Эссе по произведению Виктора Пелевина: «Generation «П»
Омский государственный
университет им. Ф.М.Достоевского
Эссе по произведению Виктора Пелевина:
«Generation «П».
Студентка группы: ЯОБ-241-У
Таранова Дарья
Омск 2013
Виктор Пелевин
– один из самых ярких и неоднозначных
современных
писателей, произведения которого вызывают бурную полемику на страницах
журналов и на сайтах сети Internet. Это связано, очевидно, не только с тем,
что «Пелевин – фигура культовая» [Немзер 2003, 392], но главным образом с
тем, что писатель «работает» в
очень актуальной сегодня области – в области
художественного анализа процессов, «совершающихся в сфере сознания и
коллективного бессознательного, индивидуальной психике, их воздействия
на ход истории, социальное поведение людей».
Практически все критики, говорившие о Пелевине, отмечают, что основное
содержание большинства его
произведений составляет описание различных
состояний сознания, в которых достоверными становятся самые
причудливые и фантастические картины
реальности .
Отсюда – внимание автора к феномену идеологии, рекламы,
возможностям информационно-коммуникационных технологий,
целенаправленно «переформатирующих» сознание людей.
В центре романа «Generation ―П‖» (1999) – проблема манипуляции
сознанием людей с помощью телевизионной
рекламы.
Особая эпохальная
знаковость этой проблемы привлекает читателей, «перекормленных»
рекламой, но не всегда четко представляющих себе ее суть и степень
воздействия на собственное сознание и – что значительно страшнее – на
подсознательную и бессознательную
сферы.
В ХХ столетии появляются средства массовой информации (периодические
издания, радио, телевидение, Internet), которые оказываются проводниками
различных идеологий власти. К электронной
«Энциклопедии методов
пропаганды», в которой подробно описаны современные технологии
манипуляции сознанием, приводятся два
показательных эпиграфа. Первый из
них – «СМИ сегодня есть инструмент идеологии, а не информации. Главное
в их сообщениях – идеи, внедряемые в
наше сознание контрабандой» (С.
Кара-Мурза). Второй – «Чем лучше люди узнают сущность влияющих на
сознание технологий, тем больше вероятность, что они поймут их
назначение, и тем менее вероятность, что эти технологии будут
использованы» (Дж. Маркс). Оба высказывания носят
предостерегающий характер, выявляя
подводные рифы современного
мировосприятия людей, оказывающихся
беззащитными и несвободными (т.е.
кем-то управляемыми) в своих нравственных, социально-политических
оценках и поступках.
Начиная примерно со второй четверти ХХ века, помимо СМИ огромное
значение приобретает искусство (кино, фотографии, театр, литература и
т.д.
),
которое в условиях любого режима (демократического или тоталитарного)
оказывается проводником авторского мировоззрения, в свою очередь
могущего оказаться ангажированным идеологией господствующей власти.
При этом знаковая природа искусства
способствует созданию в сознании
людей такой модели реальности, которая
закрывает им глаза на процессы в
действительной жизни.
«А в будущем ни одного произведения искусства не
будет создаваться просто так; не за горами появление книг и фильмов,
главным содержанием которых будет скрытое воспевание «кока-колы» и
нападки на «пепси-колу» – или
наоборот», – заявляет, пусть и
в утрированной форме, герой-автор из «Generation ―П‖» копирайтер Вавилен Татарский.
В отечественной
культуре рекламный бум пришелся на 90-е годы,
которые и стали объектом анализа
В. Пелевина в романе «Generation ―П‖».
Отдельные характеристики эпохи, рассеянные по всему произведению,
позволяют реконструировать авторскую
оценку переходного периода.
«Почти незаметно произошло
одно существенное для его будущего
событие. СССР, который начали обновлять, улучшился настолько,
что перестал существовать (если государство
способно попасть в нирвану,
это был как раз такой случай)».
«Антирусский заговор, безусловно,
существует — проблема только в
том, что в нем участвует все
взрослое
население России». Или такое почти
афористическое высказывание,
лаконично констатирующее новую характерную черту России – смычку
бизнеса и преступности: «…
основной экономический закон
постсоциалистической формации: первоначальное накопление капитала
является в ней также и
окончательным» (Пелевин, 2002).
