Краткая биография соснора

Особый путь Виктора Сосноры

Прошло почти три месяца с 80-летия Виктора Сосноры. Панегирики в его честь (немногочисленные, надо сказать) давно стихли. И теперь можно без лишней патетики попытаться понять, в чем заключается исключительность его положения в современной русской литературе.

Виктор Соснора — большой поэт и, возможно, самый значительный из ныне живущих русских поэтов. Или нет — с этими иерархиями поди разберись. Но вот какая любопытная штука: репутация Сосноры одинаково прочна в совершенно разных литературных группах.

Он одинаково интересен условным традиционалистам и «новаторам». Из растянувшейся когорты «старшего поколения» Соснора, возможно, один из наиболее читаемых (и почитаемых — что скорее редкость) среди «молодых».

Соснора редкий пример всеобщего консенсуса. И премия «Поэт», врученная ему в 2011 году, не вызвала цеховых пересудов. Уж он-то точно заслужил.

Так как речь зашла о премии «Поэт», то невольно напрашивается сравнение с первым ее лауреатом, Александром Кушнером — другим ровесником.

Для многих читателей он отчетливо раздвоился на «раннего» и «позднего», причем произошедшие изменения чаще оцениваются как отрицательные. Соснора в этом смысле свою аудиторию не огорчал.

Вообще, критерии вкуса, которые так легко применяются к другим авторам, его будто не касаются. Стихи Сосноры сложно назвать «утонченными» или «обычными». Они просто выбиваются из этой системы координат.

Соснора, которого критики и коллеги как только ни называли: нонконформистом, «эстетическим диссидентом» (выражение Владимира Новикова), даже «пришельцем» (в 2011 году вышел фильм Владимира Непевного «Виктор Соснора.

Пришелец»), в некоторой степени оправдывает все эти прозвища, пребывая в удаленности от литературного процесса. Особенно в последние годы, но это и понятно, учитывая его возраст и состояние здоровья. Тем не менее он, кажется, все еще вполне активный литератор.

Первые же его стихи, которые вошли в сборник «Всадники» («Ленинградское издательство», 1969), распространялись в самиздате в конце 50-х — начале 60-х годов. Главной топикой сборника была Древняя Русь, а ключевым литературным ориентиром — «Слово о полку Игореве».

За Изюмским бугром

За Изюмским бугромпобурела трава,был закат не багров,а багрово-кровав,желтый, глиняный грунтот жары почернел.Притащился к бугрубогатырь печенег.Пал ничком у буграв колосящийся ров,и урчала из ранчерно-бурая кровь.Печенег шел на Русь,в стальи мех наряжен,только не подобрушел —с ножом на рожон,не слабец и не трус, —получился просчет…

И кочевнику Русь обломала плечо.Был закат не багров,а багрово-кровав.За Изюмским бугромпобурела трава.Солнцечеткий овалзадвигало за гать.Печенег доживал

свой последний закат.

Выбор такой маргинальной тематики для первых стихов ставил молодого поэта в особую позицию.

Уже тогда проявилась безоглядность на мейнстрим и господствующие поэтические практики. Этого принципа Соснора в дальнейшем придерживался, как кажется, постоянно. За полувековую литературную жизнь бывало всякое, в том числе периоды молчания и замалчивания, но за ними всегда следовало возвращение, часто неожиданное.

В упомянутой книге «Всадники» есть стихотворение «Веснушка-дурнушка», раннее, но примечательное. Конечно, автоподтексты при желании можно найти где угодно, но здесь соблазн привести один отрывок особенно велик:

Согнулась дурнушкаи брякает прялкой.Ей вечноумелою прялкою брякать.Под прялкойнить с нитью сплетаются плотно,растут самобранки,ковры-самолеты…

Ведь знает,что отберут самобранки,ведь знает —не полетит в самолетах,ведь знает —уже не придет несмышленыш,а всё же прядетпростофиля-дурнушка, —прядет,потому что не прясть не умеет.

В этом почти обэриутском стихотворении фигурируют три сестры: «одна — василиса, / другая — слабее, / а третья, / а третья — / веснушка-дурнушка».

Двух первых несмышленыш спас, убив Горыныча, а третья так и осталась в колодце прясть волшебные ковры и полотна, насладиться которыми ей никогда не доведется. Так и Соснора, лишившись слуха и голоса (в результате тяжелой болезни), потеряв двух жен — двух своих «василис», продолжает «умелою прялкою брякать». Но о судьбе его нужно, наверное, сказать особо.

Вообще, биография Виктора Сосноры — это готовый киносценарий, нисколько не нуждающийся в дополнительном мелодраматизме, полагающемся в таких случаях, — настолько жизнь поэта напряженная и интенсивная. Он родился в 1936-м — в год назначения Ежова на пост наркома внутренних дел, в год, не предвещавший ничего хорошего.

Когда все это закончилось и завершилась война, Сосноре не было и 10 лет.

Начало литературной судьбы — не менее драматическое — взрывной дебют и оглушительная слава в 60-е годы, после чего он оказался словно подвешенным в воздухе.

Для официальной литературы Соснора все-таки был слишком авангарден и этим неудобен, но и к андеграундным поэтам он не относился, к тому же его худо-бедно, но печатали.

