «Грустные напевы» (1902—1903 по словам Мачадо, «чудесную книгу несбывшейся жизни». Затем появляются «Далекие сады» (1903 — 1904) и «Пасторали» (1903 — 1905).
О последней и, наверно, лучшей из его ранних книг больше, чем инертное «пасторали», говорят названия трех ее частей: «Печаль полей», «Долина» и «Пастушья звезда». С этих книг Хуана Хименеса начинается «серебряный век» испанской поэзии.
Из мадридских больниц Хименес возвращается в родное захолустье к обедневшей семье. За семь лет затворничества в Могере созданы 10 книг стихов; первую из них — «Зеленые листья» (1906) — он предварил словами: «Я подбирал букет — и вот остались листья. В них меньше аромата и больше свежести. Они первыми увидели небо и услышали птиц».
Название одной из книг — «La soledad sonora» («Звонкое одиночество») — по-испански звучит, как утренний горн. «Моему «звонкому одиночеству», — писал позднее Хименес, — я учился в Могере у подлинных аристократов, единственно подлинных. У пахарей, плотников, каменщиков, гончаров, кузнецов, у тех, кто почти всегда работает в одиночестве, вкладывая всю душу в свой труд».
Не зря Хименеса в Испании именуют Поэтом из Могера.
Встреча читателя со стихами Хименеса была радостью узнавания. После двух веков редко оживлявшегося застоя поэзия вернулась на испанскую землю, пропитанная ее красками и запахами.
Хуана Хименеса отличала не только цветовая зоркость, естественная для художника, но и какое-то изначально цветное восприятие мира — звука, запаха и даже слова. Со стихами Хименеса в испанскую поэзию ворвались краски, а с ними — воздух. По его книгам можно составить каталоги испанских птиц, трав, деревьев.
Но суть не в этих приметах, безотчетно рассыпанных по стихам. У Хименеса было редкое чувство языка, и новизна его стихов крылась в том, что их ясный гармонический лад строился на живом слове. Он признавался, что, правя стихи, наслаждается, когда заменяет вычурное обыденным.
В широком смысле был создан язык новой испанской поэзии, и все те, кто говорил на нем и развивал его, обращались к Поэту из Могера, как обращаются к словарю.
Но первое, чем Хуан Хименес заворожил читателя, была музыка. Мелодии лились из книги в книгу, удивляли богатством и при этом дышали почти детской непосредственностью. Хуан Рамон Хименес был импровизатором.
Импровизация коренилась в самой натуре поэта, в его мировосприятии — «растворении себя в мире» (это растворение он называл любовью). Его стихи — мгновенные отклики, и даже о полузабытом говорится в настоящем времени, все происходит сейчас и здесь.
Но эта импрессионистская игра красок и настроений пронизана грустной, прощальной нотой — именно она связывает мгновения в непрерывность и дает стихам единство и глубину. Растворение в мире становится возвратом к себе.
В 1916 г. Хименес с женой поселяется на окраине Мадрида. Позднее он назвал свою новую жизнь «одиноким усилием». Литературная столица жила открыто и шумно, на верандах кафе. Хуан Рамон Хименес сторонился публичности, но при этом основал и выпускал литературные журналы, вокруг которых собралась молодежь.
В 20-е гг. он «вывел в люди» многих молодых поэтов, порой полярных ему, но зато — для него это было главным — подлинных. Издательское дело давалось ему, лишенному практической сметки, трудно, но оказалось прочным: его журналы то умирали, то воскресали под новыми названиями. Некоторые из них живут и доныне.
Влияние Хименеса на поэтов росло, но, пока ему подражали, он, верный своему правилу «писать поперек», искал новые дороги и вновь оказался впереди литературного движения. «По нему, как по компасу, наша нарождающаяся поэзия выверяла свой путь, — вспоминал Рафаэль Альберти, — к нему приникали, как к живому источнику вдохновения».
В 1916 г. Хуан Рамон Хименес составил свою первую антологию и расстался с прошлым, подведя под ним решительную черту: «Все написанное — черновик». Новый период начался книгой стихов «Вечные мгновенья» (1916 — 1917); эта и следующая книга «Камень и небо» (1917 — 1918) стали новым словом в испанской поэзии.
Стих Хименеса изменился резко и неузнаваемо — отказ от рифмы, верлибры, бескрасочность и монументальная пластика образов. Лаконизм, к которому он и прежде тяготел, стал принципом — порой лирическое переживание спрессовано в две-три строки, и в этом поэт следовал андалузской народной традиции.
Живопись сменил скупой, угловатый и точный рисунок, а музыка ушла в глубь стиха и стала тоньше и менее ощутимой.
Причина не в том, что мир для Хименеса перестал звучать и обесцветился. К поэту пришла зрелость, и музыку оттеснила поэзия мысли. Теперь Хуан Хименес за явлениями ищет их сущность.
Видимый мир, изменчиво-многообразный для него, — мир, деформированный человеческим сознанием, искаженный в нем, и сознание, скрытые возможности которого неведомы, может и должно перестроиться так, чтобы человек ощутил вечность.
Зримый мир, прекрасный и горестный, и мир сущностный, где всему есть смысл и оправдание, для Хименеса едины, но не тождественны — как солнечный спектр и световой луч. И поэзия для него подобна призме, она свидетельство, а поэт — свидетель этого единства.
Сверхзадача Хименеса, его «одинокое усилие» художника — преодолеть сознание смерти, саму ее идею. Он называл это «необходимостью разума».
