Константин Вагинов
БЛУДНЫЙ СЫН ЭПОХИ
ВАГИНОВ КОНСТАНТИН КОНСТАНТИНОВИЧ (1899–1934), настоящая фамилия Вагенгейм, русский писатель. Родился 4 (16) апреля 1899 в Петербурге в семье жандармского офицера из обрусевших немцев. В 1917 окончил знаменитую своим демократизмом частную гимназию Гуревича.
Поступил на юридический факультет Петроградского университета, откуда сразу же был призван в Красную Армию. Воевал на польском фронте и за Уралом.
В 1921 вернулся в Петроград и поступил в Институт истории искусств, поскольку в университете его не восстановили из-за непролетарского происхождения.
Еще гимназистом Вагинов начал писать стихи – как он впоследствии вспоминал, под влиянием “Цветов зла” Ш.Бодлера. Большое влияние оказало на него также творчество русских символистов – как поэтов, так и художников объединения ”Мир искусства”.
В 1921–1922 Вагинов, по его собственному признанию, «состоял почти во всех поэтических объединениях Петрограда», посещал занятия литературной студии при Доме искусств, которые вел Н.Гумилев, и был принят в гумилевский «Цех поэтов». По воспоминаниям поэтессы И.
Наппельбаум, стихи Вагинова, который был «самый маленький, самый худенький, с самым слабым голосом, самый «не такой», но сразу выразителен и значим», производили огромное впечатление: «Когда вставал и начинал читать – появлялся новый мир, ни с кем и ни с чем не сравнимый и волнующий… все слушали и давали уводить себя в этот призрачный, пригрезившийся поэту мир. Наш Мэтр, с ясным как небосклон мировоззрением, с зеркальной эстетикой, он замирал и, не противясь, входил в призрачный сад поэзии Константина Вагинова».
В 1921 Вагинов вместе с поэтами Н.Тихоновым и С.Колбасьевым вступил в литературную группу «Островитяне», творчески связанную с «Серапионовыми братьями». «Островитяне» не выступали с однозначными литературными манифестами, стремились к объединению различных творческих индивидуальностей.
В групповом сборнике, вышедшем в 1921 тиражом 20 экземпляров, состоялась первая публикация стихов Вагинова. Вагинов входил также в группу «Кольцо поэтов им. К.Фофанова», выпустившую его первую самостоятельную поэтическую книгу ”Путешествие в Хаос” (1921). Кроме того, был участником группы эмоционалистов во главе с М.
Кузминым, посещал объединение молодых поэтов «Звучащая раковина», бывал на собраниях пролетарских поэтов.
В 1922 Вагинов подготовил к печати поэтическую книгу ”Петербургские ночи” и прозаическую – “Монастырь Господа нашего Аполлона”, но отдельные издания не были осуществлены по материальным причинам. Печатал свои стихи в различных поэтических альманахах, а в 1926 выпустил небольшой стихотворный сборник без названия.
Одним из главных образов его поэтического творчества был образ Петербурга. Вагинов сравнивал Петроград времен военного коммунизма с любимым им Древним Римом времени упадка. Это сравнение отразилось и в романе Козлиная песнь (1928).
Герой романа, Неизвестный поэт, образ которого во многом автобиографичен, видит превращение Петрограда в Рим так ясно, как если бы это происходило в действительности, и пытается понять смысл этого видения: «…Нева превратилась в Тибр, по садам Нерона, по Эсквилинскому кладбищу мы блуждали, окруженные мутными глазами Приапа.
Я видел новых христиан, кто будут они? Я видел дьяконов, раздатчиков хлебов, я видел неясные толпы, разбивающие кумиры. Как ты думаешь, что это значит, что это значит?»
Лирика Вагинова вызвала интерес и одобрение Г.Адамовича, В.Брюсова, В.Ходасевича. Все они отмечали необычность его эпитетов и метафор, тонкое введение в современные стихи античных образов и пантеистическое мировоззрение. Причудливая ассоциативность его стихов давала критикам основание сравнивать их с поэзией О.Мандельштама. Сам Вагинов называл себя «поэтом трагической забавы».
В 1922 Вагинов написал в частном письме: «Я проходил через все поэтические кружки и организации, теперь… я хочу работать один». В это время главной темой его творчества становится тема художника и общества.
В повести ”Монастырь Господа нашего Аполлона” он писал о том, что время, отмеченное многими открытиями в точных науках, «навело многих талантливых, но несчастных художников на мысль, что оные открытия есть вещь замечательная и вечная», из-за чего, «повинуясь слабому сему суждению, отроки и старцы не токмо философию, но и сердце человеческое забыли».
Вагинов предвидел гибель как культуры, так и ее творцов. Его страсть к коллекционированию книг и предметов старины была попыткой сохранить материальные проявления искусства, которыми он, по его словам, «был вскормлен от колыбели».
Вагинов самостоятельно изучил старофранцузский и итальянский языки, чтобы читать собранные книги, брал уроки греческого, чтобы переводить греческую прозу, занимался испанским, хорошо знал старинные танцы вроде менуэта и экосеза. Необычным собирательством занимаются герои всех его романов.
Так, Костя Ротиков (”Козлиная песнь”) коллекционирует безвкусицу и надписи на стенах; писатель Свистонов (”Труды и дни Свистонова”, 1929) – книги, смешные газетные вырезки и людей, становящихся персонажами его произведений; инженер Торопуло и физик Пуншевич (”Бамбочада”, 1931) организуют общество собирания мелочей уходящего быта; старый юноша Локонов (”Гарпагониана”, 1933, опубл. 1983 в США) собирает сновидения.
Личное знакомство с М.М.Бахтиным, произошедшее в 1924, ввело Вагинова в круг музыкантов И.Соллертинского и М.Юдиной, литературоведа Л.Пумпянского и других. Некоторые из этих людей, в том числе и сам Бахтин, выведенный в образе Философа, стали прототипами героев романа Козлиная песнь. В этом произведении узнаются также фигуры ленинградских поэтов П.Лукницкого, Вс.Рождественского, С.Нельдихена.
Герои ”Козлиной песни” живут в городе «кончившейся мечты» и пытаются остаться островком Ренессанса в неведомом им мире людей, существующих по законам нового времени. Но Неизвестному поэту, Косте Ротикову, Мише Котикову, Марье Петровне, Наташе Голубец и другим персонажам не удается скрыться в своей петергофской башне-даче: жизнь ломает каждого из них, заставляет приспособиться к новым законам.
В 1927 Вагинов примкнул к группе ОБЭРИУ, в которую входили Д.Хармс, Н.Заболоцкий, А.Олейников и другие. В манифесте обэриутов (1928) была особо отмечена фантасмагоричность вагиновского мира.
Именно таков мир его романа “Труды и дни Свистонова”, в котором знакомые писателя Свистонова – Психачев, Иван Иванович Куку и другие – превращаются в персонажей его произведений.
В этом романе, как и в других прозаических произведениях Вагинова, отразились реальные события культурной жизни Ленинграда – например, знаменитый вечер обэриутов в Доме печати «Три левых часа».
Проза Вагинова – «многослойное» явление. В ней оригинально преломляются разнообразные литературные традиции: от позднего античного романа и новелл Возрождения до петербургских повестей Гоголя и Достоевского. Вагинов писал ритмизованной прозой, вводил в тексты подлинные документы эпохи – например, газетные объявления.
Общий тон романов Вагинова менялся с течением времени. Так, герои “Бамбочады”, забавные коллекционеры Торопуло и Пуншевич, перешли в последний роман Вагинова “Гарпагониана”.
Однако мир ”Гарпагонианы” резко отличается от мира предыдущего романа: он трагичен и безысходен, в нем процветают интриги, ненависть и подозрительность.
В творчестве отразилось подавленное состояние Вагинова, охватившее его в 1930-е годы.
