Сочинения об авторе петроний

Петроний – биография, информация, личная жизнь

Петроний Арбитр (лат. Petronius Arbiter). Родился около 14 года – умер в 66 году в Кумы. Автор древнеримского романа «Сатирикон», обычно отождествляемый с сенатором Петронием, о котором писал Тацит.

Имя Петроний Арбитр названо во всех манускриптах романа. Его подтверждают позднейшие ссылки и отзывы, в которых, без сомнения, речь идёт об авторе «Сатирикона».

Теренциан Мавр (II век н. э.) в своем сочинении «De metris» наделяет Петрония эпитетом disertus («красноречивый»; «искусный, сведущий») и, говоря об анакреонтических размерах, замечает, что их часто употреблял Петроний (в сохранившемся тексте Петрония анакреонтических размеров не встречается).

Макробий в комментариях ко «Сну Сципиона» говорит о нём как о романисте, который, как и Апулей, описывал страдания влюбленных. При этом первенство здесь Макробий отдает Петронию.

Византийский писатель VI века Иоанн Лид называет его в числе сатириков: Турн, Ювенал, Петроний.

Все эти отзывы и упоминания, свидетельствуя об известности Петрония Арбитра в античности, не сообщают никаких сведений о его жизни.

Ещё в XVII веке было высказано мнение (Юст Липсий), что «Сатирикон» мог возникнуть только при Нероне, но приблизительно с конца XVIII века эта уверенность сменяется скептицизмом, а в XIX веке начинается активный пересмотр вопроса.

Однако к концу XIX – началу XX века возобладало прежнее мнение, что роман – продукт эпохи Нерона и автор его – Петроний, описанный Тацитом. Эту точку зрения поддерживали издатель Петрония Ф. Бюхелер, такие крупные ученые, как Т. Моммзен, Г. Буассье.

В энциклопедии Паули-Виссова (1937) решительно заявлено, что все попытки поместить Петрония в более раннее или позднее, чем эпоха Нерона, время не представляют уже никакого интереса.

Тацит сообщает о смерти Петрония вместе с другими представителями сенатской оппозиции: «В течение нескольких дней погибли один за другим Анней Мела, Аниций Цериал, Руфрий Криспин и Гай Петроний, Мела и Криспин – римские всадники в сенаторском достоинстве».

В так называемом Codex Mediceus Тацита здесь стоит ас Petronius. В связи с этим возникло предположение, что «ac» появилось по ошибке вместо «c» (сокращение от «Гай»). Многие издатели следуют этому чтению. Другие, ссылаясь на Плиния и Плутарха, где упомянут консуляр Петроний с преноменом «Тит», ставят «Тит». В рукописях «Сатирикона» преномен отсутствует.

Источник: http://stuki-druki.com/authors/Petronius.php

Петроний

В некоторых средневековых рукописях сохранились извлечения из большого повествовательного произведения, являющегося одним из самых оригинальных памятников античной литературы.

Рукописи дают заглавие Saturae (ʼʼСатирыʼʼ) или, на греческий лад, Satyricon (ʼʼСатирическая повестьʼʼ или, должна быть, ʼʼСатирические повестиʼʼ)[1]; в литературоведческой традиции Нового времени установилось заглавие ʼʼСатириконʼʼ.

Исторические и бытовые указания, наличие литературной полемики против первых книг поэмы Лукана, вся совокупность данных, могущих служить для хронологической датировки ʼʼСатириконаʼʼ, заставляет отнести это произведение к последним годам правления Нерона или к началу династии Флавиев. Автором в рукописях назван некто Петроний Арбитр; это же имя мы встречаем в цитатах из ʼʼСатириконаʼʼ у поздне-античных авторов.

В ʼʼАнналахʼʼ Тацита мы находим сообщение о весьма колоритной фигуре нероновского времени, носившей имя Гая (по другим источникам – Тита) Петрония.

Непринужденная и несколько небрежная вольность его слов и поступков сообщала им привлекательный оттенок откровенной непосредственности. При этом в должности проконсула Вифинии, а затем и консула, он проявил энергию и деловитость.

Затем, вновь погрузившись в пороки – или в подражание порокам, – он принят был в самый узкий круг приближенных Нерона, как арбитр изящества, и Нерон находил подлинное наслаждение и негу только в тех излишествах, которые получили одобрение Петронияʼʼ. Это вызвало зависть Тигеллина, всœесильного любимца императора.

После раскрытия заговора Писона Тигеллин постарался возбудить подозрения против своего соперника, и Петроний решил избрать добровольную смерть.

Этот облик непринужденно откровенного и хладнокровно-презрительного ʼʼарбитра изяществаʼʼ, своего рода античного ʼʼдэндиʼʼ, чрезвычайно подходит к тому представлению, ĸᴏᴛᴏᴩᴏᴇ можно себе составить об авторе ʼʼСатириконаʼʼ на основании самого произведения. И поскольку традиция дает Петронию, автору ʼʼСатириконаʼʼ, прозвище ʼʼАрбитраʼʼ, следует считать вполне вероятным, что автор данный – одно лицо с Петронием, о котором рассказывает Тацит.

ʼʼСатириконʼʼ имеет форму ʼʼменипповой сатурыʼʼ, повествования, в котором проза чередуется со стихами, но по существу он выходит далеко за пределы обычного типа ʼʼменипповых сатурʼʼ. Это – сатирический роман ʼʼнизменноʼʼ-бытового содержания.

В античной литературе роман данный стоит изолированно, и мы не знаем, имел ли Петроний предшественников. С точки зрения историко-литературных.

Роман ʼʼвозвышенногоʼʼ стиля переводится в ʼʼнизменныйʼʼ план, характерный для трактовки бытовых тем в античности. С этой точки зрения форма ʼʼменипповой сатурыʼʼ, ставшая уже традиционной для пародии на повествование высокого стиля, не является случайностью.