Вторая антология стихов (1922) сделала Хименеса известным всему испаноязычному миру; сам же он надолго замолкает, лишь изредка печатая стихи в периодике, порою анонимно. В действительности он работал непрерывно, но стихи этого времени увидели свет лишь после мировой войны.
Осенью 1936 г. Хуан Рамон Хименес покинул родину — и, как оказалось, навсегда. Тому были две причины. Гражданская война переполнила мадридские приюты, и Хименес, непритворно любивший детей, взял к себе двенадцать сирот.
Материально он рассчитывал на свое многотомное собрание сочинений, которое начало выходить, и на лавочку народных промыслов, где его жена была одной из совладелиц. Но издание прервалось на первом же томе, а народу стало не до промыслов. Хименес оказался в отчаянном положении.
В это время республиканское правительство, в расчете на международный авторитет поэта (в Латинской Америке даже существовало литературное содружество «Камень и небо» — по названию его книги), предложило ему пост культурного атташе в Нью-Йорке.
Продав все, что нашлось в доме ценного, Хименес обеспечил своим сиротам трехмесячное содержание, бросил дом, библиотеку, архив, рукописи (все это потом было разграблено) и отбыл за океан. Семейный багаж состоял из двух чемоданов с бельем и двух обручальных колец.
Он покинул родину уже на пороге старости, и с падением республики для него начались борьба за существование, нужда, болезни и утраты. Свое шестидесятилетие он встретил на больничной койке, а в 1956 г.
всего через несколько дней после присуждения ему Нобелевской премии похоронил жену. Последние два года его жизни были одиноким угасанием. Но до этого он работал не покладая рук и успел издать третью антологию.
В архиве поэта остались сотни стихов и десятки книг, к сожалению, незаконченных или едва начатых.
Еще в начале эмиграции, скитаясь по Латинской Америке и собирая пожертвования для своих мадридских сирот, он говорил в лекциях о поэзии: «Поэт не может не петь вольно.
Когда он поет вольно, он очищается, даже не помышляя о том, от любой скверны. Знание, опыт и логика его не выручат, и если рассудок помешает ему петь вольно, он запоет вымученно и черство.
И лучше бы политику не принуждать поэта не петь или петь под диктовку, а самому пригубить эту вольную песню…
Стало расхожим мнение, что поэзия расслабляет, что это удел мечтателей, а не мощное проявление жизни. Но самые мощные страны всегда славились самой утонченной поэзией. Китай, Греция, Рим. Мощные народы знали всегда и знают сегодня, что поэзия, достигшая вершины, ведет в народ: чувство тем долговечней, чем оно естественней, чем оно ближе к народному.
Нет, поэзия не расслабляет. Слабость не в душевной глубине, а в поверхностном лоске, не в тонкости, а в изворотливости. Мы слабы, когда слабеет в нас поэзия жизни.
Когда люди хватаются за колья, это уже не люди, это колья. Давайте же доверять нашей подлинной силе».
Вероятно, Хуан Рамон Хименес мог бы повторить это и в Нобелевской речи, но ограничился тем, что переадресовал премию погибшим друзьям — Антонио Мачадо и Федерико Гарсиа Лорке.
Источник: Поэты – лауреаты Нобелевской премии. Антология / Ред.-сост. О. Жданко. М.: Панорама, 1997
Источник: http://classlit.ru/publ/zarubezhnaja_literatura/drugie_avtori/khuan_ramon_khimenes_biografija_i_tvorchestvo_poehta/62-1-0-991
Платеро и я
«Платеро и я» — цикл лирических зарисовок поэта Хуана Рамона Хименеса. Герой цикла — серый ослик Платеро, который на протяжении года является почти единственным другом, спутником и собеседником автора.
В первых же строках даётся портрет этого очаровательного животного: «Платеро маленький, мохнатый, мягкий — такой мягкий на вид, точно весь из ваты, без единой косточки. Только глаза у него кристально твёрдые, как два агатовых скарабея…
Он неженка и ластится, как дитя, как девочка, — но сух и крепок телом, точно каменный».
А вот и сам автор — каким он себя видит: «траурно одетый, с назарейской бородкой под низкой чёрной шляпой, я странно, должно быть, выгляжу на сером руне Платеро». «Помешанный! — несутся вслед задумчивому поэту вопли озорных цыганят. — Спя-ятил!..» Автор не обижается, когда его дразнят.
Напротив — он охвачен странной нежностью ко всему окружающему. Будничная, захолустная Андалузия открывается ему в своей деятельной естественной сути. Природа, и люди, и все живые существа соединены, сцеплены в восприятии автора этой любовью к родной земле.
Он видит окрестности родного городка Могера в бесконечно разнообразной смене красок, запахов и звуков, в череде времён года — от весны до весны, в хороводе мирских забот и гулких праздников. Все свои мысли и впечатления он тут же поверяет Платеро, который внимает ему с трогательным сочувствием.
Автор верит, что ослик все понимает, только не владеет человеческим языком, как мы — языком животных. Но зато он дарит своему хозяину много радости и искреннего тепла.
Продолжение после рекламы:
В своих заметках Хименес останавливает мгновения быстротекущей жизни, чтобы по-новому почувствовать её прелесть; рисует неповторимые портреты земляков, рассказывает драматические или смешные истории.