Вскоре после смерти писателя была арестована его мать; выяснилось, что имелся ордер и на арест самого Вагинова. При обыске были изъяты и исчезли черновики романа о 1905 годе, над которым Вагинов работал незадолго до смерти.
При советской власти произведения Вагинова после смерти писателя не переиздавались. Первые публикации появились только в период перестройки в 1989.
Умер Вагинов в Ленинграде 26 апреля 1934.
Взято с www.krugosvet.ru
Источник: http://kvaginov.ru/?page_id=59
Вагинов Константин
Константин Константинович Вагинов (настоящая фамилия Вагенгейм) (1899—1934) — русский, советский писатель и поэт.
Родился в Петербурге 3 октября (21 сентября) 1899 года в семье Вагенгеймов: обрусевшего немца Константина Адольфовича, подполковника жандармской службы, и Любови Алексеевны, дочери богатого сибирского помещика. Образование получил в гимназии Я.
Гуревича, где проучился с 1908 по 1917 год. Летом 1917 года поступил на юридический факультет Петроградского университета, в 1919 году был мобилизован в Красную Армию. Воевал на польском фронте и за Уралом.
В 1920 году или в начале 1921 года Вагинов вернулся в Петроград. Ещё в гимназии Вагинов начал писать стихи, подражая «Цветам зла» Бодлера. В поэзии Вагинова одно из центральных мест занимает образ Петербурга.
Вагинов входил в разнообразные поэтические группы, в большом количестве существовавшие в Петрограде начала 1920-х годов, а летом 1921 года был принят в «Цех поэтов» Николая Гумилёва. В то же время вместе с Н. Тихоновым, П. Волковым и С. Колбасьевым основал группу «Островитяне».
В сентябре 1921 года «Островитяне» выпустили первый (машинописный) сборник стихов, в котором впервые были напечатаны стихи Вагинова. Было объявлено о готовящихся к выходу книгах стихов Вагинова «Петербургские ночи» и прозы «Монастырь Господа нашего Аполлона».
Но эти издания так и не удалось осушествить из-за нехватки средств. Однако «Монастырь Господа нашего Аполлона» был напечатан в 1922 году в первом выпуске альманаха «Абраксас» под ред. М. Кузмина и А. Радловой. В конце 1921 года усилиями другой литературной группы, «Кольца поэтов им. К.
Фофанова», вышла первая книга стихов Вагинова «Путешествие в Хаос».
Вагинов известен прежде всего как прозаик, автор модернистских романов «Козлиная песнь», «Труды и дни Свистонова», «Бамбочада», «Гарпагониана».
В 1928 году Вагинов вместе с Д. Хармсом, А. Введенским и Н. Заболоцким принимает участие в знаменитом вечере обэриутов «Три левых часа», который впоследствии в пародийной форме выводит в своём романе «Труды и дни Свистонова».
26 апреля 1934 года после продолжительного заболевания туберкулёзом Вагинов умирает.
Благодаря открытию заново обэриутов, начавшемуся в 1960-х, обратили внимание на Вагинова. Леонид Чертков подготовил в Кельне первое «Собрание стихотворений» Вагинова, вышедшее в 1982. В 1983 в США вышел роман «Гарпагониана».
Первые публикации в СССР появились в 1989.
Источник: http://fb2.net.ua/publ/v/vaginov_konstantin/3-1-0-646
Биография
Подробности Категория: Поэты Опубликовано: 03.03.
2016 14:08 Автор: Биограф Просмотров: 1410
Вагинов Константин Константинович Родился: 21 сентября (3 октября) 1899 года. Умер: 26 апреля 1934 (34 года) года.
Константин Константинович Вáгинов (до 1915 года Вагенгейм; 21 сентября (3 октября) 1899, Петербург — 26 апреля 1934) — русский прозаик и поэт.
Родился в Петербурге 21 сентября (3 октября) 1899 года в семье ротмистра жандармской службы Константина Адольфовича Вагенгейма и Любови Алексеевны, дочери богатого сибирского купца.
При вступлении в брак в 1897 году Константин Адольфович перешел из лютеранства в православие; семья Вагенгеймов считалась обрусевшей немецкой, однако недавно были опубликованы материалы о её еврейском происхождении.
До 1918 года семья жила на Литейном проспекте, в доме 25, принадлежавшем Любови Алексеевне. В советское время родители были репрессированы.
Константин получил образование в гимназии Я. Гуревича, где проучился с 1908 по 1917 год.
В 1915 году членам семьи Вагенгеймов (отец, мать и трое сыновей) высочайше было позволено именоваться Вагиновыми (искусственная переделка фамилии, связанная с антинемецкими настроениями в России).
Летом 1917 года поступил на юридический факультет Петроградского университета, в 1919 году был мобилизован в Красную армию. Воевал на польском фронте и за Уралом.
В 1920 году или в начале 1921 года Вагинов вернулся в Петроград, поселившись в доме 105 по набережной Екатерининского канала.
Ещё в гимназии Вагинов начал писать стихи, подражая «Цветам зла» Бодлера. В поэзии Вагинова одно из центральных мест занимает образ Петербурга.
Вагинов собирает и изучает литературу по античной истории и археологии, имеет прекрасную коллекцию монет.
Вагинов входит в разнообразные поэтические группы, в большом количестве существовавшие в Петрограде начала 1920-х годов, а летом 1921 года был принят в «Цех поэтов» Николая Гумилёва. В то же время вместе с Н. Тихоновым, П. Волковым и С. Колбасьевым основал группу «Островитяне».
В сентябре 1921 года «Островитяне» выпустили первый (машинописный) сборник стихов, в котором впервые были напечатаны стихи Вагинова.
Было объявлено о готовящихся к выходу книгах стихов Вагинова «Петербургские ночи» и прозы «Монастырь Господа нашего Аполлона», но эти издания так и не удалось осуществить из-за нехватки средств.
Однако «Монастырь Господа нашего Аполлона» был напечатан в 1922 году в первом выпуске альманаха «Абраксас» под ред. М. Кузмина и А. Радловой. В конце 1921 года усилиями другой литературной группы, «Кольца поэтов им. К. Фофанова», вышла первая книга стихов Вагинова «Путешествие в Хаос».
Хотя Вагинов, по его собственным словам, в 1921—1922 годах «состоял почти во всех поэтических объединениях Петрограда», его нельзя причислить к какой-либо школе. Поэзия Вагинова носила ярко индивидуальный характер.
В 1923—1927 годах Вагинов учился на словесном отделении Высших государственных курсов искусствознания при Институте истории искусств, одновременно слушая лекции на изобразительном отделении. Среди его преподавателей были Ю. Тынянов, Б. Эйхенбаум, Б. Энгельгардт.
В 1924 году Вагинов знакомится с Михаилом Бахтиным, который высоко оценил его творчество и прежде всего его «карнавальные» романы. В круге Бахтина Вагинов знакомится с И. И. Соллертинским, М. В. Юдиной, П. Н. Медведевым, Л. В. Пумпянским.
В 1926 году выходит в свет книга стихотворений Вагинова (без названия), в 1931 году — «Опыты соединения слов посредством ритма».
Вагинов известен прежде всего как прозаик, автор модернистских романов «Козлиная песнь», «Труды и дни Свистонова», «Бамбочада», «Гарпагониана».
В 1927 году был арестован его отец и Особым совещанием Коллегии ОГПУ 2 сентября 1927 г. осужден по ст. 58-11 УК РСФСР на 3 года ссылки в Сибирь. Повторно арестован 16 августа 1937 г. в Оренбургской области и приговорен тройкой к расстрелу. Мать писателя также была выслана в Оренбург, вызвана в НКВД и не вернулась; его брат Алексей с женой погиб в блокаду.