Но ʼʼСатириконʼʼ не является литературной пародией в смысле высмеивания любовных романов; чужда ему также и та морализирующая или обличительная установка, которая обычно ʼʼбыла характерна для ʼʼменипповых сатурʼʼ. ʼʼПерелицовываяʼʼ любовный роман, Петроний стремится лишь развлечь читателя беспощадной откровенностью своих описаний, далеко выходящих подчас за пределы того, что считалось пристойным в серьезной литературе.

ʼʼСатириконʼʼ – обширное произведение. Сохранившиеся извлечения начинаются с 14-й (или, должна быть, с 13-й) книги и не доходят до конца повествования. Об объёме целого сведений нет. В той части, которая нам известна, рассказ ведется в первом лице от имени героя – Энколпия. Это – деклассированный представитель культурного общества, ставший бродягой и преступником.

Энколпий осквернил храм, ограбил виллу, совершил убийство, был гладиатором. Судьба бросает его из города в город, от одного несчастья к другому, и после пребывания в каком-либо месте он предпочитает уже не попадаться на глаза тем, кого он здесь встречал. Таков данный ʼʼнизменныйʼʼ бытовой герой, полная противоположность идеальным фигурам любовных романов.

Как полагается в романе, Энколпия преследует ʼʼгневʼʼ божества, и притом божества, имеющего отношение к любви, но это будет уже не Эрот или Афродита͵ а бог более ʼʼнизменногоʼʼ сорта͵ Приап. В любовных романах всœегда имеется влюбленная пара; Энколпия сопровождает – по крайней мере в дошедших до нас частях ʼʼСатириконаʼʼ – женственный мальчик Гитон.

К этой ʼʼпареʼʼ в различных эпизодах присоединяется какой-либо третий бродяга, порой нарушающий взаимное согласие Энколпия и Гитона. Основные персонажи претерпевают всяческие искушения, вызванные их ʼʼкрасотойʼʼ, то разлучаются, то вновь соединяются. Буря, кораблекрушение, мнимое самоубийство – данный аппарат ʼʼроманическихʼʼ приключений налицо и в ʼʼСатириконеʼʼ.

Но всœе это только сюжетный остов, вокруг которого сосредоточено большое количество эпизодов, составляющих основной интерес романа.

Размещено на реф.рф

255) от имени ʼʼочевидцаʼʼ, или знаменитая в мировой литературе новелла о ʼʼматроне Эфесскойʼʼ (неутешная вдова, печалящаяся в могильном склепе над телом мужа, вступает в связь с воином, который неподалеку охраняет трупы казненных; когда один из этих трупов оказывается украденным, вдова отдает тело мужа, чтобы возместить утрату). Сохранившиеся эпизоды развертываются в южной Италии, сначала в камланском городке, затем – после морского путешествия – в Кротоне; но мы знаем, что одним из мест действия романа была Массилия (Марсель), и не исключена возможность, что Петроний приводил своего героя в страны Востока. Действие отнесено к сравнительно недавнему прошлому, примерно к концу правления Тиберия, но под видом предшествующего поколения изображаются современники автора, и роман не свободен в данном отношении от мелких анахронизмов.

Повествование Петрония разнообразно по тону: оно то выдержано в стиле полной жизненной натуралистичности, то приобретает характер карикатуры и пародии на другие жанры (эпос, мим), то переходит в фантастический гротеск.

Таково, к примеру, изображение города Кротона, в котором почет воздается только безбрачным и бездетным, и где населœение делится на ʼʼулавливающихʼʼ, т. е.

искателœей наследства, и ʼʼулавливаемыхʼʼ – бездетных наследодателœей; скитающиеся герои романа живут в данном городе за счёт искателœей, и в последних дошедших до нас отрывках один из персонажей завещает свои мнимые богатства тем кротонцам, которые согласятся публично съесть его труп.

Наибольшей силы изображения Петроний достигает в эпизоде ʼʼпира у Тримальхионаʼʼ. Этот единственный почти полностью сохранившийся эпизод романа рисует среду вольноотпущенников. В I в. н.э.

, когда старая аристократия исчезала, а новая только нарождалась, сословие отпущенников приобрело большое значение в хозяйственной и общественной жизни империи, активно участвуя в муниципальном и даже в государственном управлении (особенно гори императоре Клавдии).

[2] Петроний излил на этих богатеющих вольноотпущенников всœе презрение придворного эстета. Тема трапезы у богатого выскочки была не нова (ср., к примеру, стр.
Размещено на реф.рф
389), но получила в ʼʼСатириконеʼʼ исключительно подробную разработку. Центральная фигура его – сам хозяин пира, Тримальхион.

В прошлом раб, сирийский мальчик, служивший для любовных развлечений своих хозяев, он стал любимцем господина, был отпущен на волю, получил наследство и удачными торговыми операциями нажил огромное состояние.

Надгробная надпись, которую он составил для себя, содержит слова: ʼʼОн вышел из маленьких людей, оставил тридцать миллионов сестерциев и никогда не слушал ни одного философаʼʼ.

Образ данный подан всœесторонне: мы узнаем историю жизни Тримальхиона, его экономическую мощь (ʼʼнет того, чтобы он что-нибудь покупал на стороне: всœе рождается домаʼʼ), его способы хозяйствования и управления поместьями, его частную жизнь, отношение к жене, к рабам, к товарищам по сословию.

Гости Тримальхиона (если не считать базовых персонажей романа) – такие же вольноотпущенники, только меньшего калибра; это та среда, откуда вышел Тримальхион.

Οʜᴎ охарактеризованы коротко, но не менее выразительно: это – ʼʼпростой людʼʼ, невежественный и суеверный, с ограниченным кругозором, грубыми вкусами, но не без практической смекалки. Интересно, что одним из средств характеристики служит здесь язык.

Вольноотпущенники выражаются нескладными и отрывистыми фразами, с многочисленными отклонениями от грамматических норм литературного языка, перемежают греческие слова с латинскими (рабы по большей части были выходцами из греко-восточных стран), сыплют поговорками и прибаутками.