Он оказался как бы сам по себе, в стороне от литературной магистрали и сопутствующей ей тропинки неподцензурной литературы.

***

Выхожу один я. Нет дороги.Там — туман. Бессмертье не блестит.Ночь, как ночь, — пустыня. Бред без Бога.Ничего не чудится — без Ты.Нет утрат. Все проще — не могли мыни забыться, ни уснуть. Был — Бог!Выхожу один я. До могилыне дойти — темно и нет дорог.

(Из сборника «Тридцать семь», 1973)

После модернизма эта «дорога», по которой хоть и нестройно, но в одном направлении двигалась русская поэзия, оборвалась. «…Нет дороги / Там — туман. Бессмертье не блестит». Какое-то время, конечно, была инерция, но дальше приходилось идти на ощупь.

Советская культурная политика всячески стремилась к изоляции и консервации, ограничивая, в частности, доступ как к Серебряному веку — ближайшей большой поэтической культуре, так и к современной зарубежной поэзии. Литературе, по большому счету, обрубили часть корней и лишили ее питательной среды мирового контекста.

Соснора, ни на кого не оглядываясь, сумел проложить собственный путь, которым, естественно, не преминули воспользоваться последователи. Каждый его сборник отличается от предыдущего, в каждом видится попытка найти новое, заставить звучать свой поэтический голос иначе.

Ключевой момент — отстраненность поэта: ему чужда нехудожественная подоплека творчества, идеологическая, этическая или какая-либо еще — его интересует искусство само по себе, а разговоры вокруг — совершенная ерунда.

«Эстетика — это то, чего боятся. Т.к. тайное боится явного. Так некрасивое боится красивого. Так мертвое боится живого. Эстетика — это здоровье. Политика — это своего рода болезнь. Сегодня можно говорить — и все стали политиками. Раньше тоже можно было, но в рамках, и чтоб говорил не против. Сегодня кричи хоть в крик — ничего страшного, лишь бы было понятно, чего же ты хочешь.

Чего хочет эстетика? Неограниченной свободы состояний художника и неприкосновенности формотворчества. Эстетика — это всегда стиль, она всегда индивидуальна и закрыта для тех, кто не понимает ее сути. Вот эта кажущаяся непонятность и настораживает: почему нет криков „за” и „против”, почему автор не пишет про „нас”, а фантазирует? А потому что это не цель и не смысл литературы» .

В обращении Сосноры к прозе также виден непрерывный поиск («День зверя», «Башня», «Дом дней», «Книга пустот»), хотя, по его мнению, он «постоянно писал прозу» и «не считал себя поэтом» . Но в литературе Соснора существует в первую очередь как поэт.

Тем не менее его прозаические тексты отнюдь не отпочкование от стихов, не «проза поэта», а самостоятельное художественное явление. Впрочем, такое привычное разделение на поэзию и прозу и не очень важно в этом случае.

И уже не столь принципиально, проза перед нами или большая поэма (поэмы Сосноры мне, например, очень близки, а книга «Поэмы и ритмические рассказы» одна из самых любимых).

Но несмотря на видимое единомыслие по поводу литературного масштаба Сосноры, он, кажется, еще недостаточно прочитан.

(С другой стороны, можем ли мы о каком-нибудь современном поэте сказать, что он прочитан достаточно?) Единственный способ устранить это упущение — открывать его книги и читать.

Например, наиболее полный корпус «Стихотворения» («Амфора», 2006), отдельные поэтические подборки и прозу…

Известные стихи Виктора Сосноры:

Боян

Стихи да кулак булатный —все достоянье Бояна.Есть латы. Но эти латыотнюдь не достоянье.Под латами-то рубахав прорехах, в зубцах-заплатах.Всучил Ярослав-рубаказа песни Бояну латы.Не князь — перекатной гольюслоняться бы вечно певчему.А нынче идет что гоголь,посвечивая наплечниками.

Увидит кабак нараспашку,клокочущий ковш осушит,такое понарасскажет —от хохота пухнут уши!И выпьет на полполушки,а набузит на тыщу.Отыщет боярина-клушуи под бока натычет.Кулак у Бояна отборный.Под забором, на бревнах тухлыхбоярина долго и больноколотит Боян по уху.Что удар — то майский подарок,что удар — громыхают кости.

И кличет боярина СтавраБоян «поросенком бесшерстным».

Алкоголиада

От восхода до заката,от заката до восходапьютмускатымузыкантыиз гнусавого фагота.За кулисною рутиной,под Сикстинскою мадоннойспиртлакаютбалериныиз картонного бидона.В дни торжеств, парадов алыхпод самой Дворцовой Аркой,ветераны — генералыиз фуражекпьютсолярку.Улыбаясь деликатнопосле конференций краткихдилетанты — делегатыдуютхинные экстракты.

За сазанов, за покосы,за сезонную декаду,председатели колхозовпьютодеколон«Эллада».Бросив рваный рубль на стойку,из занюханных стакановпьютчесночнуюнастойкуАджубей с Хачатуряном.Ткнувшись в яму за вагоном,в состоянии хорошем,пьют министры самогонкуиз малиновой галоши.Опустив сиденье «ЗИМа»своего,ликуя ликом,пьет свинарка тетя Зинасладко-липкую наливку.