В цикле десятки персонажей. Прежде всего это дети — как правило, бедные, но не унывающие. Вот одна такая стайка после скудного ужина весело предаётся игре «в нищих». Потом начинают хвастаться, выставляясь друг перед другом:
— У моего отца серебряные часы…
— А у моего конь…
— А у моего ружье…
«Те самые часы, — с тихой горечью замечает рассказчик, — что будят до рассвета, и то ружье, что не убьёт голода, и конь, который ведёт к нужде…»
Одна девочка вдруг запевает «хрупким, точно стеклянная струйка, голосом» заунывную взрослую песню: «Была-а-а я графи-и-и-не-е-ей, / а ста-а-ала вдо-о-ово-ой…»
А над Андалузией то светит раскалённое солнце, то бушует короткая очищающая гроза, то налетает осенний ветер, то нависают низкие облака.
Хименес, обращаясь к Платеро, сравнивает родной край то с вином, то с хлебом, то снова с вином, то снова с хлебом. Порой ему представляется, что сам Могер подобен хлебу — он «внутри бел, как мякиш, а снаружи золотист, точно хрустящая корочка».
В полдень, когда изнывающий от зноя город ест свежий хлеб, кажется, что это один огромный рот ест огромный хлеб.
Вот ещё картинка здешних нравов — вдруг в городе раздаются выстрелы. Не пугайся, глупенький, успокаивает рассказчик ослика, это всего-навсего убивают Иуду. Дело происходит в Страстную субботу.
Несколько чучел Иуды вооружают над улицами и площадями в самых людных местах, и в городе вряд ли найдётся хоть одно ружье, не разряженное в злодея-предателя.
«Только Иуда теперь, — обращаясь к Платеро, продолжает писатель, — это депутат или учительница, судейский чин или сборщик налогов, алькальд или акушерка, и каждый мужчина, впадая в детство… в сумятице смутных и вздорных весенних наваждений всаживает свою трусливую пулю в того, кто ему ненавистен…»
Брифли существует благодаря рекламе:
Тоскливой болью сжимается сердце рассказчика, когда он сталкивается с придурковатым малышом — отверженным в детской толпе, существом, которому не дано ни дара речи, ни тени обаяния. Вечно радостный, но никого не радующий, однажды он исчез со своего привычного места на скамейке. Наверное, он переселился на небо, где так же тихо и кротко следит взглядом за окружающим.
А вот другая трагедия — грубому насилию подвергается прекрасное и гордое животное. Эта новелла называется «Холощёный жеребец». Конь, о котором идёт речь, ослепительно красив. «Был он вороной, в синих, зелёных, красных отливах, с налётом серебра, как у ворона и скарабея. В молодых глазах ало вспыхивал живой огонёк, как на жаровне…»
Этого ничего не подозревающего красавца у загона поджидают четверо мужчин с волосатыми руками. Молча сопя, они наваливаются на животное, прижимают его к земле и «после краткой свирепой борьбы приканчивают его траурную, колдовскую красоту».
Словно сами краски природы меркнут после свершившегося надругательства. Обращённый в мерина жеребец, не шевелясь, лежит на соломе — взмыленный, изнурённый и жалкий. Дрожащего и понурого, его накрывают попоной и медленно уводят на скотный двор. Рассказчику, наблюдающему за этой тягостной сценой, кажется, что конь отделился от земли, лишившись того, что соединяло его с корнями жизни…
Так поэтический взгляд на мир отличается обострённым сочувствием всему, что терпит боль и утеснение; печаль, мудрость и сострадание переплавлены с верой в обновление и непрерывность жизни.
Вот наступает весна с присущим ей жаром — и Хименес находит необыкновенно выразительный образ её явления: «мы словно в гигантских светящихся сотах — жаркой сердцевине огромной каменной розы». То же умение различать красоту в будничном, примелькавшемся позволяет ему любоваться грубыми и с виду непривлекательными людьми.
Он с восхищением провожает взглядом трёх старух: землистые, потные, грязные, они сохранили ещё стойкую красоту. — «она все ещё с ними как бесслёзная, строгая память».
А вот семья цыган, «растянувшихся, словно хвост изнемогшего пса, на булыжном солнцепёке». Почти рубенсовскими красками, с нескрываемым восторгом Хименес лепит портреты каждого члена этой нищей бродячей компании. Мать — будто глиняная статуя, распирающая молодой наготой зелёные и красные лохмотья…
Девочка — сплошные нечёсаные космы, — лениво чертящая угольком на стене непристойные каракули… Голый малыш, лежащий навзничь и мочащийся себе в пупок, оглашая воздух безответным плачем… Наконец, мужчина и мартышка, которые дружно чешутся, — он скребёт лохмы, она — ребра…
Иногда мужчина разгибается, долго встаёт, выходит на середину улицы и безучастно колотит в бубен. Цыганка поёт, пронзительно и заунывно. Мартышка кривляется.
«Перед тобой, Платеро, идеал семьи», — с чувством искреннего умиротворения произносит рассказчик.
Вот служанка, у которой была привычка по вечерам пугать домашних, нарядившись привидением. Она обматывалась простыней, надставляла зубы дольками чеснока наподобие клыков и со свечой медленно приближалась к зале. Может быть, Всевышний покарал её за пристрастие к безвредной забаве — однажды в грозу девушка была найдена на дорожке в саду сражённая молнией.
Вот парнишка, удравший в своё время из Севильи, где прислуживал в богатом доме, чтобы поискать счастья на стороне. Он отправился «дразнить быков по захолустным аренам».
Теперь он проходит мимо родных мест под презрительными и осуждающими взглядами. Через плечо его перекинут «вдвойне багряный» плащ, зубы искромсаны недавней дракой, желудок его пуст, и кошелёк тоже.