К художественным достоинствам романа Петрония следует отнести и то обстоятельство, что автор сумел ярко изобразить целый ряд значительных процессов в социальной жизни своего времени.

Рост значения вольноотпущенников, экономическая депрессия Италии, на которую жалуются гости Тримальхиона, безбрачие и бездетность верхушки, широкое распространение восточных религий, упадок искусств, – всœе это существенные стороны разложения римского рабовладельческого общества.

Петроний не в состоянии выделить эти моменты, вскрыть их сущность и показать в должной перспективе, он подает их наравне с натуралистическими деталями ʼʼнизменногоʼʼ свойства, но уже одна сила художественной фиксации обеспечивает ʼʼСатириконуʼʼ почетное место во всœей позднеантичной литературе; это тот ее памятник, который имеет наибольшее право именоваться реалистическим.

Стихотворные партии, вводимые в роман в соответствии со стилем ʼʼменипповой сатурыʼʼ, нередко служат лирическим комментарием к ходу действия и иллюстрируют мироощущение автора, потерявшего веру в привычные ценности. Суды продажны, законы бессильны перед властью денег, дружба – пустое слово, отношения между людьми – фальшь, разыгрывание мимической пьесы.

Вера в сверхъестественный мир служит лишь средством иронической характеристики верующих. ʼʼНаша область столь полна живыми богами, – говорит одна из почитательниц Приапа, – что здесь легче встретить бога, чем человекаʼʼ. По отношению к богам Петроний держится эпикурейских взглядов: ʼʼбогов создал страхʼʼ.

Из философских систем ему наиболее симпатичен эпикуреизм, с его отрицанием сверхъестественных сил и призывом к наслаждению, но наслаждение это Петроний понимает в более вульгарном смысле, и философия для него по существу безразлична.

Больше всœего интересуют Петрония судьбы искусства. Он неоднократно возвращается к этому вопросу, вкладывая в уста своих персонажей рассуждения об упадке изобразительных искусств, красноречия и поэзии. Вкусы автора строго классицистические, и ʼʼновыйʼʼ стиль представляется ему ʼʼпустозвонствомʼʼ, гибелью подлинного искусства слова.

Дошедшие до нас извлечения из ʼʼСатириконаʼʼ открываются декламацией Энколпия против модного ʼʼазианизмаʼʼ.

Энколпий считает, что в литературном упадке повинна реторическая школа, оторвавшаяся от жизни и не научающая своих питомцев серьезно работать над словом; преподаватель реторики Агамемнон оправдывается, ссылаясь на беспечность родителœей, требующих быстрого и легкого обучения.

Тема поэзии трактуется главным образом во второй половинœе сохранившихся извлечений, когда спутником Энколпия и Гитона становится бродячий поэт Эвмолп, докучающий всœем встречным своими поэтическими излияниями. К числу их относится поэма ʼʼО гражданской войнеʼʼ.

Впрочем классицизм мог быть для Петрония только данью уважения к прошлому, идеалы которого он утратил, а не программой для литературной практики. Его собственный лозунг – натуралистическая откровенность.

Парируя упреки моралистической критики (ʼʼКатоновʼʼ), он называет свое произведение ʼʼновым по откровенной непосредственностиʼʼ; это тот же термин (simplicitas – дословно ʼʼпростотаʼʼ), который применил Тацит, характеризуя самого Петрония (см. выше, стр.
Размещено на реф.рф
448).

ʼʼВ моей чистой речи, – продолжает автор, – улыбается веселая грация, и язык мой вещает с ясной прямотой о том, что делает весь народʼʼ. Автохарактеристика эта совершенно правильна. Действительно, Петроний – несравненный мастер прозаической и стихотворной формы, одинаково легко владеющий разнообразнейшими литературными стилями.

Правильно и указание на литературные тенденции романа. Но вместе с тем Петроний обнажает нигилистическую пустоту своего эстетизма и полное разложение той правящей верхушки, к которой он принадлежит.

Как мы всœе время подчеркивали, ʼʼСатириконʼʼ сохранился только в извлечениях, порою очень отрывочных. Мы не знаем ни начала, ни конца романа, а дошедшая до нас часть, за исключением ʼʼпира у Тримальхионаʼʼ, испещрена чувствительными пробелами в изложении. В конце XVII в.

французский офицер Нодо попытался заполнить эти внутренние пробелы и присочинить начало и конец, якобы на основании найденной им полной рукописи.

Фальсификация эта была немедленно же обнаружена; тем не менее, мнимые ʼʼдополненияʼʼ Нодо продолжают фигурировать, ради ʼʼцелостностиʼʼ, в популярных изданиях и особенно в переводах ʼʼСатириконаʼʼ.

Петроний – понятие и виды. Классификация и особенности категории “Петроний” 2017, 2018.

Источник: http://referatwork.ru/category/literatura/view/125460_petroniy

Петроний Арбитр

Петроний Арбитр (лат. Petronius Arbiter; род. ок. 14 — ум. 66) — автор древнеримского романа «Сатирикон», обычно отождествляемый с сенатором Петронием, о котором писал Тацит.

Имя Петроний Арбитр названо во всех манускриптах романа. Его подтверждают позднейшие ссылки и отзывы, в которых, без сомнения, речь идет об авторе «Сатирикона».

Все эти отзывы и упоминания, свидетельствуя об известности Петрония Арбитра в античности, не сообщают никаких сведений о его жизни.

Эту точку зрения поддерживали издатель Петрония Ф. Бюхелер, такие крупные ученые, как Т. Моммзен, Г. Буассье. В энциклопедии Паули-Виссова (1937) решительно заявлено, что все попытки поместить Петрония в более раннее или позднее, чем эпоха Нерона, время не представляют уже никакого интереса.