У окошка понемножкуром, стоградусности старой,тянет внук матроса Кошки,кочегар с буксира «Сталин».В голубых апартаментах —восемь комнат, кухня, ванна —грузчикпьетпортвейни вермутиз бокала и стакана.Пьет ликер ассенизаториз хрустального графина.Лишь пропойцыпьютнарзаныс баклажаном сизо-синим.

О, вожди алкоголизма!Красноклювые фазаны!Стали крепче обелисков

вы, пропойцы, от нарзанов.

Глаза совы и ее страх

На антенне, как отшельница,взгромоздилась ты, сова.В том квартале, — в том ущелье —ни визитов, ни зевак.Взгромоздилась пребольшаягрусть моя — моя гроза.

Как пылают,приближаясь,снежнобелые глаза!Снежнобелые, как стражичернокожих кораблей.

Птица полуночной страстив эту полночь — в кабале!Ты напуган? Розовеешь,разуверенный стократ?Но гляди — в глазах у зверяснежнобелый —

тоже страх!

Сонет

Пахарь пашет пашню.Сеятель сеет семя.У солнца плоды плодятся.Человек родил человека.Креститель все это крестит.О всё — во веки веков!Но знай, что опять, как прежде,в абстрактных очках и с тростьюидет по седьмой старухастолице Земного Шаране Млечным Путем, не Божьим…Она убила собаку,И вовсе ее не ищет,

А ходит и не умирает.

Источник: http://rara-rara.ru/menu-texts/osobyj_put_viktora_sosnory

Соснора, Виктор Александрович, биография, о творчестве

Имя	Виктор Соснора
Дата рождения	28.4.1936
Место рождения	в Алупке, Крымская АССР, РСФСР, СССР
Род деятельности	поэт, прозаик
Язык произведений	русский

Ви́ктор Алекса́ндрович Сосно́ра (род. 28 апреля 1936, Алупка) — русский поэт, прозаик, драматург.

Биография

Виктор Александрович Соснора родился 28 апреля 1936 года в Алупке в семье гастролировавших в Крыму ленинградских цирковых артистов. Во время Великой Отечественной войны в 1941—1942 годах находился в Ленинграде, потом был вывезен «Дорогой жизни» из города, оказался в оккупации на Украине.

«Он пережил в шестилетнем возрасте блокадную зиму Ленинграда 1941/42 г., он был вывезен из Ленинграда по Дороге жизни под пулемётным обстрелом с самолётов. Он очутился на Кубани и был со спасшей его бабкой захвачен немцами.

В семилетнем возрасте он трижды побывал в гестапо, а затем жил в партизанском отряде, которым командовал его дядя. Этот отряд и его командир были расстреляны фашистами на глазах у мальчика. Он спасся только потому, что за четверть часа до расстрела сам был ранен в голову осколком мины.

Он видел расстрел отряда сквозь застилавшую ему лицо кровь». (Дм. Лихачёв, Вступительная статья к сборнику В. Сосноры «Всадники». Л., 1969).

Чудом спасшегося мальчика нашёл отец, ставший к тому времени командиром корпуса Войска Польского. В роли «сына полка» Виктор дошёл до Франкфурта-на-Одере.

В интервью, данном весной 2006 года, Соснора рассказывает, как в это время — в восемь-девять лет — он научился метко стрелять, как был определён в снайперы и с удовольствием стрелял в немцев, которые во время отдыха, сняв каски, неосторожно высовывали головы из окопов…

Закончил школу во Львове. Вернувшись в Ленинград, учился на философском факультете ЛГУ им. А. А. Жданова, откуда ушёл за год до диплома.

В 1955—1958 служил в армии, в районе Новой Земли, на испытаниях связанных с «атомными экспериментами», получил облучение.

Первую книгу опубликовал в 1962 году («Январский ливень»). Одновременно с подцензурными публикациями в советских официальных издательствах, тексты Сосноры расходились в самиздате и публиковались в тамиздате.

Был единственным представителем «официальных шестидесятников» в Ленинграде и много ездил за границу. Читал лекции в Париже и США. Дружил с Лилей Брик, Николаем Асеевым.

В авторской редакции стихотворные книги Сосноры опубликованы в 1989 г.

В последние годы не участвует в литературных мероприятиях, не появляется на публике, не появлялся на юбилейных вечерах в свою честь, ведёт закрытый образ жизни, что связано с его полной глухотой и малоподвижностью. Живёт в Санкт-Петербурге.

Член Союза писателей, действительный член Академии русского стиха в Москве.

О творчестве

В 1958 году было опубликовано первое стихотворение Сосноры, а в 1962 году вышел сборник стихов «Январский ливень» с предисловием Н. Асеева (ему Соснора посвятил свой следующий сборник «Триптих», 1965).

Источник: http://www.cultin.ru/writers-sosnora-viktor-aleksandrovich

СОСНОРА, ВИКТОР АЛЕКСАНДРОВИЧ

СОСНОРА, ВИКТОР АЛЕКСАНДРОВИЧ (р. 1936), русский поэт и прозаик. Родился 28 апреля 1936 в Алупке в семье военного. Блокадную зиму 1941–1942 провел в Ленинграде. Школу окончил во Львове, служил в армии.