Но он идёт дальше, навстречу своей судьбе, не жалуясь и не прося о помощи.
Вот жалкий, нищий контрабандист. Во время охоты его дряхлое, перевязанное бечёвкой ружье развалилось. И бедняге ранило руку. Дрожащий, он приходит к местному врачу. Тот делает ему перевязку, бормоча себе под нос: «Ничего, это пустяки…» И вдруг попугай доктора, сидящий в клетке, повторяет гортанно: «Это пустяки…»
А вот старшина носильщиков Могера Леон. На его затылке набита толстая гладкая мозоль от многолетнего ношения баулов. Зато по вечерам Леон преображается в музыканта. Он играет на тарелках во время праздников…
Жизнь открывается в своих трагикомических подробностях, в яркой карнавальной пестроте, в круговороте смертей и рождении. Рассказчик с одинаковой мудрой печалью рассказывают о чьём-то угасании, будь то старик, ребёнок или животное. Читателю передаётся его восприятие любой отдельной жизни как самоценного и важного события.
Навсегда осталась в этой андалузской элегии маленькая де вочка, которая так любила ласкать ослика, так бесстрашно запускала к нему в рот свою ручонку, так трогательно звала его: «Платеритто, Платеретто!..
» Ее унесла тяжёлая болезнь, и долгие недели, мечась в горячечном бреду в своей колыбели, она все ещё лепетала имя своего любимца: «Платеритто,.. Платеретто…»
Остался и гордый фокстерьер Лорд, которого пришлось пристрелить после укуса бешеной собаки… И старый кенарь, которого однажды нашли мёртвым на полу в его клетке. Дети расстроенно осматривают его.
«Ему же всего хватало, — удивлённо говорят они, — и воды, и в еде не нуждался…» Да, Платеро, продолжает рассказчик, ни в чем не нуждался.
«Он умер оттого, что умер, сказал бы Кампоамор, ещё один старый кенарь», — замечает Хименес, имея в виду известного испанского поэта.
Увы, наступает день, когда умирает и сам трудолюбивый маленький Платеро. Это происходит внезапно, в жаркий солнечный полдень. Ветеринар огорчённо объясняет, что ослик отравился… Съел что-то ядовитое… Ещё есть надежда. Но Платеро больше не поправляется. Его хоронят в саду под широкой сосной.
«Платеро, ты видишь нас, правда?..»
Источник: https://briefly.ru/himenes/platero_i_ja/
Хуан Рамон Хименес
Cecil Beaton
Не забывай меня,
нечаянная радость!
Чему когда-то верилось – разбилось,
что долгожданным было – позабылось,
но ты, неверная, нечаянная радость,
не забывай меня!
Не позабудешь?
Х.Р. Хименес
«Родился тот, кому дано выразить, благородно и сдержанно,
ту потаенную тоску, что несешь ты в своем сердце, Андалусия»
Р. Дарио
Дорогие друзья!
Сегодня я хочу поделиться с вами любимыми стихами и вспомнить об их авторе. Хуан Рамон Хименес – один из крупнейших лирических поэтов Испании, лауреат Нобелевской премии 1956 (смотрите как красиво звучит) за «За лирическую поэзию, образец высокого духа и художественной чистоты в испанской поэзии». Этот поэт известен в Испании всем чуть ли не с рождения.
Биография Хуана Рамона Хименеса
Хуан Рамон Хименес родился в маленьком испанском городке Андалусии, расположенном на берегах реки Тинто, Могере.
Могер
Несмотря на то, что история этого города (вернее одного из его монастырей) тесно связана с Христофором Колумбом, об этом городке узнал весь мир только в начале 20 столетия, благодаря стихам героя моего сегодняшнего поста.
В ночь на католическое Рождество в 1881 году здесь родился один из самых знаменитых людей Испании Хуан Рамон Хименес. Свой родной город и любимую Андалусию поэт воспел во многих своих произведениях и, в частности, в лирических зарисовках «Платеро и я».
Герой этого цикла – маленький серый ослик, которому автор поверяет свои тайны и сомнения. Именем героя этой книги – лучшего друга писателя и всех детей Испании – названа одна из площадей городка.
Мальчик появился в обеспеченной семье банкира, в 1891 году родители отправили его в иезуитский колледж, потом будущий поэт поступил на юридический факультет в Севильский университет. Учиться ему не нравилось, все свободное время юноша занимался рисованием, увлекался романтической немецкой, французской, испанской поэзией и сам начал писать стихи.
Начало творческого пути Хуана Рамона Хименеса
Впервые его стихи напечатали в испанских журналах, когда Хуану не было и 16 лет. А в 19 лет он уже держал в руках свои книги – «Души фиалок» и «Кувшинки».
Увядшие фиалки… О запах издалека!
Откуда он донесся, уже потусторонний?
Из юности забытой, ушедшей без упрека?
Из женского ли сердца, из женских ли ладоней?
А, может, залетел он по прихоти случайной
рассеянного ветра, затихшего за лугом?
Или в стране забвенья, зеленой и печальной,
он вторит отголоском надеждам и разлукам?..
Но по-девичьи пахнет весенними ночами
и старыми стихами и первыми слезами –
серебряным апрелем, померкшим от печали,
К этому времени Хименес бросил университет и перебрался в Мадрид. Здесь он участвует в создании влиятельных журналов модернистского направления. Модернисты преклонялись перед красотой.
Красота в их произведениях всегда была написана с большой буквы. «Мое творчество в юности было походом навстречу Красоте”, говорил поэт. Его строки были изысканы и изящны.