В таком историческом контексте невозможно не видеть прямой
взаимосвязи между социально-политическим кризисом и взлетом манипуляционнно-рекламных технологий, которые заняли очень
значительное место в социально-психологическом и ценностном
пространстве культуры, переформатируемой на потребление. «Через
посредство рекламы потребитель, интериоризирует социальную инстанцию и
ее нормы в самом жесте
потребления» (Бодрияр).
Таким образом, в отечественной культуре конца
ХХ (начиная с 90-х гг.
)
резко обострился кризис ценностных установок сознания постсоветского
человека, который находит отражение
в романе Пелевина «Generation ―П‖».
Расцвет технологий и форм манипуляции
сознанием (в частности, телевизионной рекламы) как характерная черта переходно-критического
периода становится ведущей темой
произведения, раскрывая которую
автор
ставит проблему сущности манипуляции
сознанием в современном социуме,
а также в журналистике и литературе, создающих интерпретационные
модели действительности.
Источник: http://student.zoomru.ru/lit/jesse-po-proizvedeniju-viktora-pelevina/255330.2177700.s1.html
Виктор Пелевин – Все повести и эссе
Здесь можно скачать бесплатно “Виктор Пелевин – Все повести и эссе” в формате fb2, epub, txt, doc, pdf. Жанр: Русское современное, издательство Эксмо, год 2005.
Так же Вы можете читать книгу онлайн без регистрации и SMS на сайте LibFox.Ru (ЛибФокс) или прочесть описание и ознакомиться с отзывами.
На Facebook
В Твиттере
В Instagram
В Одноклассниках
Мы Вконтакте
Описание и краткое содержание “Все повести и эссе” читать бесплатно онлайн.
В сборник вошли 12 произведений Виктора Пелевина, написанные им в разные годы:Повести:Затворник и ШестипалыйПроблема верволка в Средней полосеДень будьдозеристаПринц ГоспланаЖелтая СтрелаМакедонская Критика Французской МыслиЭссе:ГКЧП как тетраграмматонЗомбификацияДжон Фаулз и трагедия русского либерализмаИсктлан-ПетушкиИмена олигархов на карте РодиныМост, который я хотел перейти
Виктор Пелевин
Все повести и эссе
– Отвали.
– ?..
– Я же сказал, отвали. Не мешай смотреть.
– А на что это ты смотришь?
– Вот идиот, Господи… Ну, на солнце.
Шестипалый поднял взгляд от черной поверхности почвы, усыпанной едой, опилками и измельченным торфом, и, щурясь, уставился вверх.
– Да… Живем, живем – а зачем? Тайна веков. И разве постиг кто-нибудь тонкую нитевидную сущность светил?
Незнакомец повернул голову и посмотрел на него с брезгливым любопытством.
– Шестипалый, – немедленно представился Шестипалый.
– Я Затворник, – ответил незнакомец. – Это у вас так в социуме говорят? Про тонкую нитевидную сущность?
– Уже не у нас, – ответил Шестипалый и вдруг присвистнул. – Вот это да!
– Чего? – подозрительно спросил Затворник.
– Вон, гляди! Новое появилось!
– Ну и что?
– В центре мира так никогда не бывает. Чтобы сразу три светила.
Затворник снисходительно хмыкнул.
– А я в свое время сразу одиннадцать видел. Одно в зените и по пять на каждом эпицикле. Правда, это не здесь было.
– А где? – спросил Шестипалый.
Затворник промолчал. Отвернувшись, он отошел в сторону, ногой отколупнул от земли кусок еды и стал есть. Дул слабый теплый ветер, два солнца отражались в серо-зеленых плоскостях далекого горизонта, и в этой картине было столько покоя и печали, что задумавшийся Затворник, снова заметив перед собой Шестипалого, даже вздрогнул.
– Снова ты. Ну, чего тебе надо?
– Так. Поговорить хочется.
– Да ведь ты неумен, я полагаю, – ответил Затворник. – Шел бы лучше в социум. А то вон куда забрел. Правда, ступай…
Он махнул рукой в направлении узкой грязно-желтой полоски, которая чуть извивалась и подрагивала, – даже не верилось, что так отсюда выглядит огромная галдящая толпа.
– Я бы пошел, – сказал Шестипалый, – только они меня прогнали.
– Да? Это почему? Политика?
Шестипалый кивнул и почесал одной ногой другую. Затворник взглянул на его ноги и покачал головой.
– Настоящие?