Работал слесарем на Невском машиностроительном заводе в Ленинграде. Учился на философском факультете ЛГУ (не окончил). Первые стихи опубликовал в 1960.

После выхода первой книги стихов Январский ливень (1962) стал профессиональным литератором.

В 1967 выступил с поддержкой письма А.И.Солженицына IV съезду писателей СССР. К этому времени у Сосноры было написано много произведений, которые не печатались как по политическим мотивам, так и ввиду их чрезвычайной поэтической сложности.

Книга прозы Летучий голландец в 1979 была опубликована в Германии, поэтическое Избранное вышло в 1987 в США в издательстве «Ардис». В 1990-е годы в Санкт-Петербурге вышло несколько книг, где многие произведения 1960–1980-х годов опубликованы впервые. В 2000 Соснора стал лауреатом премии им.

Аполлона Григорьева Академии русской современной словесности за книгу новых стихов Куда пошел? И где окно?(1999).

«Меня нужно читать, как я пишу, – книгами», – подчеркнул поэт в автобиографическом романе Дом дней (1990), где привел перечень тридцати трех книг (23 стихотворных и 10 прозаических), из которых к тому моменту было опубликовано лишь пять.

Каждая из этих книг обладает внутренним сюжетом, передает присущее автору «чувство пути».

Опираясь на творческий опыт русского поэтического авангарда (прежде всего В.В.

Хлебникова), Соснора разработал оригинальную художественную систему, сочетающую предельную свободу самовыражения со сверхличным ощущением трагизма бытия, раскованность языковых экспериментов со строгим ощущением меры и гармонии, беспримерную для русской литературы 1960–1990-х годов семантическую сложность с пронзительной эмоциональностью.

Психологическая напряженность художественного мира Сосноры находит выражение в интенсивной звуковой организации стиха, когда фонетические связи выдвинуты на первый план по отношению к связям логико-семантическим.

Характерная для поэзии 1960-х годов повышенная «паронимичность» достигла своего апогея именно в стихах (и в поэтически организованной прозе) Сосноры: «Пишу (не пишется) октавы. / Как знать (не знается) – о кто вы? / Вы обморок моей отравы, / мои века, мои оковы». В индивидуальном языке Сосноры каждое слово включено в звуковые переклички с другими словами. Пример предельной лингвистической трансформации – роман День Зверя (1980), как бы написанный на особом, специально для этого произведения созданном языке.

Индивидуально-изощренная строфика поэта сочетает элементы традиционности со смелыми отклонениями от канона (Венок сонетов, 1973).

Высокой степенью речевой и эмоциональной органичности отмечены верлибры Сосноры, нередко переплетаемые в пределах одного произведения с метрическими стихами.

Весь поэтический и прозаический опыт Сосноры подтверждает сформулированный им в 1964 в поэме Хроника Ладоги творческий принцип: «А требовалось так немного: / Всего-то навсего – дышать…». См. также РУССКАЯ ЛИТЕРАТУРА.

Литература:

Асеев Н. Машина времени и поэзия Виктора Сосноры. – Известия, 1962, 8 января
Прийма А., Чупринин С. Детали и целое. Рецензия-диалог. – Литературное обозрение, 1971, № 8
Соснора В. Кристалл. Стихи. Л., 1977
Соснора В.

Песнь лунная. Стихи. Л., 1982
Новиков Вл. Труд слова. – Новый мир, 1984, № 4
Новиков Вл. Монолог трагика. – Литературное обозрение, 1988, № 10
Соснора В. Башня. СПб, 1993
Арьев А. Арфография. О прозе В.

– Литературная газета, 2000, 12 марта

Проверь себя!
Ответь на вопросы викторины «Мифология»

Вид их был ужасен, вместо волос у них были змеи, в руках они держали бичи и факелы. Богинями чего были Алекто, Тисифона и Мегера?

Источник: https://www.krugosvet.ru/enc/kultura_i_obrazovanie/literatura/SOSNORA_VIKTOR_ALEKSANDROVICH.html

Виктор Соснора

Из книги судеб. Виктор Соснора (Санкт-Петербург) — поэт и прозаик. Родился в 1936 году в Алупке. Отец его был акробатом-эквилибристом Ленинградского цирка.

Житель блокадного Ленинграда, потом «сын полка», связной в партизанском отряде на Кубани и «сын Войска Польского» у Рокоссовского, где его отец командовал двумя дивизиями (корпусом). Вместе с однополчанами мальчишка прошёл путь от Ленинграда до Франкфурта-на-Рейне.

Виктор учился в Варшаве, Махачкале, Архангельске, во Львове. Спортсмен. Был мастером спорта по прыжкам с трамплина. Есть у него в биографии и такая редкая специальность: «вычислитель артиллерийских, минометных и ракетных частей». Помимо скитаний по дорогам Второй Мировой были у него и свои особые военные будни.