“На заре” – одно из самых ранних его стихотворений.
На заре.
Ночь
устала
кружиться…
Сиреневых ангелов стая
погасила зеленые звезды.
Под фиалковым пологом
даль полевая
проступила,
из тьмы выплывая.
И вздохнули цветы и глаза разомкнули,
и запахла роса луговая.
И на розовой таволге –
о, белизна тех объятий! –
полусонно слились, замирая,
как жемчужные души,
две юности наши
по возврате из вечного края.
Перевод А. Гелескула
В начале прошлого века общепризнанным известным автором-модернистом был никарагуанский поэт Рубен Дарио. Обязательно загляните в этот пост о нем. Для меня этот поэт стал открытием. Хименес познакомился с Р.Дарио в 1900 году. Эта встреча стала важной вехой в жизни Х.
Хименеса, а Рубен Дарио стал одним из самых любимых учителей, которому он первое время старательно подражал. Рубен Дарио сразу обратил внимание на талантливого юношу и заметил, что несмотря на молодые годы, это уже зрелый поэт.
Когда читаешь Хименеса, поражаешься его эрудиции. Он жонглирует строками из Гете, Байрона, Верлена, Гюго, Данте, Шекспира, Ронсара и многих-многих других поэтов.
Первым серьезным потрясением для молодого человека стала смерть отца, у него началась глубокая депрессия. Хименес оказался в больнице.
Прощание
Как горячо целую
твою ладонь живую!
(Калитка на запоре.
На сердце одиноко,
и нелюдимо в поле.)
С какой тянусь тоскою
за снящейся рукою!
Перевод Б. Дубина
Началось время поиска себя, поиска смысла жизни. Впервые у него появились мысли о старости и о смерти, мучительные размышления о которой не покидали поэта всю жизнь, и все его стихи – это разговор о жизни и смерти, о ценности каждого мгновенья.
Кстати, когда я готовила этот пост, вышла на книгу «Вечные мгновения», составителем которой является переводчик, ленинградский испанист Виктор Андреев. Лучше, чем В.
Андреев написать о творчестве Хименеса, невозможно! Поэтому просто цитирую и соглашаюсь с каждым словом))
«Стихи из первых сборников Хименеса поражают читателя великолепием и свежестью красок, изысканной музыкальностью, богатством и изящностью образов. В его поэзии неразрывно соединились слово, музыка, живопись. Хименес в полной мере ощущал чудесную, магическую власть родного языка, жадно вслушивался в звучащее слово.
Он умел ценить слова – объемные, разноцветные, полнозвучные, в совершенстве владел искусством аллитерации. В молодости поэт увлекался живописью, писал картины, и это, видимо, помогало ему мастерски передавать словами все свои ощущения цвета. Кроме того, не следует забывать: в испанской поэзии существует цветовая символика.
Так, к примеру, белый цвет символизирует грусть, красный страсть, черный – смерть. Хименес не изгонял из своей палитры черный цвет (как это сделали художники-импрессионисты), но его несомненно можно назвать импрессионистом испанского стиха. Пейзажи у Хименеса – красочные, звучащие, зримые.
И главное: его пейзаж всегда одушевлен. Поэт был даже не пантеистом, а язычником – настолько полно ощущается в его стихах единство человека и природы. В своем “раннем” сборнике “Весенние баллады” Хименес напишет: “Эти баллады несколько поверхностны – в них больше музыки губ, чем музыки души.
” Но ведь не научившись “музыке губ”, поэт не смог бы запечатлеть “музыку души”»
Любовь жизни Хуана Рамона Хименеса
В 1912 году Хименес знакомится с американкой Зенобией Кампруби. Зенобия Кампруби была переводчицей Рабиндраната Тагора (очень рекомендую пройти по ссылке!), Хименес проникся музыкой строк этого индийского поэта, в это же время он начинает увлекаться японской поэзией.
По выразительности ему становятся близки танка и хокку. Требования к стихотворным строкам изменились.
Через 3 года вышла книга романтических любовных стихов, посвященных Зенобии Кампруби. В 1916 году Хименес приехал к ней в США, и они поженились.
Зенобия Кампруби стала его любимой женой и надежной помощницей.
Судьба взяла мое сердце
и тебя вложила мне в грудь…
Вскоре начинается следующий период его творчества – период лаконичности и емкости слов. Если «в ранних стихах он был изобильно щедр, теперь он – предельно скуп. Там – все “внешнее”. Здесь – все “внутри” стиха» (В. Андреев) Поэзия становится «чистой» и скупой на эмоции.
В течение следующих 20 лет Хименес работал редактором в испанских литературных журналах. Но гражданская война в Испании вынуждает поэта уехать в Пуэрто-Рико.
И хоть он выезжает из страны в качестве почетного атташе по культуре в США, но в глубине души он понимает, что скорее всего расстается со своей родиной навсегда.
Так и происходит, когда Франко становится правителем Испании, они с женой все же решают не возвращаться, хоть разлуку со своей родиной он переживает тяжело. На чужбине он занимается преподаванием, читает лекции в университетах США, Пуэрто-Рико, Кубы, Аргентины.
Joaquín Sorolla Retrato de Juan Ramón Jiménez
Последние годы жизни Рамона Хименеса
25 октября 1956 года Рамону Хименесу была присуждена Нобелевская премия.
А через 2 дня умерла его жена.
Женщина рядом с тобой –
музыку, пламя, цветок –
все обнимает покой.
Если с тобой ее нет,
сходят с ума без нее
музыка, пламя и свет.