– А то какие же. Они мне так и сказали – у нас сейчас самый, можно сказать, решительный этап приближается, а у тебя на ногах по шесть пальцев… Нашел, говорят, время…
– Какой еще «решительный этап»?
– Не знаю. Лица у всех перекошенные, особенно у Двадцати Ближайших, а больше ничего не поймешь. Бегают, орут.
– А, – сказал Затворник, – понятно. Он, наверно, с каждым часом все отчетливей и отчетливей? А контуры все зримей?
– Точно, – удивился Шестипалый. – А откуда ты знаешь?
– Да я их уже штук пять видел, этих решительных этапов. Только называются по-разному.
– Да ну, – сказал Шестипалый. – Он же впервые происходит.
– Еще бы. Даже интересно было бы посмотреть, как он будет во второй раз происходить. Но мы немного о разном.
Затворник тихо засмеялся, сделал несколько шагов по направлению к далекому социуму, повернулся к нему задом и стал с силой шаркать ногами, так, что за его спиной вскоре повисло целое облако, состоящее из остатков еды, опилок и пыли. При этом он оглядывался, махал руками и что-то бормотал.
– Чего это ты? – с некоторым испугом спросил Шестипалый, когда Затворник, тяжело дыша, вернулся.
– Это жест, – ответил Затворник. – Такая форма искусства. Читаешь стихотворение и производишь соответствующее ему действие.
– А какое ты сейчас прочел стихотворение?
– Такое, – сказал Затворник.
Иногда я грущу,
глядя на тех, кого я покинул.
Иногда я смеюсь,
и тогда между нами
вздымается желтый туман.
– Какое ж это стихотворение, – сказал Шестипалый. – Я, слава Богу, все стихи знаю. Ну, то есть не наизусть, конечно, но все двадцать пять слышал. Такого нет, точно.
Затворник поглядел на него с недоумением, а потом, видно, понял.
– А ты хоть одно помнишь? – спросил он. – Прочти-ка.
– Сейчас. Близнецы… Близнецы… Ну, короче, там мы говорим одно, а подразумеваем другое. А потом опять говорим одно, а подразумеваем другое, только как бы наоборот. Получается очень красиво. В конце концов поднимаем глаза на стену, а там…
– Хватит, – сказал Затворник.
Наступило молчание.
– Слушай, а тебя тоже прогнали? – нарушил его Шестипалый.
– Нет. Это я их всех прогнал.
– Так разве бывает?
– По-всякому бывает, – сказал Затворник, поглядел на один из небесных объектов и добавил тоном перехода от болтовни к серьезному разговору: – Скоро темно станет.
– Да брось ты, – сказал Шестипалый, – никто не знает, когда темно станет.
– А я вот знаю. Хочешь спать спокойно – делай как я. – И Затворник принялся сгребать кучи разного валяющегося под ногами хлама, опилок и кусков торфа. Постепенно у него получилась огораживающая небольшое пустое пространство стена, довольно высокая, примерно в его рост. Затворник отошел от законченного сооружения, с любовью поглядел на него и сказал: – Вот. Я это называю убежищем души.
– Почему? – спросил Шестипалый.
– Так. Красиво звучит. Ты себе-то будешь строить?
Шестипалый начал ковыряться. У него ничего не выходило – стена обваливалась.
По правде сказать, он и не особо старался, потому что ничуть не поверил Затворнику насчет наступления тьмы, – и, когда небесные огни дрогнули и стали медленно гаснуть, а со стороны социума донесся похожий на шум ветра в соломе всенародный вздох ужаса, в его сердце возникло одновременно два сильных чувства: обычный страх перед неожиданно надвинувшейся тьмой и незнакомое прежде преклонение перед кем-то, знающим о мире больше, чем он.
– Так и быть, – сказал Затворник, – прыгай внутрь. Я еще построю.
– Я не умею прыгать, – тихо ответил Шестипалый.
– Тогда привет, – сказал Затворник и вдруг, изо всех сил оттолкнувшись от земли, взмыл вверх и исчез за стеной, после чего все сооружение обрушилось на него, покрыв его равномерным слоем опилок и торфа. Образовавшийся холмик некоторое время подрагивал, потом в его стене возникло маленькое отверстие – Шестипалый еще успел увидеть в нем блестящий глаз Затворника – и наступила окончательная тьма.
Разумеется, Шестипалый, сколько себя помнил, знал все необходимое про ночь. «Это естественный процесс», – говорили одни. «Делом надо заниматься», – считали другие, и таких было большинство.