Соснора отслужил три года в рядах Советской армии. Позже работал слесарем-электромонтажником на заводе и учился на заочном отделении философского факультета Ленинградского университета…

Славист. Читал курсы лекций в Новом Парижском университете (Венсен), преподавал во Вроцлаве. Фольклорист. Публиковаться начал рано, ещё в 1960 году. Его первый поэтический сборник «Январский ливень» вышел в 1962 году, с предисловием Николая Асеева. А сам академик Дмитрий Сергеевич Лихачев написал вступительную статью к другому сборнику стихов – «Всадники», который увидел свет в 1969-м…

Виктор Соснора – автор нескольких десятков книг стихов, прозы, драматургии, из которых, насколько мы знаем, опубликована лишь незначительная часть. Он тридцать лет руководил литературными студиями молодёжи в Ленинграде, дважды выезжал в США для чтения циклов лекций.

График и оформитель многих своих книг. Лежал в 27 больницах и перенёс 11 операций. В 1981 году вернулся на этот свет после клинической смерти. Член Союза писателей, действительный член Академии русского стиха в Москве.

* * *

Неисповедимы пути Господни – кто бы мог предположить, что публикация одного лирического стихотворения Виктора Сосноры приведёт меня к сознательной оппозиции неколебимой в то время власти и, в конце концов, к эмиграции в крошечное северное королевство?..

Лет в двенадцать-тринадцать, только начав слагать слова в рифмованные строки, я задалась вопросом: а что пишут сейчас? Что писали в XIX и в начале ХХ века я более или менее знала.

Своё любопытство я пыталась удовлетворить тремя способами: родители мои, люди достаточно образованные (а папа даже сам писал стихи), современной поэзии, увы, не знали; среди моих ровесников стихами никто всерьез не увлекался; а в книжных магазинах и библиотеках достаточно было открыть наугад любой поэтический сборник, чтобы после первых же восьми прочитанных строк с отвращением захлопнуть его.

Услужливая память тут же подсказала аналогию: сто лет назад (в середине-конце семидесятых прошлого – по отношению к тогдашнему моему двадцатому! – века) тоже стихов почти не писали – Тютчев уже умер, а Блок ещё не родился.

Я подумала: может, русская поэзия вообще циклична? Ну, а о том, что было на столетие раньше, я в то время имела самое неопределённое понятие: только Державин и вспомнился.

Вот так примерно – нет-нет, именно так! – рассуждала Наташа Ростова, жившая и живущая во мне, о боги. С максимализмом юношеским, точнее – девичьим. Рассудив всех и вся, весьма опечалясь, поплакав втихую и пошептавшись с отражениями в зеркалах, я относительно успокоилась.

Ну, откуда мне было знать, тепличной московской шестикласснице из такой же тепличной благополучной семьи, что есть где-то на свете самиздат, что уже написаны, распечатаны под синюю, вызывающую щемящую жалость копирку стихи, разошедшиеся по рукам.

Стихи навылет, насквозь, на пожизненную память! Эти строки я попозже, попозже прочту и перечту. И «Если выпало в Империи родиться,//Лучше жить в глухой провинции у моря», и «Мне моего бессмертия довольно, //Чтоб кровь моя из века в век текла»…

Но любопытство – вещь труднопреодолимая, и периодически я вновь пускалась в плавание по книжным разливам. Однажды, открыв альманах «Поэзия-75» (кажется, именно за этот год!), я почувствовала, что меня аж в жар бросило от восторга: ненапрасно, ох ненапрасно перелопачивала я горы современной макулатуры – вот он, шедевр, чистой воды жемчужина:

Прощай, Париж!

Летают самолёты, –

большое небо в красных параллелях,

дожди, как иностранные солдаты,

идут через Голландию в Берлин.

Прощай, Париж!

Я не уеду боле

туда, где листья падают, как звёзды,

где люстры облетают, как деревья,

на улицы квартала Бабилон.

Прости за то, что миллион предчувствий

в моей душе, как в башне Вавилона,

прости мои монгольские молитвы,

монашество моё и гамлетизм.

Прости за то, что не услышал улиц,

моя душа – вся в красных параллелях.

Кто мне сулил исполненное небо?

Такого неба нет и не бывало.

Как убывают люди и минуты!

Атлантов убаюкали моллюски.

Как я умру, не зная, кто из граждан

мне в уши выливал яд белены?

Прощай, прощай и помни обо мне…

Стихотворение выучилось наизусть на одном дыхании. Я тут же побежала в библиотеку взять сборник потрясшего меня Виктора Сосноры, ибо я ни на секунду не могла поверить, что такие строки выписались в минуту Божественного наития, случайно, а всё остальное у этого поэта мало чем отличается от сонма вялых, невыразительных и услужливых четверостиший, в изобилии предлагаемых книжной торговлей.

Однако – можно представить себе моё разочарование – в районной библиотеке стихов Виктора Сосноры не оказалось. Не то чтобы они были на руках – их просто не было! Я до сих пор помню лицо женщины библиотекаря: еще не тронутое старением, внимательное и немного усталое, с крупным ртом и заметно выступающими передними зубами…

А на моём лице, наверно, было написано такое горе, что она тут же пошла смотреть в каталоге и обнадёжила меня: на излёте шестидесятых у Виктора Сосноры вышел сборник (кажется, «Песни Бояна» или «Всадники»?!) – но у них нет, однако книжицу я могу спросить в городской библиотеке, и адресок дала.