В 1928 году Вагинов вместе с Д. Хармсом, А. Введенским и Н. Заболоцким принимает участие в знаменитом вечере обэриутов «Три левых часа», который впоследствии в пародийной форме выводит в своём романе «Труды и дни Свистонова».
26 апреля 1934 года после продолжительного заболевания туберкулёзом Вагинов умирает. На страницах «Литературного Ленинграда» появляется некролог за авторством Вс. Рождественского и Н. Чуковского: «Облик Кости Вагинова был отмечен чертами исключительного личного обаяния.
Строгий и требовательный к себе, замкнутый в сфере своих творческих замыслов, до предела скромный в оценке собственных достижений, — он с искренним сочувствием относился к работе своих сотоварищей по литературе и оставил по себе долгую и прочную память в поэтическом содружестве последних лет как тонкий и изысканный мастер, прекрасный товарищ, вдумчивый и взыскательный друг».
Благодаря открытию заново обэриутов, начавшемуся в 1960-х, обратили внимание и на Вагинова. Леонид Чертков подготовил в Кёльне первое «Собрание стихотворений» Вагинова, вышедшее в 1982 году. В 1983 в США вышел роман «Гарпагониана». Первые публикации писателя в СССР появились только в 1989 году, во время перестройки.
Проза Вагинова представляет собой сложное и многоплановое явление. В ней можно обнаружить влияния петербургских повестей Гоголя и Достоевского, Андрея Белого, античного романа и новелл Возрождения, плутовского романа XVIII века.
Был похоронен на Смоленском православном кладбище, могила не сохранилась.
Основные сочинения
Проза
«Козлиная песнь», роман (1927)
«Труды и дни Свистонова», роман (1929)
«Бамбочада», роман (1931)
«Гарпагониана», роман (1933, впервые издан в 1983)
Издания сочинений Вагинова
Источник: http://biography.su/poety/vaginov-konstantin-konstantinovich
Вагинов Константин Константинович
Вагинов Константин Константинович (1899/ 1934) — русский советский писатель, поэт.
В его творчестве, особенно в прозе, нашла отражение тема судьбы
интеллигенции как класса в условиях смены культурных эпох.
Наиболее известные произведения: поэтические сборники «Путешествие в хаос» и «Опыты соединения слов посредством ритма», а также романы «Козлиная песнь», «Труды и дни Свистонова» и «Бамбочада».
Гурьева Т.Н. Новый литературный словарь / Т.Н. Гурьева. – Ростов н/Д, Феникс, 2009, с. 43.
Вагинов (настоящая фамилия Вагенгейм) Константин Константинович [21.9(3.10).1899, Петербург — 26.4.1934, Ленинград] — поэт, прозаик.
Отец, Константин Адольфович Вагенгейм, — обрусевший немец, жандармский офицер, в 1915 изменивший фамилию на Вагинов: отсюда и «псевдоним» сына.
Мать, Любовь Алексеевна,— дочь богатого сибирского помещика (по др. сведениям — золотопромышленника, городского головы Енисейска). После Октября 1917 родители Вагинова влачили жалкое существование, но в эмиграцию не подались.
Вагинов «девяти лет поступил в гимназию Гуревича, которую и кончил в начале Буржуазной Революции. После окончания поступил в университет (на юридический факультет. — Г.Ф.), откуда и был взят в Красную Армию, в которой пробыл до 1922» (Автобиография. РО ИРЛИ).
После участия в боях на польском фронте и за Уралом вернулся в Петроград в 1921 и служил военным писарем. Тогда же был принят в «Цех поэтов», возглавляемый Н.Гумилевым.
В 1921-22 состоял, по его словам, «во всех петербургских поэтических организациях» (Там же): «Аббатство гаеров», «Кольцо поэтов им. К.
Фофанова», эмоционалисты (вместе с М.Кузминым), «Островитяне» (вместе с С.Колбасьевым и Н.Тихоновым), «Звучащая раковина». Контактировал с петроградскими имажинистами, посещал вечера пролетарских поэтов.
В конце 1922 в одном из писем заявил: «Я хочу работать один»,— но и потом взаимодействовал с членами кружка эллинистов АБДЕМ, согласился войти в ОБЭРИУ.
Обучаясь в 1923-26 на курсах при институте истории искусств, сблизился с литературоведами формальной школы (Б.М.Эйхенбаум, Ю.Н. Тынянов) и с Б.М.Энгельгардтом, М.М. Бахтиным; в последние годы жизни — с
Н. Клюевым.
Причем всегда занимал обособленную позицию, не противореча при этом никому. Всеядность эстетического любопытства соединялась у него с крайней субъективностью в творчестве. С ранних лет в поведении Вагинова обнаружились два свойства: отчужденность от общепринятых норм (будь то государственные или семейные) и внимание к случайным мелочам.
«Он был нумизмат, собирал старинные книги, изучал древние языки. Он бродил по толкучкам и выискивал старинные печатки, мундштуки, перстни с камеями, геммами, которые всегда украшали его тонкие, хрупкие смуглые пальцы. Он был беден, но вещи как бы сами шли к нему» (Наппельбаум И.М, — С.91).
Увлекшись в детстве нумизматикой, Вагинов вскоре перешел к истории, а затем — к словесности. К 12 годам самостоятельно изучил старофранцузский и итальянский языки, а настольной книгой его стала многотомная «История упадка и разрушения Римской империи» Э.Гиббона. Уже к 1923 Вагинов мог четко обозначить свое понимание современности.
Российскую революцию 1917 он впрямую сравнил с эпохой крушения Римской империи. Как тогда языческую культуру победило христианство, так теперь христианскую культуру — напророченный Д.Мережковским «Грядущий Хам», оздоровляющий нацию биологически, но губящий ее духовно. Следуя в таком миропонимании за многими (в частности за А.
Блоком), Вагинов свою надежду на возрождение связывал все-таки не с христианскими ценностями, а с античными: постоянные герои его лирики — Психея (душа), Орфей (искусство), Философ (мудрость). И предназначение свое, т.е.
художника (неспроста даже интимные переживания Вагинов излагал в стихах от третьего лица, отстраненно), поэт уподоблял птице Феникс: претвориться в прах, чтобы затем воскреснуть и из частиц пепла восстановить первозданную красоту мира. «Я миру показать обязан / Вступление зари в еще живые ночи…
» (1924), Ныне же, при всеобщем катаклизме, сохранить культуру можно лишь в душе отверженного, изгоя-художника, причем по крохам: «Так сумасшедший собирает / Осколки, камешки, сучки. / Переменясь, располагает / И слушает остатки чувств.
/ И каждый камешек напоминает / Ему — то тихий говор хат, / То громкие палаты дожей, / Быть может, первую любовь / Средь петербургских улиц шумных…» («Под чудотворным, нежным звоном…», 1924).
Вот и мечется главный герой вагиновской лирики Филострат — прекрасный античный юноша с миндалевидными глазами — по обезлюдевшему Петрограду в поисках потерянной Психеи, встречая только случайные детали прежде единого целого. А сам Петербург-Петроград-Ленинград предстает как царственный саркофаг.
Вагинов, в детстве любивший «читать Овидия, Эдгара По и Гиббона», стихи «начал писать в 1916 под влиянием “Цветов зла” Бодлера» (Автобиография. РО ИРЛИ). Впервые опубликовал их в сборнике «Островитяне» (Пг., 1921). Тогда же вышла и его книга стихов «Путешествие в хаос», позволившая некоторым критикам отнести автора к символистам.
Следующая (без названия; условно ее обозначают как «Стихотворения». Л., 1926) свидетельствовала о большей тяге Вагинов к акмеизму, сращенному с футуризмом, а ставшие своего рода «избранным» «Опыты соединения слов посредством ритма» (Л., 1931) представили их создателя и как предшественника обэриутов. Однако принципиальных изменений в творческой манере В.