Вообще, оттенков мнений было много, но происходило со всеми одно и то же: когда без всяких видимых причин свет гас, после короткой и безнадежной борьбы с судорогами страха все впадали в оцепенение, а придя в себя (когда светила опять загорались), помнили очень мало.
То же самое происходило и с Шестипалым, пока он жил в социуме, а сейчас – потому, наверное, что страх перед наступившей тьмой наложился на равный ему по силе страх перед одиночеством и, следовательно, удвоился, – он не впал в обычную спасительную кому.
Вот уже стих далекий народный стон, а он все сидел, съежась, возле холмика и тихо плакал. Видно вокруг ничего не было, и, когда в темноте раздался голос Затворника, Шестипалый от испуга нагадил прямо под себя.
– Слушай, кончай долбить, – сказал Затворник, – спать мешаешь.
– Я не долблю, – тихо отозвался Шестипалый. – Это сердце. Ты б со мной поговорил, а?
– О чем? – спросил Затворник.
– О чем хочешь, только подольше.
– Давай о природе страха?
– Ой, не надо! – запищал Шестипалый.
– Тихо ты! – зашипел Затворник. – Сейчас сюда все крысы сбегутся.
– Какие крысы? Что это? – холодея, спросил Шестипалый.
– Это существа ночи. Хотя на самом деле и дня тоже.
– Не повезло мне в жизни, – прошептал Шестипалый. – Было б у меня пальцев сколько положено, спал бы сейчас со всеми. Господи, страх-то какой… Крысы…
– Слушай, – заговорил Затворник, – вот ты все повторяешь – Господи, Господи… у вас там что, в Бога верят?
– Черт его знает. Что-то такое есть, это точно. А что – никому не известно. Вот, например, почему темно становится? Хотя, конечно, можно и естественными причинами объяснить. А если про Бога думать, то ничего в жизни и не сделаешь…
– А что, интересно, можно сделать в жизни? – спросил Затворник.
– Как что? Чего глупые вопросы задавать – будто сам не знаешь. Каждый, как может, лезет к кормушке. Закон жизни.
– Понятно. А зачем тогда все это?
– Что «это»?
– Ну, вселенная, небо, земля, светила – вообще, все.
– Как зачем? Так уж мир устроен.
– А как он устроен? – с интересом спросил Затворник.
– Так и устроен. Движемся в пространстве и во времени. Согласно законам жизни.
– А куда?
– Откуда я знаю. Тайна веков. От тебя, знаешь, свихнуться можно.
– Это от тебя свихнуться можно. О чем ни заговори, у тебя все или закон жизни, или тайна веков.
– Не нравится, так не говори, – обиженно сказал Шестипалый.
– Да я и не говорил бы. Это ж тебе в темноте молчать страшно.
Шестипалый как-то совершенно забыл об этом. Прислушавшись к своим ощущениям, он вдруг заметил, что не испытывает никакого страха. Это его до такой степени напугало, что он вскочил на ноги и кинулся куда-то вслепую, пока со всего разгона не треснулся головой о невидимую в темноте Стену Мира.
Источник: https://www.libfox.ru/622456-viktor-pelevin-vse-povesti-i-esse.html
Виктор Пелевин — книги и биография
01 октября, 2018 На книгу Тайные виды на гору Фудзи
Михаил БУДАРАГИН, шеф-редактор газеты «Культура»
Новый роман Виктора Пелевина «Тайные виды на гору Фудзи» — вещь сложная. Отчасти дело в том, что автор слишком много говорит о медитации, то есть требует от читателя понимания этой практики. Отчасти виной тому обилие самых разных книжных новинок.
Понятно, что лишние тексты очень отвлекают, а умение отделять важное от второстепенного наша литературная критика давно потеряла и штампует «обязательно к ознакомлению» на все подряд. Премии, которые дают кому попало, усугубляют ситуацию.
Но дело еще и в том, что Пелевин обращается к тем, кто, может быть, возьмет «Тайные виды» лет через сто. Это сбивает с толку.
Современная литература, и отечественная, и западная, и азиатская, устроена по принципу «продай книжку, а там хоть трава не расти». Романы и рассказы выходят почти каждый день, остаются в памяти единицы, и не существует универсального способа, который обеспечивает автору пропуск в вечность. Сегодняшний «бестселлер» через три недели никому не нужен, время ваять новый.