Охота, как известно, пуще неволи, благо и недалеко было: на одном автобусе…

Когда же и в городской, некрасовской, библиотеке мне сказали, что чаемого сборника нет: мол, тираж маленький, – я просто отказалась поверить в эту нелепейшую версию! Ну, допустим, маленький тираж был десять лет тому назад, но ведь человек писать не бросил (вот и альманах тому свидетельство), не мог же он за десять лет создать одно стихотворение! Аналогия с XIX веком подсказывала: конечно, не мог! Значит, пишет, пусть мало, но всё же… И где же все эти жемчужины? Почему не издают, не печатают? А вдруг он не один такой, Виктор Соснора? А вдруг есть и другие поэты, мне неведомые, коих даже в альманахах не встретишь? И, если догадка моя верна и они таки есть, где же их искать? И почему же читателям тогда подсовывают то, что и стихами-то можно назвать с большой натяжкой? Почему?..

Наконец, в седьмом классе судьба расщедрилась и свела меня с изумительным по своей чистоте и душевному богатству человеком – Инной Борисовной Шустовой, редактором отдела поэзии издательства «Детская литература».

Многие вопросы разом получили ответы: понятно стало, кого читать и где искать…

А приобщившись к культуре самиздата, вскоре я и сама стала распространять напечатанные под копирку тексты Гумилёва, Мандельштама, Бродского…

Я поняла, что плата за услужливость, лояльность власти и за восхваление её – многотысячные тиражи, заграничные поездки, дачи-машины-премии равносильны шагреневой потере Дара, а отказ прислуживать своим талантом – публикация одного стихотворения, внутренняя эмиграция, холод-голод-ссылка-внешняя эмиграция – и есть сохранение Дара.

Чуть позже стало ясно, что чем выше талант, тем труднее поставить его на службу всемогущей сиюминутной власти, что гений подчиняется лишь собственной совести и идёт на поводу Божественного, а не циркулярного или телефонного слова.

О, каким живым смыслом наполнились давно знакомые мне строки Пушкина: «Для власти, для ливреи//Не гнуть ни совести, ни помыслов, ни шеи»!

А стихи Сосноры нашли меня, когда я училась в десятом классе одной из лучших московских школ – 67-ой, на уроках-лекциях критика Сайтанова и питерского поэта Кривулина, которых приглашал в наш класс учитель литературы Лев Иосифович Соболев. Одним словом, судьба по-прежнему благоволила мне и давала именно то, чего жаждала душа моя: «ищите и обрящете, стучите – и откроется вам»…

Потом в моей жизни было много всякого: и открытые демонстрации правозащитников, и закрытые квартирные дискуссии, и топтуны, и прослушки, и негласные обыски – но всё это уже совсем иные сюжеты! Однако не с тех ли давних пор так стойко во мне нежелание увидеть себя опубликованной на страницах журналов и разомлеть от восторга, заполучив собственную книжицу в руки?! О да, благодарение Богу, времена изменились: печатайся – не хочу, было бы хоть таланта на понюшку или в кармане полушка, но что-то держит меня по-прежнему, заставляя ныне предпочесть Интернет солидным изданиям.

Не потому ли власть так борется с внутренней независимостью и вольнолюбием любого талантливого автора, что подспудно чует опасность: а сколько еще таких наивных, но любопытных девочек и мальчиков, прочитав что-то, что далеко не вписывается в петушиный язык официоза, задумаются: а почему?..

Наталия Литвинова

 

Копенгаген

Подборки стихотворений

• Какой пергаменту предел? № 9 (34) 1 апреля 2007 г.

Источник: https://45parallel.net/viktor_sosnora/

Соснора В. А. – День Зверя – кратко

«Сложен слог мой», — признается поэт и рассказывает читателям собственную «классическую новеллу» «Остров Патмос». На берегу моря, в палатках, обитает научная экспедиция из трех человек: Юля — специалист по дельфинам, Юлий — «отрок с теодолитом и альпенштоком, диссертант песчинок» и сам автор, он чертит «прутиком на песке, архимедствуя». Юля и Юлий любят друг друга.

Юля занимается экспериментами для вооруженных сил, цель — сделать из дельфинов камикадзе. Дельфины умирают один за другим, и автору кажется, что все они совершают самоубийство. У Юлия есть собака Кристя, по требованию Юли он ее убивает, вызывая негодование автора. Ссора приводит к странной и жестокой дуэли: автор и Юлий по очереди прыгают с катера на железный кол.

Один из них неизбежно погибнет, «второго полюбит Юля». Погибает Юлий. Юля дарит благосклонность победителю и отправляется в Столицу защищать диссертацию о дельфинах.Басманов одинок: «К человеческой касте существ я не имею чести себя причислить. Я не человек, а кто я — не знаю».

Поэта душат слезы, но плач его слышен лишь секретным службам, от имени которых его навещает начальник жандармов майор Милюта Скорлупко. На следующий день Басманова приглашает в гости высокопоставленная дама Титана Себастьяновна Суздальцева, как выясняется — полковник тайной канцелярии. Из дома «инстантов» Иван Павлович выходит через окно, к которому подают персональный «боинг».

Да, это тот самый памятник Екатерине II. Здесь поэт ежедневно наблюдает жизнь и нравы не меняющихся на протяжении столетий «кровинцев»: такое имя дал он своим соотечественникам, поскольку они «быстры на пролитие крови» и поклоняются Зверю.Поэту вспоминаются разные истории.