за эти годы не произошло, ибо стилевой эклектизм составлял сущность его эстетики. То был «органический эклектизм». «Он смешивает самые неслиянные понятия»,— возмущалась А.Ахматова (1926) (О Вагинове… С. 71). Зато восторженно о В. отозвался тогда О.Мандельштам в ночном звонке Б.
Эйхенбауму: «Появился Поэт!» Он «сравнивал стихи Вагинова с итальянской оперой, назвал Вагинова гипнотизером. Восхищался безмерно…» (Лукницкая В. Из двух тысяч встреч. М., 1987. С.56.). Сам же поэт сказал о себе в ту пору так: «Полускульптура дерева и сна» (Опыты… С.71).
У Вагинова «фантасмагория мира проходит перед глазами как бы облеченная в туман и дрожание,— отмечалось в Манифесте ОБЭРИУ.— Однако через этот туман вы чувствуете близость предмета и его теплоту, вы чувствуете наплывание толп и качание деревьев, которые живут и дышат по-своему, по-вагиновски, ибо художник вылепил их и согрел своим дыханием» (Афиши Дома печати. 1928. №2. С.12).
Разноречивая и в то же время индивидуально целостная поэтика Вагинова оказалась сродни породившей ее эпохе. «В стихах Вагинова,— писал автор предисл. к “Опытам…” (предположительно В.Саянов),— смещение плоскостей пространства и времени кажется на первый взгляд неожиданным, фантастическим. Но ведь сама эпоха диктует нам темы таких смещений… А смещение во времени — порождение того же стиля, который сочетает в Ленинграде классическую архитектуру зданий Кваренги, Томона и Росси с подъемными кранами, эллингами и заводскими корпусами» (Опыты… С.7). По мере все большего вживания в этот мир у Вагинова несколько изменяется лирический сюжет. Наряду с Филостратом возникает фигура Тептелкина, олицетворения «мировой пошлости», прозаической изнанки жизни («Ленинградская ночь», 1927, драматическая поэма о Филострате). Метафизическое сближение эпох позднего эллинизма и современности вбирало в себя все больше конкретных деталей и конфликтов. И все-таки изначальное признание Вагинова: «Взращен искусством я из колыбели, / К природе завистью и ненавистью полн…» («У трубных горл, под сенью гулкой ночи…», 1923) — сохраняло свою силу, что сказалось и в его прозаических произведениях.
Если ранние опыты Вагинова-прозаика — «Монастырь господина нашего Аполлона» и «Звезда Вифлеема» (1922) — открыто излагали его концепцию о необходимости сохранения искусства в мире машинной цивилизации (здесь — первое появление образа Филострата), то роман «Козлиная песнь» (отд. изд. Л.
, 1931) был целиком построен на конкретном материале повседневности: перед нами быт литературного Ленинграда нэповских лет. Скандальным выявлением прототипов он и привлек большинство читателей: в Заэфратском узнавали Н.Гумилева, в Троицыне — Вс.Рождественского, в Мише Котикове — П.Лукницкого и т.д. Из критиков только И.
Сергиевский указал на философскую многоплановость произведения. Это объяснимо: главный план романа четко осознается лишь в контексте последующих вагиновских повествований: романов «Труды и дни Свистонова» (Л., 1929), «Бамбочада» (Л., 1931), «Гарпагониана» (1933, опубл. в 1983). Их объединяет тема трагедии Мастера («трагедия» по-гречески означает «песнь козла»).
Уже в первом романе, исполненном в духе меннипейского, карнавального начала («Вот истинно карнавальный писатель»,— отозвался об авторе М.Бахтин), звучит драматическая нота в финале: самоубийство Неизвестного поэта (а он — alter ego автора). Идеальные побуждения художника несостоятельны в столкновении с обывательским миром.
Во втором же произведении «цикла» само искусство несет в себе трагедию: его герой писатель Свистонов целиком переходит в процесс творчества, растворяется в нем и начисто порывает с реальной жизнью.
Персонажи «Бамбочады» еще пытаются вернуть утраченную гармонию, коллекционируя всевозможные предметы ушедшей культуры, но в «Гарпагониане» они становятся существами ирреальными с высушенной душой, и неспроста один из них занимается «собиранием снов».
Последние годы Вагинов жил, страдая от нехватки воздуха: тяжелая форма туберкулеза.
Сказалось и пристрастие в юношестве к кокаину, оправдываемое им тогда тем, что «опьянение не наслаждение, а метод познания» (Чуковский Н.— С. 183). Его кончине в 1934 была посвящена целая страница в газете «Литературный Ленинград». В коллективном некрологе отмечалось «исключительное личное обаяние» Вагинова, «строгость и требовательность к себе».
«Тонкии и изысканный мастер, прекрасный товарищ и взыскательный друг»,— подытоживали собратья по перу.
Вскоре после похорон Вагинова органами ОГПУ была арестована его мать, пропал отец, при обыске были забраны черновики его романа о 1905.
Сборник стихов последних лет «Звукоподобие» (1930-34), отмеченный классической уравновешенностью и трагическим просветлением, впервые появился в печати за рубежом (альманах «Аполлон-77», Париж). Теперь же исследователи сопоставляют творческие искания В. со многими идейно-художественными течениями XX в.
«Экзистенциалист до экзистенциализма (а он был знаком с работами Кьеркегора, Бердяева, Шестова, не говоря уже о Достоевском). Сюрреалист до русского сюрреализма (Г.Адамович сравнивал его стихи со стихами П.Элюара)»,— пишет о поэте В.Широков (Опыты… С. 18). Д.М.Сегал ставит «Козлиную песнь» в один ряд с «Египетской маркой» О. Мандельштама, «Поэмой без героя» А.
Ахматовой, «Доктором Живаго» Б.Пастернака, «Даром» В.Набокова (Литературакак охранная грамота // SlavicaHieroslyhitana. 1981. Vol. V-VI). Т.Никольская слышит в прозе Вагинова созвучия с Б.Пильняком, М.Булгаковым («Театральный роман»), В.Кавериным («Скандалист», «Художник неизвестен»), О.Хаксли («Шутовской хоровод», «Контрапункт») (Вагинов К. Козлиная песнь. М., 1991. С.11). Таким предстает сейчас «маленький, щупленький, печальноглазый Вагинов» (Борисов Л. За круглым столом прошлого. Л., 1971. С.17), «беспутный, бестолковый, сомнамбулический поэт» (Адамович Г. // Звено. 1926. 24 янв.). Как он сам себя определил, «поэт трагической забавы».
Г.В.Филиппов
Использованы материалы кн.: Русская литература XX века. Прозаики, поэты, драматурги. Биобиблиографический словарь. Том 1. с. 322-325.
Далее читайте:
Русские писатели и поэты (биографический справочник).
Сочинения:
Собрание стихотворений. Munchen, 1982;
Козлиная песнь. Труды и дни Свистонова. Бамбочада. М., 1989;
Опыты соединения слов посредством ритма. М., 1991.
Ротопринт, переизд. Л., 1931;
Козлиная песнь: романы. М., 1991;
Поэты группы ОБЭРИУ. СПб., 1994. (Б-ка поэта. Б. серия);
Петербургские ночи. СПб., 2002.