Тацит сообщает о смерти Петрония вместе с другими представителями сенатской оппозиции: «В течение нескольких дней погибли один за другим Анней Мела, Аниций Цериал, Руфрий Криспин и Гай Петроний, Мела и Криспин — римские всадники в сенаторском достоинстве».

В так называемом Codex Mediceus Тацита здесь стоит ас Petronius. В связи с этим возникло предположение, что «ac» появилось по ошибке вместо «c» (сокращение от «Гай»). Многие издатели следуют этому чтению. Другие, ссылаясь на Плиния и Плутарха, где упомянут консуляр Петроний с преноменом «Тит», ставят «Тит». В рукописях «Сатирикона» преномен отсутствует.

Главный герой (от его имени ведется повествование) — поднаторевший в риторике неуравновешенный юноша Энколпий, явно неглупый, но, увы, небезупречный человек.

Он скрывается, спасаясь от кары за ограбление, убийство и, самое главное, за сексуальное святотатство, навлекшее на него гнев Приапа — очень своеобразного древнегреческого бога плодородия.

(Ко времени действия романа культ этого бога пышно расцвел в Риме. В изображениях Приапа обязательны фаллические мотивы: сохранилось много его скульптур)

Энколпий с подобными ему друзьями-параситами Аскилтом, Гитоном и Агамемноном прибыли в одну из эллинских колоний в Кампании (область древней Италии). В гостях у богатого римского всадника Ликурга они все «переплелись парочками».

При этом тут в чести не только нормальная (с нашей точки зрения), но и чисто мужская любовь. Затем Энколлий и Аскилт (еще недавно бывшие «братцами») периодически меняют свои симпатии и любовные ситуации.

Аскилт увлекается милым мальчиком Гитоном, а Энколпий приударяет за красоткой Трифэной…

Вскоре действие романа переносится в поместье судовладельца Лиха. И — новые любовные переплетения, в коих принимает участие и хорошенькая Дорида — жена Лиха, В итоге Энколпию и Гитону приходится срочно удирать из поместья.

По дороге лихой ритор-любовник забирается на корабль, севший на мель, и умудряется там стащить дорогую мантию со статуи Исиды и деньги рулевого. Затем возвращается в поместье к Ликургу.

…Вакханалия поклонниц Приапа — дикие «шалости» Приаповых блудниц… После многих приключений Энколпий, Гитон, Аскилт и Агамемнон попадают на пир в дом Трималхиона — разбогатевшего вольноотпущенника, дремучего неуча, мнящего себя весьма образованным. Он энергично рвется в «высший свет».

Но тут же обнаруживается, что в его голове самым чудовищным образом перепутались известные герои и сюжеты эллинских мифов и гомеровского эпоса. Самоуверенная заносчивость малограмотного хозяина безгранична.

Он милостиво обращается к гостям и в то же время, сам вчерашний раб, неоправданно жесток со слугами. Впрочем, Трималхион отходчив…

На громадном серебряном блюде слуги вносят целого кабана, из которого внезапно вылетают дрозды. Их тут же перехватывают птицеловы и раздают гостям. Еще более грандиозная свинья начинена жареными колбасами.

Тут же оказалось блюдо с пирожными: «Посреди него находился Приап из теста, держащий, по обычаю, корзину с яблоками, виноградом и другими плодами. Жадно накинулись мы на плоды, но уже новая забава усилила веселье.

Ибо из всех пирожных при малейшем нажиме забили фонтаны шафрана…»

Затем три мальчика вносят изображения трех Ларов (боги-хранители дома и семьи). Трималхион сообщает: их зовут Добытчик, Счастливчик и Наживщик. Чтобы развлечь присутствующих, Никерот, друг Трималхиона, рассказывает историю про солдата-оборотня, а сам Трималхион — про ведьму, похитившую из гроба мертвого мальчика и заменившую тело фофаном (соломенным чучелом).

Тем временем начинается вторая трапеза: дрозды, начиненные орехами с изюмом. Затем подается огромный жирный гусь, окруженный всевозможной рыбой и птицей. Но оказалось, что искуснейший повар (по имени Дедал!) все это сотворил из… свинины.

«Затем началось такое, что просто стыдно рассказывать: по какому-то неслыханному обычаю, кудрявые мальчики принесли духи в серебряных флаконах и натерли ими ноги возлежащих, предварительно опутав голени, от колена до самой пятки, цветочными гирляндами».

Повару в награду за его искусство разрешалось на некоторое время возлечь за столом вместе с гостями. При этом слуги, подавая очередные блюда, обязательно что-то напевали, независимо от наличия голоса и слуха. Танцоры, акробаты и фокусники тоже почти непрерывно развлекали гостей.

Еще более этим умилившись, он не может удержаться и от произнесения соответствующей речи: «Друзья! И рабы — люди: одним с нами молоком вскормлены. И не виноваты они, что участь их горька.

Однако, по моей милости, скоро они напьются вольной воды, Я их всех в завещании своем на свободу отпускаю Все это я сейчас объявляю затем, чтобы челядь меня теперь любила так же, как будет любить, когда я умру».

Приключения Энколпия продолжаются. Однажды он забредает в пинакотеку (художественную галерею), где любуется картинами прославленных эллинских живописцев Апеллеса, Зевксида и других. Тут же он знакомится со старым поэтом Эвмолпом и не расстается с ним уже до самого конца повествования (верней, до известного нам конца).

Прозаическая канва «Сатирикона» нередко прерывается стихотворными вставками («Поэма о гражданской войне» и др.).

Петроний был не только весьма наблюдательным и талантливым прозаиком и поэтом, но и прекрасным подражателем-пародистом: он виртуозно имитировал литературную манеру современников и знаменитых предшественников.

…Эвмолп и Энколпий беседуют об искусстве. Людям образованным есть о чем поговорить. Тем временем красавец Гитон возвращается от Аскилта с повинной к своему прежнему «братцу» Энколпию.