Вот «сентиментальная новелла» об «инстантеидологе», достигшем высоких чинов и жившем со своей молодой женой «от съезда к съезду». Жена изменяет ему с породистым псом, которого ревнивый супруг вероломно убивает. Вот история поэта X., «самородка», задушенного его женой Аленой Кулыбиной, тоже поэтессой. А вот история отважного героя М. Н. Водопьянова, пилотакосмонавта.

После вынужденной посадки в апельсиновой роще он десять дней питался только апельсинами и теперь страдает странным нервным заболеванием: он мстит апельсинам, покупает, сдирает с них «шкуру живьем» и складывает в шкаф.Постепенно мы узнаем и о судьбе самого поэта. О его жене Майе — капризной, непредсказуемой, таинственноженственной.

Все мы убийцы», — говорит себе поэт, переживая гибель любимой женщины как собственную смерть. «Три дня я был мертв и вот воскрес». Воскрес, ибо в жизни поэта есть еще одно, особое измерение.

В нем он абсолютно свободен и независим, ведет непрерывный диалог с Хлебниковым, Цветаевой, индийским математиком Раманужаном, танцовщиком Вацлавом Нижинским, жившим прежде в том же Доме Балета, где живет теперь поэт. «Завтра Вацлаву Нижинскому исполнится 30 лет и он сойдет с ума». Но за миг до безумия он (а вместе с ним и поэт) успевает сказать: «Я хочу любить, любить. / Я любовь, а не зверство. / Я не кровожадное животное. / Я есть человек. / Я есть человек».

День Зверя – Роман (1980, опубл. 1994)

ПРОСТОЙ ТЕКСТ В ZIP-е:

КАЧАТЬ

КРАТКОЕ СОДЕРЖАНИЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ

      2. Концентрация и централизация капитала.       Монополистические корпорации       Концентрация производства и капитала находится в тесном взаимодействии. Закономерность, почти не знающая исключений, состоит в том, что процесс концентрации капитала, происходящий обычно не только путем накопления капитала, но и его централизации, т. е.

объединения уже сложившихся капиталов, постоянно опережает концентрацию производства. В Японии это опережение особенно велико, и здесь концентрация капитала достигла исключительно высокого уровня.       В 1975 г. в обрабатывающей промышленности насчитывалось 239,9 тыс. корпораций с общей суммой акционерного капитала 7,6 трлн. иен.

На 957 из них — с капиталом свыше 1 млрд. иен — приходилось 70,4 % всего акционерного капитала. В том же году 232 корпорации с капиталом свыше 5 млрд. иен сосредоточили у себя 3,9 трлн. иен, т. е. более половины всей массы акционерного капитала. К началу 70-х годов возникли корпорации-гиганты с капиталом 100, 200 и даже 300 и 400 млрд. иен.

Увеличение акционерного капитала во всех отраслях экономики в 60—70-х годах происходило главным образом на основе опережающего роста крупных корпораций с капиталом свыше 1 млрд. иен: в 1960 г. на их долю приходилось 56% капитала, в 1975 г. — 63,37. Концентрация капитала во все более крупных корпорациях ускоряла процесс монополизации японской экономики.

      Первоначально в послевоенный период увеличение Мощи крупнейших акционерных компаний шло на основе Высоких темпов их собственного накопления в процессе расширенного воспроизводства.

Перед лицом обострения международной конкуренции и в связи с ослаблением некоторых видов государственного протекционизма многие японские фирмы с целью противостоять иностранному капиталу встали па путь слияний, которые охватили даже крупные корпорации, в том числе с капиталом и активами свыше 1 млрд. ней.

      Слияния компаний в зависимости от характера инте грационных процессов условно делятся на горизонтальные, вертикальные и диверсификационные.

Такое деление является условным потому, что горизонтальные слияния могут включать элементы вертикальной интеграции и диверсификации, точно так же как вертикальные слияния могут частично носить характер горизонтальных и диверсификационных. Главную роль в слиянии крупных корпораций с активами свыше 1 млрд.

иен во второй половине 60-х годов играли горизонтальные слияния однородных по характеру выпускаемой продукции корпораций, на долю которых приходилась половина общего числа слияний крупных фирм, а также диверсификационные слияния компаний, на долю которых приходилось около 40% общего числа слияний крупных компаний. Это примерно вдвое меньше, чем в США и странах Западной Европы. Лишь 10% общего числа слияний крупных фирм относилось к вертикальным, т. е. к слияниям корпораций, занятых производством различных продуктов на разных стадиях производства конечного продукта В результате слияний произошли крупные изменения в масштабах капитала отдельных корпораций и их позиций па отраслевых рынках. В последующие годы в процессе централизации капитала выявились новые тенденции.

Источник: https://sheba.spb.ru/lit/d20/r315.htm

“День Зверя” Сосноры в кратком содержании

“Яуреи уехали в Израиль. / Олени убежали в Финляндию. / Рыба ушла в Японию. / В Столице остались инстанты и диссиденты. Они – боролись”.

Так рассказывает о своем времени поэт, живущий в Ленинграде, который он называет Столицей. Впрочем, он все называет по-своему, переиначивая привычные слова, не ведая границ ни географических, ни хронологических.