Литература:
Гор Г. Замедление времени. Изваяние // Гор Г. Волшебная дорога. Л., 1978. С.163-201,364-591;
Никольская Г.Л. К.К.Вагинов: Канва биографии и творчества. Библиография // Четвертые Тыняновские чтения: Тезисы докладов и материалы для обсуждения. Рига, 1988. С.67-88;
Наппельбаум И.М. Памятка о поэте // Там же. С. 89-95; О Вагинове: Из дневника П.Лукницкого // Литературное обозрение. 1989. №5. С.71-72;
Чуковский И. Константин Вагинов // Чуковский Н. Литературные воспоминания. М., 1989. С.179-201;
Никольская Г. [Вступительная статья] // Вагинов К. Козлиная песнь. Труды и дни Свистонова. Бамбочада. М., 1989;
Ненаписанные воспоминания: Интервью с Александрой Ивановной Вагиновой // Волга. 1992. №7-8. С.146-155;
Пурин А. Опыты Константина Вагинова // Новый мир. 1993. №8. С.221-233;
Блюм Арлен. Возвращение Константина Вагинова // Новый журнал. СПб., 1993. №2. С.65-68;
Никольская Т. Жизнь и поэзия К. Вагинова СПб., 1999.
Источник: http://www.hrono.ru/biograf/bio_we/vaginovkk.php
Читать
Константин Вагинов
Козлиная песнь. Романы. Стихотворения и поэмы
Труды и дни Константина Вагинова
Однофамильцев у него не было. Человек с искусственной, выдуманной фамилией, он не передал ее и потомкам, которых тоже не было.
Таким же особняком, как кажется, стоит Вагинов в литературе.
Новаторство формы и античные аллюзии его стихов; автобиографичность, ирония и аллегоризм прозы; отдельные черты писательской личности – педантизм коллекционера и граничащая с пародией переимчивость, мистическая сосредоточенность и озорство мистификатора – всему этому нетрудно подыскать аналогии в современном Вагинову и более раннем литературном контексте. Сопоставляющего, однако, разоружает причудливое сочетание этих черт, их парадоксальное единство. Почтительность эрудита-книжника по отношению к культурным реалиям прошлого неотделима у Вагинова от личных пристрастий и непредсказуемых вольностей, так что старые культурные знаки органично включаются в фантастическую эклектику его стиля. В этом стиле – отражение общей эклектики той странной эпохи, потерявшей прежнее, но так и не обретшей нового лица.
Исторический перелом расколол его жизнь пополам, и как ни тянулась вторая, связанная с литературой, половина к утраченной первой, восстановление цельности было уже неосуществимо. Отсюда, быть может, характерное ощущение ничейности, подвешенности в пустоте; задолго до критических облав – ощущение пасынка эпохи, или, вернее, подкидыша:
Вечером желтым как зрелый колос
Средь случайных дорожных берез
Цыганенок плакал голый
Вспоминал он имя свое
Но не мог никак он вспомнить
Кто, откуда, зачем он здесь…[1]
Стремясь хоть как-то поучаствовать в литературной современности, он охотно вступал в разные поэтические содружества и группы. Но настоящего единения не получалось, и сравнение Вагинова с другими участниками любой из групп оборачивается, как правило, противопоставлением.
Да и реалии его прозы, порой откровенно списанные с натуры, при ближайшем рассмотрении оказываются вневременными, их мнимая связь с реальностью отзывается тонкой иронией. Внешне принадлежа своему времени, он на деле существовал в живых для него мирах культур далекого прошлого, таких, как эллинизм и испанское барокко, итальянское Возрождение и французское Просвещение.
Это двойное существование сообщало его созданиям оттенок нездешней призрачности – она-то и очаровывала эстетов, болезненно раздражая критиков. Отношение догматической критики – вот, пожалуй, единственное, благодаря чему Вагинов оказался вписанным в анналы эпохи рядом с писателями своего поколения.
«Если она» (поэзия Вагинова) «даже и не представляет законченной буржуазной идеологии, то несет на себе несомненный тягостный ее груз, представляя идеологию тех слоев буржуазной и мелкобуржуазной интеллигенции, сознание которых, отравленное тлетворным дыханием культуры эксплуататорской, не может принять действительности побеждающего социализма, пытается найти спасенье в созданном ими идеалистическом мире бредового искусства»[2]. Вот голос критика-современника, ставящий все на свои места. Писатель умер своей смертью, но на его имя надолго легла печать официального забвения.
Константин Константинович Вагинов родился 4 (16) апреля 1899 года в Петербурге. Его отец, подобно многим военным немецкого происхождения, изменил свою немецкую фамилию Вагенгейм на русский лад в годы Первой мировой войны. В юности будущий писатель увлекался искусством и историей античности, археологией, нумизматикой.
Окончив классическую гимназию Гуревича, в 1917 году поступил на юридический факультет Петроградского университета, но с первого же курса был мобилизован в Красную Армию и находился на фронтах Гражданской войны до 1921 года.
Интересно, что этот заметный факт вагиновской биографии практически не получил отражения в его творчестве: «Война и голод, точно сон, Оставили лишь скверный привкус»[3].
Город, куда Вагинов вернулся с войны, был уже не тем городом, откуда он ушел на войну. Петроград стал «умирающим Петропо-лем», «превратился в декорацию»[4], наилучшим образом подходившую к появлению такого поэта, как молодой Вагинов.
В городе, лишившемся промышленности, транспорта, ежедневной деловой суеты, цвела культурная жизнь. Одним из центров ее был знаменитый «сумасшедший корабль» – Дом Искусств, где проходили, в частности, занятия поэтической студии Н.С. Гумилева «Звучащая раковина».
«Стихи Вагинова вызывали в нем сдержанное, бессильное раздражение» – они были слишком не похожи на стихи остальных студийцев, влюбленно подражавших мэтру, и вообще «ни на что не похожи»[5].
Но именно благодаря этой непохожести, этой упрямой самостоятельности Вагинов стал самым значительным поэтом из всех, начинавших в «Звучащей раковине».
Тогда же, в 1921 году, образовалась первая литературная группа, в которой Вагинов принял участие, – «Аббатство гаэров». Помимо него, туда входили Б.В. и В.В. Смиренские и К.М. Маньковский. Вступил он и в «Кольцо поэтов» имени К.М.
Фофанова – затеянную братьями Смиренскими дутую организацию с пышным уставом; приглашения вступить в «Кольцо» были разосланы десяткам литераторов самых разных направлений.
Изданием «Кольца поэтов» вышло несколько книг, в том числе первая книга стихов Вагинова «Путешествие в хаос» в количестве 450 экземпляров.
«Путешествие в хаос» – путешествие внутрь собственного сознания, открытие в нем клубящейся бездны, устрашающе далекой от гармонии классического идеала. Смятение души поэта созвучно грандиозным внешним потрясениям, которые, однако, остаются «за кадром».
1919 годом датирован вопиюще декадентский цикл «Острова»: «О, удалимся на острова Вырождений…». «Островитяне» – так называлось и содружество, в которое Вагинов вошел в том же 1921 году вместе с Н. Тихоновым, С. Колбасьевым, П. Волковым. Н.
Тихонов объяснял название тем, что «из островов растут материки»[6], но не исключено, что для Вагинова оно несло смысл, более близкий к смыслу его поэтического цикла.
Трагедия поколения, читающаяся в «Путешествии…», – не столько трагедия исторического выбора, сколько эстетическая трагедия:
Кусает солнце холм покатый,
В крови листва, в крови песок…
И бродят овцы между статуй,
Носами тычут в пальцы ног.
Вагинов смотрит на события словно из отдаленного будущего или скорее из прошлого.
Возможно, сказались детские увлечения, впоследствии приписанные «неизвестному поэту» – герою романа «Козлиная песнь»: перебирая старые монеты, «будущий неизвестный поэт приучался к непостоянству всего существующего, к идее смерти, к перенесению себя в иные страны и народности». Ему же отдаст Вагинов апеллирующую к декадансу «концепцию опьянения» – стремление к побегу в себя, которому предается герой стихотворения «Кафе в переулке», вещающий в наркотическом бреду:
О, мир весь в нас, мы сами – боги,
В себе построили из камня города
И насадили травы, провели дороги,
И путешествуем в себе мы целые года…
Но опьянение проходит, и тот, кто мнил себя богом, лепечет: «это только сон…». Намеченная, пока еще прямолинейно, тема соотношения мира осязаемого с миром воображаемым, творимым станет одной из центральных вагиновских тем.