Измену свою он объясняет страхом перед Аскилтом: «Ибо он обладал оружием такой величины, что сам человек казался лишь придатком к этому сооружению». Новый поворот судьбы: все трое оказываются на корабле Лиха. Но не всех их тут встречают одинаково радушно.

Некая матрона из Эфеса отличалась великой скромностью и супружеской верностью. И когда умер ее муж, она последовала за ним в погребальное подземелье и намеревалась там уморить себя голодом. Вдова не поддается на уговоры родных и друзей. Лишь верная служанка скрашивает в склепе ее одиночество и так же упорно голодает, Миновали пятые сутки траурных самоистязаний…

«…В это время правитель той области приказал неподалеку от подземелья, в котором вдова плакала над свежим трупом, распять нескольких разбойников.

А чтобы кто-нибудь не стянул разбойничьих тел, желая предать их погребению, возле крестов поставили на стражу одного солдата, С наступлением ночи он заметил, что среди надгробных памятников откуда-то льется довольно яркий свет, услышал стоны несчастной вдовы и по любопытству, свойственному всему роду человеческому, захотел узнать, кто это и что там делается.

Он немедленно спустился в склеп и, увидев там женщину замечательной красоты, точно перед чудом каким, точно встретившись лицом к лицу с тенями загробного мира, некоторое время стоял в смущении.

Затем, когда увидел наконец лежащее перед ним мертвое тело, когда рассмотрел ее слезы и исцарапанное ногтями лицо, он, конечно, понял, что это — только женщина, которая после смерти мужа не может от горя найти себе покоя. Тогда он принес в склеп свой скромный обед и принялся убеждать плачущую красавицу, чтобы она перестала понапрасну убиваться и не терзала груди своей бесполезными рыданиями».

Через некоторое время к уговорам солдата присоединяется и верная служанка. Оба убеждают вдову, что торопиться на тот свет ей пока рано. Далеко не сразу, но печальная эфесская красавица все же начинает поддаваться их увещеваниям. Сперва, изнуренная долгим постом, она соблазняется пищей и питьем. А еще через некоторое время солдату удается завоевать и сердце прекрасной вдовы.

«Они провели во взаимных объятиях не только эту ночь, в которую справили свою свадьбу, но то же самое было и на следующий, и даже на третий день. А двери в подземелье на случай, если бы к могиле пришел кто-нибудь из родственников и знакомых, разумеется, заперли, чтобы казалось, будто эта целомудреннейшая из жен умерла над телом своего мужа».

Тем временем близкие одного из распятых, воспользовавшись отсутствием охраны, сняли с креста и погребли его тело.

А когда влюбленный страж обнаружил это и, трепеща от страха перед грядущим наказанием, поведал о пропаже вдове, та решила: «Я предпочитаю повесить мертвого, чем погубить живого». Согласно этому, она дала совет вытащить мужа из гроба и пригвоздить его к пустому кресту.

На море поднимается буря. В пучине гибнет Лих. Остальные продолжают носиться по волнам. Причем Эвмолп и в этой критической ситуации не прекращает своих поэтических декламации. Но в конце концов несчастные спасаются и проводят беспокойную ночь в рыбацкой хижине.

А вскоре все они попадают в Кротону — один из старейших греческих городов-колоний на южном побережье Апеннинского полуострова. Это, кстати, единственная географическая точка, конкретно обозначенная в доступном нам тексте романа.

Чтобы жить безбедно и беззаботно (так уж они привыкли) и в новом городе, друзья по приключениям решают: Эвмолп выдаст себя за очень зажиточного человека, раздумывающего, кому бы завещать все свои несметные богатства. Сказано — сделано.

Это дает возможность неунывающим приятелям спокойно жить, пользуясь у горожан не только радушным приемом, но и неограниченным кредитом.

Ибо многие кротонцы рассчитывали на долю в завещании Эвмолпа и наперебой старались завоевать его благосклонность.

И снова следует серия любовных не столько приключений, сколько злоключений Энколпия. Все его неприятности связаны с уже упомянутым гневом Приапа.

Но кротонцы наконец прозрели, и нет предела их справедливому гневу. Горожане энергично готовят расправу над хитрецами. Энколпию с Гитоном удается бежать из города, бросив там Эвмолпа.

Источник: https://students-library.com/library/read/44700-petronij-arbitr

26.1 «Сатирикон» Петрония

26.
Римский роман (Петроний, Апулей).

«Кроме
целой серии греческих любовных романов
в высоком стиле от античной эпохи до
нас дошли ещё два произведения на
латинском языке иного рода, которые
принято, однако, в научной литературе
также называть романами. Речь идет о
„Сатириконе“ („Сатурах“) Петрония и
„Золотом осле“ („Метаморфозах“)
Апулея.

В действительности жанровая
природа этих произведений достаточно
сложна и неопределенна, но перспектива
движения в сторону романа, причем романа
в его бытовом, сатирическом, „низком“
варианте, безусловно существует и
представляет принципиальный интерес,
особенно в свете более поздних этапов
истории европейского романа (переход
от рыцарских романов к плутовским)».

Мелетинский
Е. Введение в историческую поэтику эпоса
и романа.
М., 1986:

Роман
древних греков и римлян во многом
обусловил возникновение и развитие
позднейшей художественной прозы.
Повествовательная техника европейского
романа широко заимствовала открытия
греческих и римских романистов,
новеллистика — сюжеты и мотивы.

Начало
плутовскому роману положили романы
Петрония и Апулея – за их спиной стоял,
правда, греческий роман.

Роман
— один из наиболее поздно сформировавшихся
жанров античной литературы.

Возвикпув
в Греции, очевидно, в 1 веке до нашей эры
если сохранившиеся фрагменты так
называемого романа о Нине действительно
отрывки романа, а не какого-нибудь иного
жанра художественной прозы), он
засвидетельствован произведениями,
дошедшими до нас постью; самые ранние
из них относя теп к I—H векам нашей эры.
Из Греции роман был перенесен в Рим.