Ради чего? Заработок, амбиции, желание быть в тренде — мотивов множество, каждый из них неудовлетворителен в той или иной степени.
Между тем у словесности есть вполне определенные задачи, и если литературная общественность о них забыла, то это еще ничего не значит.
Общим местом стали рассуждения: мол, книги существуют лишь для того, чтобы развлечь пресыщенного обывателя, пощекотать ему нервы, надавить на любимую мозоль или погладить по голове, а авторы обязаны подстраиваться под читателя, у которого слишком много вариантов досуга. Такая позиция не столько вредна, сколько просто глупа, и Пелевин понимает это острее всех.
Его дерзание — остаться в истории, и потому в «Тайных видах» автор бросает автоматизм письма, обозначенный как стопроцентно работающий метод в прошлом романе «iPhuck 10», и переходит на сторону зла (его уже обвинили в «мизогинии», то есть можно ждать уверенного шельмования и разговоров о предательстве всех идеалов современного просвещенного человечества).
Пелевин возвращается к одной из ключевых своих тем, разбираясь, как меняется мироздание и обозначая параметры катастрофы, которая нас всех ждет.
Нынешняя модель общественных отношений — в романе она явлена достаточно отчетливо — ведет к тому, что миром можно будет управлять через неконтролируемую истерику, тяжелую форму виктимной агрессии (то есть попыток приписать кому-то статус жертвы, чтобы этот кто-то получил в свои руки искомую и ничем не ограниченную власть) и бесконечной смены никому не нужных картинок (так ведь работают многие медиа уже сейчас).
Борьба с ницшеанской волей к власти, маскулинностью и традицией европейского модерна рано или поздно приведет к тому, что не останется ни одного шага, который можно будет сделать, не вляпавшись в чью-нибудь маркетинговую уловку. Главная героиня «Тайных видов» — Таня не является в полном смысле человеком, во всяком случае, греческие философы — и Аристотель, и особенно Платон, и даже Сократ — уверенно задали бы ей вопрос: что она вообще такое? Сумма лайков в «Инстаграм»? Продолжение рекламы средства для (или от — кому как нравится) похудения? С христианской точки зрения она, конечно, является человеком в еще меньшей степени, потому что ни образа, ни подобия в ней не осталось. Это просто биоробот, мешок костей, который потребляет и борется параллельно за свои так называемые права (то есть — за более плотное потребление, свободное от условностей). Что тут человеческого? Ничего, действовать подобным образом можно выучить и шимпанзе.
Причем здесь Фудзи и улитка?
Стихотворение, которое очевидно легло в основу книги, звучит, напомним, так: «Улитка (улитки) Постепенно взбирайся (—тесь) На гору Фудзи» (это буквальный перевод, подстрочник). Кобаяси Исса, смешивая самое незначительное и одну из святынь синтоизма, ворота между Небом и Землей, скорее всего, имеет в виду, что рано или поздно достигшая вершины улитка никогда никому не расскажет, что она там увидела, не станет духовным учителем и вряд ли в полной мере осознает, что именно произошло.
Небеса разверзнутся перед ней, но никакой ценности в том ни для кого не будет.
Роман Пелевина написан о том, что биороботы, обретшие физическое (или цифровое) бессмертие, станут взбираться на гору Фудзи, уже не понимая, зачем. Как множество улиток, движущихся вверх с неведомой целью, они не будут приняты Небом, оставив после себя следы слизи, которые смоет первый же дождь.
Эта мысль сегодня звучит странно, но лет через сто, возможно, не будет ничего более естественного, чем думать именно так. Как говорится, горе было продать первородство за чечевичную похлебку, но променять его на возможность поучаствовать во флешмобе — гораздо хуже. Первородства больше не раздают, и социальный пессимизм Пелевина — прямое следствие того, что нынешний читатель ему уже не слишком интересен, а каков будущий — пока не ясно.
Адресат обращения неведом, но письмо в будущее отправлено. Мы не знаем, дойдет ли.
Источник
Читать полностью 01 октября, 2018 На книгу Тайные виды на гору Фудзи
После оглушительного успеха прошлогодней книги «iPhuck10» один из главных писателей современности снова готов удивлять. В новой книге Пелевин обращается к своим излюбленным темам — современная Россия и Древний Восток.
Писателю важно не только изобразить явления российской действительности, но и осмыслить вечную проблему ненасыщаемости человечества в постижении мира и получении счастья.