75 летний поэт остался один… Горько переживал он утрату любимой женщины и самого родного человека.
…Знаю, стала ты светом,
но не ведаю, где ты,
и не знаю, где свет.
Умер Хуан Рамон Хименес в столице Пуэрто-Рико 29 мая 1958 года в той же больнице, в которой скончалась и его жена от сердечного приступа.
Конечный путь
…И я уйду. А птица будет петь,
как пела,
и будет сад, и дерево в саду,
и мой колодец белый.
На склоне дня, прозрачен и спокоен,
замрет закат, и вспомнят про меня
колокола окрестных колоколен.
С годами будет улица иной;
кого любил я, тех уже не станет,
и в сад мой за беленою стеной,
тоскуя, только тень моя заглянет…
И я уйду; один – без никого,
без вечеров, без утренней капели
и белого колодца моего…
А птицы будут петь и петь, как пели.
Предлагаю вашему вниманию еще несколько моих любимых стихов поэта.
Хуан Рамон Хименес – лучшие стихи
Подай мне, надежда, руку, пойдем за незримый гребень,
туда, где сияют звезды в душе у меня, как в небе.
Закрой мне другой рукою глаза и потусторонней
тропинкой веди, слепого от снега твоей ладони.
Зато мы такие дали увидим при свете грусти:
под полной луною сердца любви голубое устье.
Меня схорони во мне же от жара мирской пустыни
и путь протори в глубины, где недра, как небо, сини.
Перевод С. Гончаренко
* * *
Le vent de l’autre nuit
a jete has l’Amour…
P. Verlalne
Под вечер осенний ветер
сорвал золотые листья.
Как грустно деревьям ночью,
как ночь эта долго длится!
Безжизненно-желтый месяц
вплывает в черные ветви;
ни плача, ни поцелуя
в его помертвелом свете.
Я нежно шепчу деревьям:
не плачьте о листьях желтых;
весной заклубится зелень
на ветках, дотла сожженных.
Но грустно молчат деревья,
скорбя о своей потере…
Не плачьте о желтых листьях:
и новые пожелтеют!
* * *
Щемящие сумерки позднего лета
и дом по-осеннему пахнет мимозой…
а память хоронит, не выдав секрета,
неведомый отзвук, уже безголосый…
Вдоль белых оград, как закатные пятна,
последние розы тускнеют лилово,
и слышится плач – далеко и невнятно
…забытые тени зовут из былого…
И чье-то мерещится нам приближенье,
а сердце сжимается вдруг поневоле,
и в зеркале смотрит на нас отраженье
глазами чужими и полными боли…
* * *
Воскресный январский вечер,
когда ни души нет в доме!
…Зелено-желтое солнце
на окнах, и на фронтоне,
и в комнате,
и на розах…
И капают капли света
в пронизанный грустью воздух…
Протяжное время сгустком
застыло
в раскрытом томе…
На цыпочках тихо бродит
душа в опустелом доме,
упавшую крошку хлеба
разглядывая на ладони.
* * *
Осенняя песня
По закатному золоту неба
журавли улетают… Куда?
И уносит река золотая
золоченые листья… Куда?
Ухожу по жнивью золотому,
ухожу и не знаю – куда?
Золотистая осень, куда же?
…Куда, золотая вода?
* * *
Надежду свою, подобно
блестящему украшенью,
из сердца, как из футляра,
я бережно вынимаю;
и с ней гуляю по саду,
и нянчу ее, как дочку,
и как невесту ласкаю
… и вновь одну оставляю.
* * *
Пристань
Мы спим, и наше тело –
это якорь,
душой заброшенный
в подводный сумрак жизни.
* * *
Если б только роз я жаждал!..
Только звезд – и больше ничего!..
Но в явленье малом каждом
вижу то, что видно сквозь него.
* * *
Рекомендую! Пронзительные стихи об одиночестве Юрия Левитанского
Источник: http://nasati.ru/xuan-ramon-ximenes.html
Гонсало Хименес де Кесада. «Краткое изложение завоевания Нового Королевства Гранада» ([1539], 1548-1549)
Гонсало Хименес де Кесада. «Краткое изложение завоевания Нового Королевства Гранада» ([1539], 1548-1549)
/Анонимный доклад о завоевании Нового Королевства. Рукопись хранится в Национальном Историческом Архиве Мадрида. Без подписи/
Gonzalo Jiménez de Quesada. EPITOME DE LA CONQUISTA DEL NUEVO REINO DE GRANADA
================== Перевод с испанского издания «Freide Juan. Descubrimiento del Nuevo Reino de Granada y Fundación de Bogotá (1536-1539). – Bogotá: Imprenta del Banco de la República, [1960?]» на русский язык и комментарии: А. Скромницкий, 2010, Украина, Киев, http://bloknot.info
creos@narod.ru
Редакторские правки: В.Талах, 2010, Украина, Киев
=================
Скачать книгу (pdf):
[cleeng_content id=”t1″ price=”0.29″ description=”Гонсало Хименес де Кесада. «Краткое изложение завоевания Нового Королевства Гранада» ([1539], 1548-1549)” referral=”0.1″]
Гонсало Хименес де Кесада. «Краткое изложение завоевания Нового Королевства Гранада» ([1539], 1548-1549)
=================
Предисловие Хуана Фрейде.