Греческий
роман I —III веков нашей эры был весьма
популярен как можно заключить по большому
количеству его образцов.

Пять романов
дошли до нас целиком: «Харей и Каллироя»
Харитона, «Повесть о Габрокоме и Антии»
Ксенофонта Эфесского, «Лсокиппа и
Клнтофонт» Ахилла Татия, «Дафнис и Хлоя»
Лонга, «Эфиопика» Гелиодора; сохранились
пересказы романов «Вавилопика» Ямвлиха
и «Удивительные приключения по ту
сторону Фулы» Антония Диогена; мы
располагаем также множеством заглавий
ныне утраченных романов и папирусными
фрагментами, представляющими собой,
по-видимому, тоже отрывки произведений
этого типа; кроме того, существует
латинский перевод романа «Повесть об
Аполлонии Тирском», не сохранившегося
в греческом оригинале.

Петроний
Арбитр (лат. Petronius
Arbiter;
род. ок. 14 —
ум. 66, Кумы) —
автор древнеримского романа «Сатирикон»,
обычно отождествляемый с сенатором
Петронием, о котором писал Тацит.
(Анналы
XVI 18)

ЖАНР
– Несмотря
на принятое обозначение, вопрос о жанре
«Сатирикона» остается дискуссионным,
поскольку применение к «Сатирикону»
термина «роман» условно даже в его
античном понимании. По форме это смесь
стихов и прозы (характерная для менипповой
сатиры),
по сюжету — своеобразный
авантюрно-сатирический роман,
пародирующий греческий
любовный роман.

**Мени́ппова
сатира (мениппова
сату́ра, Варроновская сатира) —
жанр античной
литературы, вид диатрибы.
Характеризуется соединением философских
рассуждений с пародийной сатирой. По
форме отличается свободным соединением
прозы и поэзии, отсюда и само название
«сатура» (лат.

 satura в
римской кухне — фруктовая смесь,
ассорти). Жанр назван по имени его
основателя кинического писателя Мениппа.
Образцов греческой менипповой сатиры
не сохранилось, и точно неизвестно,
какой она была в первоначальном виде.

Термин впервые введён, видимо, Варроном
Реатинским, который (по свидетельству Цицерона)
написал 150 сатир (полностью сохранилась
одна), написанных прозиметрами;
помимо того Варрон также смешивал
латинский язык с греческим.

В жанре
менипповой сатиры написаны «Менипп»,
«Икароменипп», «Разговоры в царстве
мёртвых» Лукиана,
«Отыквление божественного Клавдия» Сенеки
младшего, «Сатирикон» Петрония.

Менипповы сатиры отличает экстравагантность
сюжетов, намеренная парадоксальность
коллизии и слога; типичны быстрые
переходы от серьёзных рассуждений к
фантастическим поворотам или острой
сатире. Человеческие характеры выписаны
схематично, обычны характерные стереотипы:
хвастун, фанатик, скупец, соблазнитель.
**

***«Сатирикон»
Петрония, как это можно заключить по
ряду упоминаемых в нем имен и событий,
датируется I в. н. э., временем правления
Нерона. Однако отождествление Петрония
Арбитра, автора «Сатирикона», с Петронием,
приближенным Нерона, «арбитром изящества»
при его дворе, о котором рассказывает
историк Тацит, несмотря на свою
соблазнительность, все же проблематично.

Лишь
Апулей, главным образом благодаря своей
«Апологии» – речи, произнесенной в
собственную защиту против обвинения в
магии, не только точно датируется II
веком нашей эры (он родился около 124 г.

)
но облечен для нас в плоть и кровь.

Это
несколько кокетничающий своей
разносторонней образованностью человек,
пленяющий своей внешностью и остроумием,
красноречивый адвокат, софист, философ,
адепт многих таинств.

О сатириконе подробно!!

Одно
из самых своеобразных произведений
древности, «Сатирикон», или «Сатиры»,
Петрония, сохранилось только в отрывках.
То, что до нас дошло, – части, по-видимому,
очень обширного романа, охватывавшего,
во всяком случае, больше шестнадцати
книг: книга шестнадцатая, которой мы
располагаем, не доводит повествования
до конца.

К сожалению, невозможно с
достаточной определенностью судить о
характере «Сатирикона» по отдельным
фрагментам, содержащим к тому же пропуски
и лишенным связи между собой.

Это
обстоятельство породило в XVII веке
фальсификацию француза Нодо,
реставрировавшего пробелы: текст
собственного сочинения он выдал за
подлинный, сообщив, что обнаружил полную
рукопись романа.

Насколько
можно судить по сохранившимся фрагментам,
«Сатирикон» не имеет аналогий и стоит
в древней литературе особняком. В
причудливое единство автор соединил
элементы многих жанров.

Прежде всего здесь комически перелицованный
греческий роман, и читатель без труда
узнает в Энколпии и Гитопе знакомую
ему, но пародийно сниженную любовную
пару, а в их приключениях и бедах —
стандартные мотивы греческого романа,
кораблекрушения, мнимые смерти, любовные
домогательства; враждебное божество,
которое в традиционном романе распоряжается
их судьбой, заменено здесь богом мужской
силы Приапом. Чередование прозы и стиха
заимствовано из так называемой Менипповой
сатиры, обличительный или дидактический
тон которой отброшен; использованы
также мим, новелла, анекдот и ряд других
жанров. Все они послужили только
материалом, из которого автор создал
нечто, по существу уже независимое от
своих компонентов,— комический роман
нравов.

Самый
выбор жанра комического романа нравов
в значительной мере обусловил внимание
Петрония к теневым, отрицательным
сторонам жизни; для античного автора
понятия комического и низменно-грубого
совпадали.

Но при этом его книга не
укладывается в рамки, привычные для
такого рода проблематики: в ней нет ни
моральной дидактики, ни порицающего
отношения к изображаемому.