Источник: https://www.litmir.me/br/?b=43914&p=1
Труды и дни Свистонова
Петроград, середина 20-х гг. Главный герой — Андрей Николаевич Свистонов — писатель. «Свистонов творил не планомерно, не вдруг перед ним появлялся образ мира, не вдруг все становилось ясно, и не тогда он писал.
Напротив, все его вещи возникали из безобразных заметок на полях книг, из украденных сравнений, из умело переписанных страниц, из подслушанных разговоров, из повёрнутых сплетен». В сущности, ему не о чем было писать. Он просто берет человека и «переводит» его в роман. Для Свистонова люди не делятся на добрых и злых.
Они делятся на необходимых для его романа и ненужных. В поисках персонажей для новой книги Свистонов знакомится с супругами-старичками, пестующими свою старенькую собачку Травиаточку, становится своим человеком в доме «борца с мещанством» Дерябкина и его жены Липочки, ходит в гости к «советскому Калиостро» (он же — «собиратель гадостей») Психачеву.
Психачев, как он сам признается, поступил в университет, «чтобы его охаять», и философию изучал без всякой веры, и докторский диплом получил, чтобы над ним посмеяться. Но есть вещи вполне серьёзные и для Психачева. В его библиотеке множество книг по оккультизму, масонству, волшебству. Не особенно веря во все это, Психачев основывает «орден», тайное общество.
Он посвящает Свистонова в рыцари ордена, в древность которого незыблемо верит. Поэтому насмешки Свистонова над процедурой посвящения и над самим орденом глубоко задевают Психачева.
Тем не менее дружба двух гениев продолжается, Свистонов — частый посетитель в доме Психачева, и однажды, когда четырнадцатилетняя Маша, дочь Психачева, просит Свистонова почитать роман, он, после некоторых колебаний, соглашается (его заинтересовало, какое впечатление произведёт роман на подростка).
«С первых строк Машеньке показалось, что она вступает в незнакомый мир, пустой, уродливый и зловещий, пустое пространство и беседующие фигуры, и среди этих беседующих фигур вдруг она узнала своего папашу. На нем была старая просаленная шляпа, у него был огромный нос полишинеля. Он держал в одной руке магическое зеркало…
» Другой «жертвой» Свистонова становится Иван Иванович Куку. Иван Иванович — «толстый сорокалетний человек, великолепно сохранившийся». Умное лицо, холёные баки, вдумчивые глаза. Поначалу всем своим знакомым Иван Иванович кажется человеком безусловно значительным. Это впечатление он стремится поддерживать. Все он совершает с величием.
Бреется — величаво, курит — пленительно. Он привлекает на улице внимание даже учеников трудовой школы. Но все дело в том, что у Ивана Ивановича нет ничего своего — «ни ума, ни сердца, ни выражения». Он одобряет только то, что одобряют другие, читает только книги, уважаемые всеми. Попеременно увлекается то религиозными вопросами, то фрейдизмом — вместе с остальными.
Ему хочется походить на какого-нибудь великого человека («Поверите ли, — признается Куку Свистонову, — в детстве меня чрезвычайно расстраивало, что у меня нос не такой, как у Гоголя, что я не хромаю, как Байрон, что я не страдаю разлитием желчи, как Ювенал»).
Его чувство к Наденьке (она кажется ему Наташей Ростовой) искренне, хотя и облечено в пошлые фразы («Будьте воском в моих руках» и т. п.). Иван Иванович оказывается для Свистонова находкой и тотчас почти целиком перекочёвывает в его роман.
Свистонов, не сильно задумываясь, для своего героя слегка переиначивает фамилию Куку, превращая его в Кукуреку, а любимую девушку героя называет Верочкой. Неоднократно слыша о замечательном новом романе Свистонова, Иван Иванович накануне свадьбы с Наденькой приходит к писателю с просьбой прочитать написанное.
Свистонов отнекивается, но Ивану Ивановичу удаётся настоять. Он сражён услышанным. Ему кажется, что всем уже ясно видно его ничтожество, он боится встретиться со знакомыми.
Он не идёт, как обычно, вечером к Наденьке, чтобы вместе пойти погулять, а запирается в своей комнате, не зная, что делать, — другой человек прожил за него жизнь, прожил жалко и презренно, и ему самому, Куку, уже нечего делать на этом свете. Ивану Ивановичу становятся не нужны ни Наденька, ни женитьба, он чувствует, что невозможно идти проторёнными романом путями. Наутро Иван Иванович идёт к Свистонову и умоляет порвать написанное, хотя твёрдо знает, что, даже если тот и порвёт рукопись, все равно самоуважение в нем безвозвратно погибло и жизнь потеряла всю привлекательность. Но Свистонов не собирается рвать рукопись, утешая Ивана Ивановича тем, что взял для своего героя лишь «некоторые детали». Иван Иванович меняется: бреет баки, меняет костюм, не ездит больше по пригородам, переезжает в другую часть города. Он чувствует, что у него похищено все, что было в нем, а осталась только грязь, озлобленность, подозрение и недоверие к себе. Наденька безрезультатно старается встретиться с ним. Наконец Иван Иванович Куку переезжает в другой город.
Продолжение после рекламы:
А Свистонов вдохновенно кончает свой роман. «Работалось хорошо, дышалось свободно. Свистонову писалось сегодня так, как никогда ещё не писалось. Весь город вставал перед ним, и в воображаемом городе двигались, пели, разговаривали, женились и выходили замуж его герои и героини.
Свистонов чувствовал себя в пустоте, или, скорее, в театре, в полутёмной ложе, сидящим в роли молодого, элегантного, романтически настроенного зрителя. В этот момент он в высшей степени любил своих героев». Вокруг Свистонова растут кипы бумаг.
Он составляет из нескольких героев один образ, переносит начало в конец, а конец превращает в начало. Многие фразы писатель вырезает, другие вставляет… Закончив роман, утомлённый работой, он идёт по улице «с пустым мозгом, с выветрившейся душой».
Город кажется ему игрушечным, дома и деревья — расставленными, люди и трамваи — заводными. Он ощущает одиночество и скуку.
Описанные Свистоновым места превращаются для него в пустыни, люди, с которыми он был знаком, теряют для него всякий интерес. Чем больше он раздумывает над вышедшим из печати романом, тем большая пустота образуется вокруг него. Наконец он чувствует, что окончательно заперт в своём романе.
Где ни появляется Свистонов, всюду он видит своих героев. У них другие фамилии, другие тела, другие манеры, но он тотчас же узнает их.
Таким образом Свистонов целиком переходит в своё произведение.
Источник: https://briefly.ru/vaginov/trudy_i_dni_svistonova/
Константин Константинович Вагинов. Козлиная песнь (сборник)
Однофамильцев у него не было. Человек с искусственной, выдуманной фамилией, он не передал ее и потомкам, которых тоже не было. Таким же особняком, как кажется, стоит Вагинов в литературе.
Новаторство формы и античные аллюзии его стихов; автобиографичность, ирония и аллегоризм прозы; отдельные черты писательской личности – педантизм коллекционера и граничащая с пародией переимчивость, мистическая сосредоточенность и озорство мистификатора – всему этому нетрудно подыскать аналогии в современном Вагинову и более раннем литературном контексте.
Сопоставляющего, однако, разоружает причудливое сочетание этих черт, их парадоксальное единство. Почтительность эрудита-книжника по отношению к культурным реалиям прошлого неотделима у Вагинова от личных пристрастий и непредсказуемых вольностей, так что старые культурные знаки органично включаются в фантастическую эклектику его стиля.