Утром он выходит из своей мансарды в Доме Балета по улице Зайчика Розы на Невский, нет – на Несский проспект.

В одиннадцать часов там всплывает семиглавое чудовище Несси: “инстанты и диссиденты стоят на коленках и, кланяясь Несси, пьют: инстанты из чаши чести, запивая соусом совести, а у диссидента – стакан сатанинства, пьет, закусывая, жуя манжет. Пьют бормотуху… Там и сям раздаются Идеи!”

Себя самого поэт представляет так: “Я не ел 666 дней: я – пил. Я: Иван Павлович Басманов, мне 437 лет”. Басманов – первый советник и клеврет Лжедмитрия, сохранивший ему верность до последней минуты, убитый с мечом в руке. Еще поэт называет себя Геометром, а молодых поэтесс, которые у него учатся, – геометристками.

Они часто посещают его мансарду, по утрам он провожает очередную девицу и выпивает яйцо, которое лежит у него в холодильнике, всегда одно. Поэту доступны чудеса. Вот он, “шагая шагами” по городу, доходит до моря им. св. Бельта и, подобно Христу, идет по волнам. Но его окружают патрульными катерами и вынуждают выйти на берег.

“Инстантам” не нужно чуда, они желают, чтобы поэт, как другие, рисовал их портреты, ведь на это они не жалеют “брюалей” . Они также лицемерно призывают поэта “исцелять” сограждан. Едва сдерживается поэт, чтобы не ахнуть “инстантов” “млатом-булатом – по башке”. Но все же он исцеляет жуткого глухонемого пьяницу Зубикомлязгика, тот обретает слух и речь.

Чем исцеляет? Своим собственным страшным видом, поскольку, как и многие вокруг, поэт пребывает в состоянии похмелья и выглядит еще ужаснее других.

“Сложен слог мой”, – признается поэт и рассказывает читателям собственную “классическую новеллу” “Остров Патмос”.

На берегу моря, в палатках, обитает научная экспедиция из трех человек: Юля – специалист по дельфинам, Юлий – “отрок с теодолитом и альпенштоком, диссертант песчинок” и сам автор, он чертит “прутиком на песке, архимедствуя”. Юля и Юлий любят друг друга.

Ссора приводит к странной и жестокой дуэли: автор и Юлий по очереди прыгают с катера на железный кол. Один из них неизбежно погибнет, “второго полюбит Юля”. Погибает Юлий. Юля дарит благосклонность победителю и отправляется в Столицу защищать диссертацию о дельфинах.

Басманов одинок: “К человеческой касте существ я не имею чести себя причислить. Я не человек, а кто я – не знаю”.

Поэта душат слезы, но плач его слышен лишь секретным службам, от имени которых его навещает начальник жандармов майор Милюта Скорлупко.

По утрам поэт выходит из дома и посещает “Мороженицу”, где “красномясая” Катя торгует алкогольными напитками, где пьют даже одеколон “Красная Москва”. “Царюют в Столице лавочники-красномясы. Вся власть у них”.

Поэт воздвигает Кате памятник “на Несском проспекте, между Эллипсеевским Гастрономом, Публичной Белибердекой, Дворцом Юниоров им. св. Джоуля-Ленца и Театром им. св. Йюшкина”. Да, это тот самый памятник Екатерине II.

Здесь поэт ежедневно наблюдает жизнь и нравы не меняющихся на протяжении столетий “кровинцев”: такое имя дал он своим соотечественникам, поскольку они “быстры на пролитие крови” и поклоняются Зверю.

, “самородка”, задушенного его женой Аленой Кулыбиной, тоже поэтессой. А вот история отважного героя М. Н. Водопьянова, пилота-космонавта.

После вынужденной посадки в апельсиновой роще он десять дней питался только апельсинами и теперь страдает странным нервным заболеванием: он мстит апельсинам, покупает, сдирает с них “шкуру живьем” и складывает в шкаф.

Постепенно мы узнаем и о судьбе самого поэта. О его жене Майе – капризной, непредсказуемой, таинственно-женственной. О неверном друге химике Федоре, пытавшемся соблазнить Майю. О похотливом “эстете” Жене Жасьминском.

О Льве Толстом – так назван отец Майи: этот “солдат Всех Войн, инстант Тайной Канцелярии” на старости лет сделался исключительным моралистом. Вконец запутавшись в жизни, Майя кончает с собой. “Мы убили Майю… Все мы убийцы”, – говорит себе поэт, переживая гибель любимой женщины как собственную смерть. “Три дня я был мертв и вот воскрес”.

Воскрес, ибо в жизни поэта есть еще одно, особое измерение. В нем он абсолютно свободен и независим, ведет непрерывный диалог с Хлебниковым, Цветаевой, индийским математиком Раманужаном, танцовщиком Вацлавом Нижинским, жившим прежде в том же Доме Балета, где живет теперь поэт. “Завтра Вацлаву Нижинскому исполнится 30 лет и он сойдет с ума”.

Но за миг до безумия он успевает сказать: “Я хочу любить, любить. / Я любовь, а не зверство. / Я не кровожадное животное. / Я есть человек. / Я есть человек”.

Источник: https://home-task.com/den-zverya-sosnory-v-kratkom-soderzhanii/