Хотя Петроний
дает достаточно красноречивые
свидетельства падения человеческой
личности, хотя он заглядывает в грязные
притоны, сомнительные гостиницы,
прибежища тайных культов или на кишащий
жуликами рынок, он говорит обо всем как
сторонний, незаинтересованный наблюдатель.

Следствием этой позиции наблюдателя,
бесстрастно регистрирующего то, что он
видит, являются в романе многочисленные
сцены противоестественных любовных
связей и безудержной чувственности;
для развращенного и безнравственного
общества того времени они были типичны.

Но
ничто не вызывает у Петрония отрицательного
отношения. Он в такой мере не показывает
неприязни к героям, запятнанным
всевозложными пороками и преступлениями,
что ученые согласны видеть во многих
из них (особенно охотно в Эвмолпе,
Энколпии и Агамемноне) выразителей
личных взглядов и симпатий автора.

Здесь
мы подходим к сложному вопросу
интерпретации романа.

Правда,
в виде исключения вставные стихи,
сопровождающие повествование, комментируют
действие от автора, обнаруживая взгляды
самого Петрония. Они характерны для
периода
общественного разложения I века н.

э.:
Петропий ни во что не верит и на все
смотрит мрачно (за деньги можно купить
и судью и друга); добрые чувства — только
комедия, которую разыгрывают, пока это
выгодно; искусство переживает упадок
и т. п.

Большое
место отведено в романе эстетическим
вопросам, затронуты область живописи,
риторики, эпической поэзии. Но и здесь
было бы неосторожно всегда отождествлять
рассуждающих на эти темы героев с
автором.

Однако мы не можем сказать
с уверенностью, полемизирует ли Петроний
с Луканом или только высмеивает авторов
распространенного в то время классицистского
эпоса, пародией на который являются
стихи Эвмолпа.

Столь
же затруднено и суждение относительно
философских симпатий Петрония.

В романе
больше всего свидетельств интереса к
Эпикуру: встречаются реминисценции из
Эпикура, из философов его направления
и лестные отзывы о нем, но все они обычно
произносятся действующими лицами
романа.

Только однажды Петроний, защищая
свою книгу от нападок моралистов (как
он выражается, Катонов), оправдывает ее
вольное содержание царящим в мире
законом любви и кончает ссылкой на
Эпикура (CXXXII):

Правды
отец, Эпикур, и сам повелел нам, премудрый,

Вечно
любить, говоря: цель этой жизни — Любовь.

Несомненно
только, что Петронию была близка позиция
Эпикура по отношению к богам; Эпикур
отводил им скромную роль: согласно его
учению, боги существовали, но не правили
миром. Петроний был, очевидно, решительнее.

Полные
иронии замечания о богах
тоже принадлежат героям повествования,
но самый характер этих замечаний
позволяет думать, что автор согласен с
ними, — в противном случае, он едва ли
позволил бы себе подобный тон, хотя
представление о религиозном пиетете и
имело в древности очень подвижные
границы.

Источник: https://StudFiles.net/preview/1787936/

Д. Дилите. Римская литература. Гай Петроний / Античная литература

 Из книги Д. Дилите

Античная литература
Пер. с литовского Н.К. Малинаускене

ISBN 5-87245-102-4
ГЛК, 2003. Обложка, 487 стр. Цена 150 р.

Подробнее о книге

Гай Петроний (?—66 г. н. э.), советник императора по вопросам эстетики, тоже был обвинен в участии в заговоре и, как и Лукан, умер, перерезав себе вены (Тас. Апп. XVI 17, 19).

Не совсем ясно, является ли Петроний, о котором пишет историк Тацит, автором прозаического сочинения, называемого в рукописях «Сатириконом», но большинство ученых думает, что это тот же самый человек.

Возможно, он был эпикурейцем [44; 56, 33], хотя его роман можно понимать и как пародию на вульгарный эпикуреизм [54, 85].

Его смерть Тацит описывает так: «Случилось, что в эти самые дни Нерон отбыл в Кампанию; отправился туда и Петроний, но был остановлен в Кумах. И он не стал длить часы страха или надежды.

Вместе с тем, расставаясь с жизнью, он не торопился ее оборвать и, вскрыв себе вены, то, сообразно своему желанию, перевязывал их, то снимал повязки; разговаривая с друзьями, он не касался важных предметов и избегал всего, чем мог бы способствовать прославлению непоколебимости своего духа.

И от друзей он также не слышал рассуждений о бессмертии души и мнений философов, но они пели ему шутливые песни и читали легкомысленные стихи. Иных из рабов он оделил своими щедротами, некоторых — плетьми.

Затем он пообедал и погрузился в сон, дабы его конец, будучи вынужденным, уподобился естественной смерти.

Даже в завещании, в отличие от большинства осужденных, он не льстил ни Нерону, ни Тигеллину, ни кому другому из власть имущих, но описал безобразные оргии принцепса, назвав поименно участвующих в них распутников и распутниц и отметив новшества, вносимые ими в каждый вид блуда, и, приложив печать, отправил его Нерону. Свой перстень с печатью он сломал, чтобы ее нельзя было использовать в злонамеренных целях» (Апп. XVI 19).

«Сатирикон» имеет черты греческого романа: действующие лица скитаются по различным местам, изображается буря, кораблекрушение, представлены колдовство, пророческие сны, клятвы, угрозы, попытки убийства и т. п. Но здесь все перевернуто вверх ногами.

Герои греческих романов — необыкновенно порядочные и чистые люди, героически сохраняющие свою любовь. Герои романа Петрония — два развратных бродяги, для которых нет ничего святого. Энколпий, от лица которого идет повествование в романе, — лжец, мошенник, распутник, вор, убийца, святотатец.

Таким образом, «Сатирикон» Петрония звучит как пародия на греческий роман.

«Сатирикон» имеет также и черты других жанров. В прозаический рассказ вплетено много стихотворений. Считается, что они появились под влиянием сатир Мениппа. Живший в III и. до н. э. философ-киник Менипп писал по-гречески серьезно-смешные сатиры, в которых стихотворные строки были перемешаны с прозой.