Готовы ли вы ощутить реальность так, как переживали ее аскеты и маги древней Индии две с половиной тысячи лет назад? И если да, хватит ли у вас на это денег? Стартап «Fuji experiences» действует не в Силиконовой долине, а в российских реалиях, где требования к новому бизнесу гораздо жестче.
Люди, способные профинансировать новый проект, наперечет…
Но эта книга — не только о проблемах российских стартапов. Это о долгом и мучительно трудном возвращении российских олигархов домой. А еще — берущая за сердце история подлинного женского успеха.
Герои книги — наши динамичные современники: социально ответственные бизнесмены, алхимические трансгендеры, одинокие усталые люди, из которых капитализм высасывает последнюю кровь, стартаперы-авантюристы из Сколково, буддийские монахи-медитаторы, черные лесбиянки.
В ком-то читатель, возможно, узнает и себя…
Источник
Читать полностью 01 октября, 2018 На книгу Тайные виды на гору Фудзи
Анна Наринская
специально для «Новой газеты»
За то время как Виктор Пелевин выпускает по ежегодной осенней книге, обсуждение — не спецконтракт ли это у него с издательством и не доставляет ли ему такая регулярность какого-то совсем уж невиданного баблоса — изжило себя. Теперь эта обязательность представляется каким-то послушанием, повинностью.
В этом тянет усматривать не казенные отношения с бухгалтерией, а самурайскую самодисциплину, например.
Ровно так же отношение Пелевина к критикам хочется рассматривать как работу, делание, осознанный шаг доброй воли. Потому что как ни крути, нашу жизнь он облегчил до чрезвычайности.
Он так давно и, опять же, регулярно насмехается над любой более или менее профессиональной рефлексией по своему поводу, создал по этому поводу столько ярких образов и метких формулировок, что всякий собирающийся поумничать на его счет оказывается включенным в его нарратив (это слово в новом романе удостаивается особенно презрительных пинков), а там, как известно, как ни барахтайся — все одно. «Работу критика я еще могу понять, — сообщает герой нового романа, — пересказал кое-как чужой сюжет, добавил запаха своих подмышек, и готово».
За то время как Виктор Пелевин выпускает по ежегодной осенней книге, обсуждение — не спецконтракт ли это у него с издательством и не доставляет ли ему такая регулярность какого-то совсем уж невиданного баблоса — изжило себя. Теперь эта обязательность представляется каким-то послушанием, повинностью. В этом тянет усматривать не казенные отношения с бухгалтерией, а самурайскую самодисциплину, например. Ровно так же отношение Пелевина к критикам хочется рассматривать как работу, делание, осознанный шаг доброй воли. Потому что как ни крути, нашу жизнь он облегчил до чрезвычайности. Он так давно и, опять же, регулярно насмехается над любой более или менее профессиональной рефлексией по своему поводу, создал по этому поводу столько ярких образов и метких формулировок, что всякий собирающийся поумничать на его счет оказывается включенным в его нарратив (это слово в новом романе удостаивается особенно презрительных пинков), а там, как известно, как ни барахтайся — все одно. «Работу критика я еще могу понять, — сообщает герой нового романа, — пересказал кое-как чужой сюжет, добавил запаха своих подмышек, и готово». В этой декларации, правда, не учтены бесконечные теперешние скандалы по поводу спойлеров в рецензиях, после которых, мол, читать неинтересно. Так что, получается, и пересказ сюжета критику теперь почти недоступен — только этот самый запах.
Но если же все-таки пытаться соответствовать такому определению работы критика, то надо сказать вот что. «Тайные виды на гору Фудзи» — это конструкция из двух историй олигарха средней руки Федора возраста сорок плюс и его бывшей одноклассницы Тани. Он, томимый бездельем и общей пресыщенностью, а также соблазненный уговорами скользкого стартапера с вычурным именем Дамиан, решается заняться техногенно-буддийскими практиками (на чисто буддийские у него, разумеется, нет ни усердия, ни душевных сил). Она, разозленная жизненными неудачами и почти отчаявшаяся, вступает в эзотерическую феминистскую секту. Их сближают колебания то ли существующей, то ли несуществующей, а вернее, непознаваемой реальности. Ну и некоторые неслучайные поводы у этого сближения тоже есть.