В этом стиле – отражение общей эклектики той странной эпохи, потерявшей прежнее, но так и не обретшей нового лица. Исторический перелом расколол его жизнь пополам, и как ни тянулась вторая, связанная с литературой, половина к утраченной первой, восстановление цельности было уже неосуществимо.
Отсюда, быть может, характерное ощущение ничейности, подвешенности в пустоте; задолго до критических облав – ощущение пасынка эпохи, или, вернее, подкидыша: Вечером желтым как зрелый колосСредь случайных дорожных березЦыганенок плакал голыйВспоминал он имя своеНо не мог никак он вспомнить
Стремясь хоть как-то поучаствовать в литературной современности, он охотно вступал в разные поэтические содружества и группы. Но настоящего единения не получалось, и сравнение Вагинова с другими участниками любой из групп оборачивается, как правило, противопоставлением. Да и реалии его прозы, порой откровенно списанные с натуры, при ближайшем рассмотрении оказываются вневременными, их мнимая связь с реальностью отзывается тонкой иронией. Внешне принадлежа своему времени, он на деле существовал в живых для него мирах культур далекого прошлого, таких, как эллинизм и испанское барокко, итальянское Возрождение и французское Просвещение. Это двойное существование сообщало его созданиям оттенок нездешней призрачности – она-то и очаровывала эстетов, болезненно раздражая критиков. Отношение догматической критики – вот, пожалуй, единственное, благодаря чему Вагинов оказался вписанным в анналы эпохи рядом с писателями своего поколения. «Если она» (поэзия Вагинова) «даже и не представляет законченной буржуазной идеологии, то несет на себе несомненный тягостный ее груз, представляя идеологию тех слоев буржуазной и мелкобуржуазной интеллигенции, сознание которых, отравленное тлетворным дыханием культуры эксплуататорской, не может принять действительности побеждающего социализма, пытается найти спасенье в созданном ими идеалистическом мире бредового искусства»[2]. Вот голос критика-современника, ставящий все на свои места. Писатель умер своей смертью, но на его имя надолго легла печать официального забвения.
Константин Константинович Вагинов родился 4 (16) апреля 1899 года в Петербурге. Его отец, подобно многим военным немецкого происхождения, изменил свою немецкую фамилию Вагенгейм на русский лад в годы Первой мировой войны. В юности будущий писатель увлекался искусством и историей античности, археологией, нумизматикой. Окончив классическую гимназию Гуревича, в 1917 году поступил на юридический факультет Петроградского университета, но с первого же курса был мобилизован в Красную Армию и находился на фронтах Гражданской войны до 1921 года. Интересно, что этот заметный факт вагиновской биографии практически не получил отражения в его творчестве: «Война и голод, точно сон, Оставили лишь скверный привкус»[3].
Город, куда Вагинов вернулся с войны, был уже не тем городом, откуда он ушел на войну. Петроград стал «умирающим Петропо-лем», «превратился в декорацию»[4], наилучшим образом подходившую к появлению такого поэта, как молодой Вагинов. В городе, лишившемся промышленности, транспорта, ежедневной деловой суеты, цвела культурная жизнь. Одним из центров ее был знаменитый «сумасшедший корабль» – Дом Искусств, где проходили, в частности, занятия поэтической студии Н.С. Гумилева «Звучащая раковина». «Стихи Вагинова вызывали в нем сдержанное, бессильное раздражение» – они были слишком не похожи на стихи остальных студийцев, влюбленно подражавших мэтру, и вообще «ни на что не похожи»[5]. Но именно благодаря этой непохожести, этой упрямой самостоятельности Вагинов стал самым значительным поэтом из всех, начинавших в «Звучащей раковине». Тогда же, в 1921 году, образовалась первая литературная группа, в которой Вагинов принял участие, – «Аббатство гаэров». Помимо него, туда входили Б.В. и В.В. Смиренские и К.М. Маньковский. Вступил он и в «Кольцо поэтов» имени К.М. Фофанова – затеянную братьями Смиренскими дутую организацию с пышным уставом; приглашения вступить в «Кольцо» были разосланы десяткам литераторов самых разных направлений. Изданием «Кольца поэтов» вышло несколько книг, в том числе первая книга стихов Вагинова «Путешествие в хаос» в количестве 450 экземпляров.
«Путешествие в хаос» – путешествие внутрь собственного сознания, открытие в нем клубящейся бездны, устрашающе далекой от гармонии классического идеала. Смятение души поэта созвучно грандиозным внешним потрясениям, которые, однако, остаются «за кадром».
1919 годом датирован вопиюще декадентский цикл «Острова»: «О, удалимся на острова Вырождений…». «Островитяне» – так называлось и содружество, в которое Вагинов вошел в том же 1921 году вместе с Н. Тихоновым, С. Колбасьевым, П. Волковым. Н.
Тихонов объяснял название тем, что «из островов растут материки»[6], но не исключено, что для Вагинова оно несло смысл, более близкий к смыслу его поэтического цикла.
Трагедия поколения, читающаяся в «Путешествии…», – не столько трагедия исторического выбора, сколько эстетическая трагедия: Кусает солнце холм покатый,В крови листва, в крови песок…И бродят овцы между статуй,Носами тычут в пальцы ног. Вагинов смотрит на события словно из отдаленного будущего или скорее из прошлого. Возможно, сказались детские увлечения, впоследствии приписанные «неизвестному поэту» – герою романа «Козлиная песнь»: перебирая старые монеты, «будущий неизвестный поэт приучался к непостоянству всего существующего, к идее смерти, к перенесению себя в иные страны и народности». Ему же отдаст Вагинов апеллирующую к декадансу «концепцию опьянения» – стремление к побегу в себя, которому предается герой стихотворения «Кафе в переулке», вещающий в наркотическом бреду:
О, мир весь в нас, мы сами – боги,В себе построили из камня городаИ насадили травы, провели дороги,И путешествуем в себе мы целые года… Но опьянение проходит, и тот, кто мнил себя богом, лепечет: «это только сон…». Намеченная, пока еще прямолинейно, тема соотношения мира осязаемого с миром воображаемым, творимым станет одной из центральных вагиновских тем. Здесь уже проявилось стремление Вагинова-поэта мыслить не отдельными стихотворениями, а едиными циклами, от небольших по-эмообразных структур (таких, как «Ночь на Литейном», «Петербургский звездочет», «Финский берег» и др.) до целых поэтических книг (за «Путешествием в хаос» последовали «Петербургские ночи», «Опыты соединения слов посредством ритма», «Звукоподобия»). «Путешествие в хаос» – единое целое, скрепленное сквозными знаками: зелень, луна, стада камней, хрусталь, туман, игральные карты. Особую роль играют образы, имеющие отношение к христианству, причем авторская позиция по отношению к ним необычна. Иисус предстает безумцем в «дурацком колпаке», с представлением о нем совмещается доминирующая тема хаоса: «Хаос – арап с глухих окраин Карты держит, как человеческий сын». Переводя ситуацию революционной России на язык веков и одновременно на язык модного в ту пору шпенглерианства, Вагинов развивает идею «христианства-хаоса» в двух небольших прозаических произведениях: «Монастырь Господа нашего Аполлона» и «Звезда Вифлеема» (1922). Отождествление новой эры русской истории с новой фазой христианства было характерно для немалой части интеллигенции, воспитанной на идее «народа-богоносца». У Вагинова ряды отождествлений строились определенно: старый мир – античность – культура; новый мир – христианство – варварство – цивилизация. Понятие христианства подвергается переоценке, в нарушение мощной традиции русской культуры. Но и античность не противопоставляется ему как идеал гармонии, являя распад, не менее неприглядный, чем становление – «христианство». Между призрачным становлением и распадом существует вагиновский герой.
Конфликт, оказывается, не равен противопоставлению аполлонического начала дионисийскому или христианскому. Более того, Аполлон и Иисус становятся как бы двумя личинами одного божества; не случайно в одном из юношеских стихотворений Вагинов видит обоих вместе тоскующими в сибирских снегах.