Доклад был опубликован историком Хименесом де ла Эспада в книге: “Juan de Castellanos y su Historia del Nuevo Reino de Granada”, Madrid, 1889, в котором это “Краткое изложение” приписывалось перу конкистадора Гонсало Хименеса де Кесады. Также доклад был опубликован доном Антонио Б. Куэрво в его «Colección» (CUERVO, Antonio B. Colección de Documentos inéditos sobre la geografía e historia de Colombia. Bogotá, 1891, Том II, стр. 205-218).
***
Среди историков возникали споры о том, кто же был автором «Краткого изложения». Один известный колумбийский исследователь (OTERO D’Costa, Enrique. Gonzalo Jiménez de Quesada. Bogotá, página 11-32) подвергает сомнению утверждение Хименеса де ла Эспады о том, что автором был лиценциат Гонсало Хименес де Кесада.
Он обнаружил противоречивые сведения, которые, как видно, говорят о незнании фактов, в чём нельзя заподозрить лиценциата. Так, например, в «Кратком изложении» говориться, что дон Педро Фернандес де Луго, губернатор Санта-Марты, умер во время подготовки похода, из-за чего «все дела той провинции были возложены и оказались в полном подчинении у вышеупомянутого Лиценциата».
Определённо известно, что смерть губернатора наступила спустя несколько месяцев после того, как Хименес де Кесада вышел из Санта-Марты. Алонсо Луис де Луго назван действующим губернатором Нового Королевства, хотя мы знаем, что он покинул губернаторский пост в 1544 году.
Также перечисляются награды, которых добился Хименес де Кесада (титулов маршала, рехидора, 2000 дукатов ренты и т.п.), предоставленных ему в 1547 и 1548 годах. Точно также говориться о существовании Королевской Аудиенсии Санта-Фе, учреждённой лишь в 1550 году.
В виду сосуществования этих фактов, хронологически относящихся к различным временам, упомянутый историк делает вывод, что «Краткое изложение» представляло из себя произведение различных авторов. Он подозревает, что одна часть была написана в 1539 году, а остальное – позже, и не принадлежит перу нашего лиценциата.
Тем не менее, известные на данный момент документы, подтверждают, что обнаруженные противоречия таковы лишь на первый взгляд; в тоже время, упоминание о наградах и титулах, предоставленных Хименесу де Кесаде, указывает на то, что «Краткое изложение» было полностью написано в 1548-1549 годах, когда лиценциат находился в Испании, накануне своего возвращения в Новое Королевство. Несомненно, Алонсо Луис де Луго был назначен губернатором Санта-Марты и Нового Королевства Гранада пожизненно, и его назначение никогда не отменялось, несмотря на тот факт, что он оставил губернаторство в 1544 году. По закону он продолжал быть губернатором. Оидоры [судьи] Королевской Аудиенсии прибыли в 1550 году в Санта-Фе; но само учреждение было основано в 1547 году (см. FRIEDE, Juan. Creación de la Real Audiencia de Santafé. Boletín de Historia y Antigüedades. Vol. 38, No 423-25. Bogotá, 1950).
Похоже единственным ошибочным фактом является смерть губернатора Фернандо де Луго. Однако, похожие неточности являются привычным делом тех времён и часто используются с целью восхваления услуг, оказанных какой-либо особой; именно это и ничто другое было целью вышеприведённой фразы.
Подобное мы наблюдаем в петиции, составленной Хименесом де Кесадой, с целью добиться титула аделантадо (OTERO D’Costa, Enrique. Gonzalo Jiménez de Quesada. Bogotá, página 235).
В ней Хименес заявляет «ведь я, за свой счёт открыл, завоевал и заселил упомянутое Новое Королевство»; что является очевидным искажением фактов, поскольку тем, кто оплатил экспедицию, был Педро Фернандес де Луго, в то время как Хименес в тот поход привёл только 9 лошадей, за некоторые из которых выторговал до 1500 золотых песо. Несмотря на это, сам титул аделантадо также представляет из себя некое искажение действительности: а именно того, в чём главная заслуга лиценциата.
***
Сравнивая тексты «Краткого изложения» и так называемой «Большой записной книжки», которую Хименес предоставил Гонсало Фернандесу де Овьедо-и-Вальдесу[Z1] , и включённую им в свою Книгу XXVI в главах с XVIII по XXXI, не возникает сомнения в том, что автором «Краткого изложения» был Хименес де Кесада, и что это произведение идентично «Большой записной книжке», находившейся в руках Овьедо. Легко заметить, что все сведения, извлечённые хронистом, содержаться также и в «Кратком изложении». Овьедо прибавил некоторые, не существующие в «Кратком изложении», так как получил, как он заявляет, дополнительные устные сведения от самого лиценциата. С другой стороны, он умалчивает о различных фактах, содержащихся в «Кратком изложении», исходя из своих антииндихенистских идей[Z2] . Так, например, верование народа чибча в то, что тот, кто умирает на поле битвы защищая или расширяя границы своей Родины, счастливо живёт после смерти, пусть даже бы он был злодеем всю свою жизнь, и многие другие идеи.
Естественно, Овьедо редактировал свою хронику, не следуя строго за текстом «Краткого изложения». Однако в некоторых местах наблюдаются обороты, навеянные непосредственно этим текстом, как можно увидеть в следующих примерах:
“Краткое изложение”
(“Epítome”)
В этих храмах индейцы приносят жертвы вместе с кровью, и водой, и огнём, следующим образом… (идёт перечисление)
С человеческой кровью приносятся жертвы только если это один из двух способов: первый, и т.д….
За совершённые преступления они строго наказывали, особенно за убийство, и воровство, и содомский грех, от которого они очень чисты…
“Большая записная книжка”
(“Gran cuaderno”)
(Глава XXVIII). В тех провинциях индейцы приносят жертвы вместе кровью, и с огнём, и с водой, и с землёй различными способами… (идёт перечисление).