У Мениппа Петроний, по-видимому, позаимствовал элементы формы, однако трудно сказать, пародирует ли он сатиры Мениппа, или нет, поскольку сочинении киника не сохранилось.

Можно только предполагать, что скорее всего пародирует, потому что пародия — это постоянная черта романа Петрония [56, 158—213]: он пародирует не кип,ко греческий роман, но и «Пир» Платона, «Фарсалию» Цукана, несохранившуюся поэму Нерона о Троянской войне.

(однако вряд ли только литературная пародия была целью Петрония. Здесь трудно сказать что-либо определенное, ясно только одно: в руках талантливого писателя пародия стала безжалостным средством критики общества.

Отрывок из «Сатирикона», дошедший до нас, состоит из грех частей: события до пира Тримальхиона, пир Тримальхиона и события после пира Тримальхиона. Во всех трех частях Петроний рисует унылую картину.

Никто не интересуется философией и литературой, красноречие потонуло в пустословии, ораторы, не имеющие философского образования и филологической подготовки, переливают из пустого в порожнее.

Законы бессильны перед властью денег, суды подкупаются, а оргии, описанные в конце первой части, свидетельствует о полном падении морали.

Описание пира Тримальхиона могло напомнить римлянам диалог Платона «Пир», еще более усиливая сатирическое впечатление. В диалоге Платона пируют аристократы духа, а на пире, описанному Петрония, — духовно нищие люди. Для первых важны философские беседы, для вторых — горы пикантных блюд.

«Сатирикон», по-видимому, не есть упомянутый Тацитом список распутств Нерона и его сообщников, однако очень может быть, что в эпизодах пира Тримальхиона или где-либо еще в другом месте мелькают намеки на пиры или жизнь императора. Мышление гостей Тримальхиона примитивно, юмор груб, речь проста, но образна.

Петроний саркастически насмехается над ограниченным интеллектом вольноотпущенников, над их рабским преклонением перед богатством, дурным вкусом, низкой моралью, однако одновременно подчеркивает, что они — большая сила. Мы уже упоминали, что императоры, уничтожая сенат, особенно опирались на вольноотпущенников.

Петроний об этом не говорит, но подчеркивает, что вольноотпущенники начинали с нуля, должны были быть необыкновенно упорными и изворотливыми и теперь, став богатыми и могущественными, гордятся собой, смотря свысока на свободнорожденных, снисход.

Они не стыдятся своего невежества: «Я не учился ни геометрии, ни критике, вообще никакой чепухе, но умею читать надписи и вычислять проценты в деньгах и в весе» (58). Они начали с малого и разбогатели: «Оставил тридцать миллионов сестерций и никогда не слушал ни одного философа» (71).

Мы наслаждались этими прелестями, когда появление Тримальхиона, которого внесли на малюсеньких подушечках, под звуки музыки, вызвало с нашей стороны несколько неосторожный смех. Его скобленая голова высовывалась из ярко-красного плаща, а шею он обмотал шарфом с пурпуровой оторочкой и свисающей там и сям бахромой.

На мизинце левой руки красовалось огромное позолоченное кольцо; на последнем же суставе безымянного, как мне показалось, настоящее золотое с припаянными к нему железными звездочками.

Но, чтобы выставить напоказ и другие драгоценности, он обнажил до самого плеча правую руку, украшенную золотым запястьем, прикрепленным сверкающей бляхой к браслету из слоновой кости.

(32)

Теперь я хочу соединить свою землицу с Сицилией, чтобы, если мне вздумается в Африку проехаться, все время по своим водам плавать.

(48)

Тримальхион рассказывает о своей жизни: как он был рабом, как хозяин оставил ему состояние, но ему этого было не достаточно. Он взялся за торговлю, потом, накопив денег, давал их в долг под проценты. Везде требовались изворотливость, энергия, воля. Теперь у него останавливаются сенаторы.

«Так-то ваш друг: был лягушкой, стал царем», — говорит он (77) и Тримальхион одет в пурпурный плащ, подражает манерам царей и аристократов, пытается показать себя эрудитом, однако путает Медею с Кассандрой, Ганнибала с каким-то участником Троянской войны.

Вот как «отлично» он знает миф о Троянской войне и творчество Гомера:

Жили-были два брата — Диомед и Ганимед — с сестрою Еленой. Агамемнон похитил ее и принес в жертву Диане лань. Так говорит нам Гомер о войне троянцев с парентийцами. Как и следовало, Аганемнон победил, и дочку свою Ифигению выдал за Ахилла: от этого Лике помешался.

(59)

Петроний стремится познакомить читателей со всей жизнью этого человека родом из Африки, а также с последними мгновениями его пребывания в этом мире.

Эпизод пира Тримальхиона заканчивается прихотью хозяина представить его умершим: зачитывается завещание, гостям показывают его погребальное одеяние, играет траурная музыка.

Похороны Тримальхиона можно понимать по-разному: возможно, это пародия философского положения о том, что человек ежедневно понемногу умирает (ср. Sen. Epist. 1, 2), а может быть, но иллюстрация положения, что Тримальхион — это труп в духовном отношении.

В третьей части романа появляется новый персонаж — поэт Эвмолп. Он декламирует две длинные поэмы и несколько коротких стихотворений. Поэтические вставки в «Сатириконе» чаще всего написаны в вычурном стиле и в окружении антипоэтического текста создают комический эффект.

Многие части романа написаны по принципу драмы: они похожи на сценки из коротких представлений [66, 295—296, 308—309].

Конец романа не сохранился, и неясно, предлагает ли Петроний какой-нибудь выход из этого прогнившего мира; однако последовательно проведенная сатирическая линия и оппозиционный дух произведения видны и из фрагментов.

Источник: http://www.mgl.ru/library/12/Dilite_Rome_Lit_Petronius.html