В «Монастыре Господа нашего Аполлона» раненное цивилизацией и подобранное братией античное божество восстанавливает силы тем, что пожирает, одного за другим, тех, кто ему поклоняется, оставляя в кельях обглоданные кости. Миф о пришествии Аполлона – один из основных трех мифов, составляющих то, что Л. Чертков назвал вагиновским «туманным эпосом».
Очевидно, среди источников этого первого мифа – новелла «Аполлон в Пикардии» из книги У. Патера «Воображаемые портреты», которая с детства была одной из любимых вагиновских книг. В этой новелле «гиперборейский Аполлон», бог-изгнанник, наводит ужас на жителей заальпийских стран своими поистине дьявольскими деяниями.
В поисках новых жертв он пролагает свой путь «сквозь Францию и Германию к еще более бледным странам»[7], где, очевидно, и повстречает его поэт:
Проклятый бог сухой и злой ЭлладыНа пристани остановил меня. Аполлоническое – демоническое начало пленяет, мучает, не отпускает. Власть искусства – «проклятого бога» страшна, но освободиться от нее невозможно, да и некуда. Что такое жизнь? Суета «вифлеемцев», цивилизация, чьи достижения – радий, паровоз, Пикассо – в аполлонической системе ценностью не обладают. Но и сама эта система обезображена распадом. Искусство – не спасительная альтернатива, но темное и небезопасное дело, затягивающее, как карты, и такое же обманчивое, губительное, бесцельное. Трехликое единство с темами азартной игры и губительного искусства составляет тема безумного собирательства. Герой вагиновской прозы часто коллекционер – собирает ли он книги, конфетные бумажки или занятных знакомых. К этой породе людей принадлежал и сам писатель: он коллекционировал не только монеты, спичечные коробки, ресторанные меню, странные и редкие книги, но, «как драгоценный антиквариат, он собирал неповторимые человеческие индивидуумы. Было что-то в этом даже болезненное»[8]. Видимо, собирательство возникает из стремления противостоять всеобщей энтропии, приватным образом приостановить или не заметить глобальное наступление хаоса – трогательная попытка человека создать свой маленький разумный мир, где все в порядке, все понятно, послушно и разложено по полочкам.
Второй миф «туманного эпоса» – миф о Филострате. Вагиновский Филострат далеко ушел от своего античного прообраза[9], стал олицетворением конфликта переосмысленных понятий христианства и античности. Это призрачный летописец, «носитель мифопоэтиче-ского сознания, одновременно находящийся в прошлом и в настоящем»[10]. Отождествляя себя с Филостратом, автор «Звезды Вифлеема» употребляет эпитет «последний»: тут и намек на род писателей Фило-стратов, к которому принадлежал Флавий Филострат, и эсхатологический оттенок: «Новая Эра наступает», и никаких Филостратов больше не будет. Еще один излюбленный античный двойник Вагинова – Орфей, отождествляемый, как и Филострат, с целым поколением: «…Рассеянному поколению Орфеев, Живущему лишь по ночам». Миф об Орфее в вагиновском «эпосе» наиболее близок к классическому мифу и вместе с тем, связанный с двумя другими, является аллегорией искусства: «поэт должен быть, во что бы то ни стало, Орфеем и спуститься во ад, хотя бы искусственный, зачаровать его и вернуться с Эвридикой – искусством, и (…), как Орфей, он обречен обернуться и увидеть, как милый призрак исчезает» («Козлиная песнь»). Ночь, волшебная и страшная «ночь духа» – тот искусственный ад, куда спускается поэт-Орфей за своим искусством, исчезающим при свете дня. «Петербургские ночи» – называлась вторая и, по нашему мнению, самая лучшая книга стихов Вагинова, которую он составил в 1922 году и надеялся выпустить в Госиздате или в издательстве «Круг». Сквозной мотив ночи вписывается в цепочку: ночь – загробный мир – искусство – античность – старая культура. Все это знаки уходящего, разрушающегося мира (разумеется, не в узкополитическом смысле). Этот мир дорог Вагинову, это его мир – и все же он стремится вырваться оттуда, то с иронией, то с отчаянием отталкивая льнущий призрак лунной ночи, священного безумия. Другой сквозной мотив – заря – принадлежит цепочке с противоположным значением: заря – жизнь – цивилизация – наступающий «новый мир». Постепенно неприятие «зари» сменялось у Вагинова осознанием ее неизбежности и своей миссии очевидца, летописца, которому суждено, погибая вместе с «ночью», воспеть ее гибель: «Я миру показать обязан Вступление зари в еще живые ночи».
Интересна единственная, наверное, попытка современника беспристрастно сказать о месте вагиновских стихов в истории русского поэтического языка – небольшая статья Б.Я. Бухштаба на выход сборника стихотворений Вагинова (без названия) 1926 года[11].
«В Вагинове разложение акмеистической системы достигло предела (…) У Вагинова нет своих слов. Все его слова вторичны», «выветрены литературой».
«Чужие слова, чужие образы, чужие фразы, но все вразлом, но во всем мертвящая своим прикосновением жуткая в своем косноязычии ирония», – заканчивает статью Бухштаб. Именно эта ирония, как компрометация форм чужого, умирающего поэтизма, наверное, и сблизила Вагинова с будущими обэриутами.
Союз Вагинова с обэриутами был недолгим и не особенно прочным, однако он упомянут в их манифесте 1928 года и принял участие в знаменитом вечере «Три левых часа», на котором выступал в сопровождении классической балерины[12].
Перерождение началось с отчуждения от самого себя, прощания с собою – Орфеем: «Я – часть себя. И страшно и пустынно. Я от себя свой образ отделил…». В 1927 году журналом «Звезда» были опубликованы главы из романа «Козлиная песнь», полностью роман вышел в 1928 году в издательстве «Прибой». Проза стала для Вагинова дверью из тупика поэзии. Это попытка понять и, наверное, преодолеть самого себя, свое непонятное, мучительное искусство. Тот, кто был лирическим героем его стихов, в прозе объективируется, распадается на персонажи, в каждом из которых – частица автора. Теперь за ними можно понаблюдать и даже посмеяться. Лирический герой отступает на другие позиции, но там настигает его следующий роман, следующая ступень остранения. Искусственная реальность затягивает человека в свое несуществующее пространство; в образы искусства рядится смерть, и, убегая от нее, меняет обличья вагиновский герой. Путь трансформации и в конце концов гибель этого героя – сквозной внутренний сюжет четырех вагиновских романов. Не связанные, как правило, общими персонажами, они объединены главными темами: трагедия поколения, попавшего в трещину между мирами «старым» и «новым», и трагедия человека, попавшего в трещину между мирами внешним и внутренним.
Действие всех этих романов происходит в Петрограде – Ленинграде 20-х и 30-х годов. Герои не столько правдоподобны, сколько узнаваемы в реальных прототипах.
Однако кажущаяся прочность пространственно-временных рамок лишь подчеркивает ту «свободу от времени и пространства»[13], которая наполняла вагиновские стихи.
Слова скользят по кромке видимой реальности – тут и там покров ее истончается до прозрачности, и под ним проступает могучими чертами античность или чернеют провалы в стремительные тоннели опьянения.
И эта условность, постоянная готовность оторваться и улететь сочетаются с насмешливым описанием нравов и деталей быта, с конкретикой улиц и площадей, мостов и каналов, зданий, парков и статуй. Именно в этих причудливых сочетаниях нашлось нечто такое, что ускользало из стихов, а именно – смешное, способное оттенить и спасти любой пафос.
Источник: http://TheLib.ru/books/konstantin_konstantinovich_vaginov/kozlinaya_pesn_sbornik-read.html
Загрузка...