(Глава XXVIII). С человеческой кровью приносятся жертвы только в случае двух событий: первое, и т.д…
(Глава XXVIII). Они строги в наказаниях за преступления, особенно общественных, таких как убийство, воровство и грех, противный естеству, потому эти люди непорочны в нём.
Приступая к описанию изумрудных рудников, являвшихся для европейцев тех времён чем-то новым и почти что чудом, Фернандо де Овьедо напрямую следует тексту «Краткого изложения», как видно из следующих примеров:
“Epítome”
¡Y es de ver dónde fue Dios servido que pareciesen las dichas minas, que es en una tierra extraña, en un cabo de una sierra pelada!
Y está cercada de otras muchas sierras montuosas, las cuales hacen una manera de puerta…
Es toda aquella tierra muy fragosa; tendrá la sierra de las dichas minas, desde donde se comienza hasta donde se acaba, media legua pequeña, o poco mas…
Tienen los indios hechos artificios para sacarlas, que son unas acequias hondas, grandes, por donde viene el agua para lavar la dicha tierra…
Y así, por esta razón, no las sacan sino en cierto tiempo del año, cuando hacen muchas aguas…
La tierra de aquellas minas es fofa y movediza, hasta donde se topa la veta…
“Gran cuaderno”
Notad, lector cristiano, a dónde fue Dios servido que pareciesen aquellas minas,, y en tierra tan extraña y en cabo de una sierra pelada…
Y cercada esa sierra de otras muchas sierras altas montuosas que naturalmente dejan una entrada para puerta…
Es toda aquella tierra muy fragosa y tiene la tierra de las minas o sierras en que están, desde donde comienza hasta donde se acaba, media legua pequeña, poco más o menos…
Y tienen los indios hechos artificios para sacar las esmeraldas, que son unos acequiones muy hondos y grandes por donde viene el agua para lavar la tierra que sacan de las minas…
Y por esta razón no las sacan sino en cierto tiempo del año, cuando hacen muchas aguas…
La tierra de aquellas minas es sosa y como movediza, hasta donde se topa la yeta…
Несомненно, поэтому, что «Большая записная книжка», находившаяся в руках Гонсало Фернандеса де Овьедо, идентична «Краткому изложению Завоевания Нового Королевства Гранада», одному из сохранившихся исторических произведений нашего лиценциата.
Источник: https://kuprienko.info/gonzalo-jimenez-de-quesada-epitome-de-la-conquista-del-nuevo-reino-de-granada-1539-al-ruso/
Хуан Хименес
В последние годы жизни был внештатным преподавателем Пуэрториканского и Мэрилендского университетов.
Испанский поэт, лауреат Нобелевской премии по литературе 1956. Родился 24 декабря 1881 в Могере (Андалусия). Окончив иезуитский колледж в Пуэрто-де-Санта-Мария, в 1896 поступил в Севильский университет, но вскоре забросил учебу и занялся журналистской деятельностью.
В 1901 в Мадриде, посещая лекции в Свободном педагогическом институте, познакомился с поэтами-модернистами и другими молодыми интеллектуалами. В 1916 совершил поездку в США, потом вернулся в Мадрид и вел уединенный образ жизни.
В 1936 перебрался из Испании в Новый Свет и обосновался в Пуэрто-Рико.
Творческий путь Хименеса, оставившего весьма обширное поэтическое наследие, разделяется на три периода: ранний (1898–1904), «модернистский» (1905–1915) и период зрелого творчества (после 1915).
Первой публикацией Хименеса был поэтический сборник Строфы (Rimas, 1902); за ним последовали Грустные напевы (Arias tristes, 1903) и Дальние сады (Jardines lejanos, 1904). Определяющая тема этих книг – предельно одухотворенная любовь: поэт словно намеренно избегает какой бы то ни было прямолинейной однозначности.
В ранних стихах различается влияние французских символистов. Позже Хименес испытывал воздействие более радикальных поэтических течений и в основном писа
л элегии: Чистые элегии (Elegias puras, 1908), Промежуточные элегии (Elegias intermedias, 1909), Жалобные элегии (Elegias lamentables, 1910), Звонкое одиночество (La Soledad sonora, 1911).
С формальной стороны, в этих стихах на первый план выступает музыкальное начало (хотя очевидно, что важное значение в них имеет и цвет), доминируют же настроения меланхолии, поглощенность мыслями об одиночестве и смерти. Однако другой поэтический цикл тех лет, Весенние баллады (Baladas de primavera, 1910), напоен ощущением счастья.
В книге стихов и прозы Дневник только что женившегося поэта (Diario de un poeta recién casado, 1917; переиздавался под названием Дневник поэта и моря), открывающей третий период творчества Хименеса, чистота формы его ранней поэзии доведена до совершенства.
Поздние стихи Хименеса, написанные в США, публиковались в сборниках Духовные сонеты (Sonetos Espirituales, 1942), Голоса моих стихов (Voces de mi copla, 1945), Красота (Belleza, 1945), Романсы из Кораля Гейблз (Romances de Coral Gables, 1948) и Глубинное существо (Animal de fondo, 1949). Написал также прозаическую элегию Платеро и я (Platero y yo, 1914), которая получила всенародное признание в Испании.
Умер Хименес в Сан-Хуане 29 мая 1958.
Источник: http://facecollection.ru/people/huan-himenes
Загрузка...