«Тайные виды на гору Фудзи» — это, конечно, безусловный и патентованный «пелевин». С его умением размазать авторский голос на всех персонажей, с его убедительным (даже для тех, кто никогда этого не пробовал) описанием внетелесных опытов, с его специальным презрением к политкорректности, выделяющимся даже на фоне его остальных презрений. Но это Пелевин — нерадикальный. Балансирующий, а вернее, зависший между пронзительностью, появляющейся как будто б даже против воли автора на страницах прошлогоднего «iPhuck 10», и теоретизированием позапрошлогодней «Лампы Мафусаила». Это даже как будто Пелевин — ленивый. «Внутри убиралась толстая филиппинка На ней была красная майка с надписью #metoo. Стилист нашего проекта был весельчак: в таких майках выходили на смену все уборщицы с метлами. Мол, мету, работа такая». И вот это вот — безразличное и, честно говоря, неостроумное — по поводу вещи, которая прямо-таки поменяла западный мир за последний год, по поводу ситуации, многие детали которой Пелевин практически предрек в прошлом романе!
Безразличие — вообще главный и доминирующий признак этого текста. Настолько очевидный, что его можно счесть метаописанием.
Пытаясь пролезть в нирвану без билета, но за взятку, так сказать, олигарх Федор и его друзья совершают страшную ошибку: «Мы предъявили ноосфере запрос на очень отчетливое знание для крайне сосредоточенного ума. Сосредоточенность эта на самом деле не была нашей». В итоге ноосфера нанесла зарвавшимся бизнесменам ответный удар: «Это было что-то среднее между героиновой ломкой и тоской ангела, сброшенного в бездну, но еще помнящего славу небес».
За то время как Виктор Пелевин выпускает по ежегодной осенней книге, обсуждение — не спецконтракт ли это у него с издательством и не доставляет ли ему такая регулярность какого-то совсем уж невиданного баблоса — изжило себя. Теперь эта обязательность представляется каким-то послушанием, повинностью. В этом тянет усматривать не казенные отношения с бухгалтерией, а самурайскую самодисциплину, например. Ровно так же отношение Пелевина к критикам хочется рассматривать как работу, делание, осознанный шаг доброй воли. Потому что как ни крути, нашу жизнь он облегчил до чрезвычайности. Он так давно и, опять же, регулярно насмехается над любой более или менее профессиональной рефлексией по своему поводу, создал по этому поводу столько ярких образов и метких формулировок, что всякий собирающийся поумничать на его счет оказывается включенным в его нарратив (это слово в новом романе удостаивается особенно презрительных пинков), а там, как известно, как ни барахтайся — все одно. «Работу критика я еще могу понять, — сообщает герой нового романа, — пересказал кое-как чужой сюжет, добавил запаха своих подмышек, и готово». В этой декларации, правда, не учтены бесконечные теперешние скандалы по поводу спойлеров в рецензиях, после которых, мол, читать неинтересно. Так что, получается, и пересказ сюжета критику теперь почти недоступен — только этот самый запах. Но если же все-таки пытаться соответствовать такому определению работы критика, то надо сказать вот что. «Тайные виды на гору Фудзи» — это конструкция из двух историй олигарха средней руки Федора возраста сорок плюс и его бывшей одноклассницы Тани. Он, томимый бездельем и общей пресыщенностью, а также соблазненный уговорами скользкого стартапера с вычурным именем Дамиан, решается заняться техногенно-буддийскими практиками (на чисто буддийские у него, разумеется, нет ни усердия, ни душевных сил). Она, разозленная жизненными неудачами и почти отчаявшаяся, вступает в эзотерическую феминистскую секту. Их сближают колебания то ли существующей, то ли несуществующей, а вернее, непознаваемой реальности. Ну и некоторые неслучайные поводы у этого сближения тоже есть. «Тайные виды на гору Фудзи» — это, конечно, безусловный и патентованный «пелевин». С его умением размазать авторский голос на всех персонажей, с его убедительным (даже для тех, кто никогда этого не пробовал) описанием внетелесных опытов, с его специальным презрением к политкорректности, выделяющимся даже на фоне его остальных презрений. Но это Пелевин — нерадикальный. Балансирующий, а вернее, зависший между пронзительностью, появляющейся как будто б даже против воли автора на страницах прошлогоднего «iPhuck 10», и теоретизированием позапрошлогодней «Лампы Мафусаила». Это даже как будто Пелевин — ленивый. «Внутри убиралась толстая филиппинка На ней была красная майка с надписью #metoo. Стилист нашего проекта был весельчак: в таких майках выходили на смену все уборщицы с метлами. Мол, мету, работа такая». И вот это вот — безразличное и, честно говоря, неостроумное — по поводу вещи, которая прямо-таки поменяла западный мир за последний год, по поводу ситуации, многие детали которой Пелевин практически предрек в прошлом романе! Безразличие — вообще главный и доминирующий признак этого текста. Настолько очевидный, что его можно счесть метаописанием. Пытаясь пролезть в нирвану без билета, но за взятку, так сказать, олигарх Федор и его друзья совершают страшную ошибку: «Мы предъявили ноосфере запрос на очень отчетливое знание для крайне сосредоточенного ума. Сосредоточенность эта на самом деле не была нашей». В итоге ноосфера нанесла зарвавшимся бизнесменам ответный удар: «Это было что-то среднее между героиновой ломкой и тоской ангела, сброшенного в бездну, но еще помнящего славу небес». Картина депрессии, которую дальше дает Пелевин на нескольких страницах, — точнейшее описание этого состояния (можно было бы написать — этой болезни века, если б не бояться такой банальности). Он говорит о том, как отдельные свойства явлений перестают складываться в собственно явления, о тусклости, о невозможности сосредоточиться, о постоянном ужасе неколебимо настигающего тебя знания, что вокруг чернота. О презрении к собственно сюжету жизни. Эти страницы никак не поддаются ироническому прочтению, даже при большом желании.
«Все, за что мы бьемся в жизни, — это перестановка букв на дисплее ума, корректура „рассказа про нас“, который читаем „мы сами“, хотя оба члена этого уравнения есть голимейшая подделка, ежесекундно разлетающаяся вдребезги… О ужас, о безысходность, о бездна…
Из бездны этой нет выхода. Мы можем родиться при авторитаризме, умереть при совсем другом авторитаризме, но из-под этого главного наперстка нам не выползти никогда».
Роман «Тайные виды на гору Фудзи» — даже там, где смешно, — написан как будто из-под этого наперстка.
Источник
Читать полностью 01 октября, 2018 На книгу Тайные виды на гору Фудзи
В романе 2018 года Виктор Пелевин небезуспешно скрещивает бизнес-буддизм с воинствующим феминизмом
Источник: https://eksmo.ru/authors/pelevin-viktor-olegovich-ID11753/
Читать онлайн «Эссе, статьи», автора Пелевин Виктор Олегович
В сборник эссе и статей вошли:
Ultima Тулеев, или Дао выборов, Виктор Пелевин спрашивает PRов, Гадание на рунах или рунический оракул Ральфа Блума, ГКЧП как тетраграмматон, Джон Фаулз и трагедия русского либерализма, Икстлан – Петушки, Имена олигархов на карте Родины, Код Мира, Мардонги, Мост, который я хотел перейти, Подземное небо, Последняя шутка воина.
Ultima Тулеев, или Дао выборов
Китайцы древности знали, что любой выбор одного варианта из нескольких ущербен, так как отвергает все остальные. Поле выбора редуцируется до одной-единственной точки, там, где только что царили неопределенность и свобода, возникает осознанная кем-то другим необходимость.
Поэтому стержневым понятием китайской культуры всегда являлся так называемый инвариантный выбор, при котором возможные ветви развития ситуации не отсекались, а происходила их интеграция в целое, что и считалось единственно правильным решением, позволявшим обрести подлинный Путь – Дао.
Поясним это на простом примере. Допустим, требуется выбрать между «А» и «В». При выборе «А» ситуация становится определеннее ровно в два раза, но все ветвления, связанные с «В», исчезают (то же, естественно, относится к противоположному решению).
Поэтому правильным выбором между «А» и «В» будет некое «С», инвариантное как «А», так и «В». Или, как в известном анекдоте, тот случай, когда подброшенная вверх монета вдруг встанет на ребро вместо того, чтобы упасть орлом или решкой.
Интересно, что в истории в конечном счете всегда так и происходит – вместо альтернативных решений торжествует синтез.
Естественность и закономерность такого подхода в области политики продемонстрировало недавнее «заявление тринадцати», где содержится призыв побудить политиков к весьма серьезным взаимным уступкам.
Крупных промышленников и банкиров никто не упрекнет в легкомыслии – наоборот, если уж кому-то в стране свойственно оценивать ситуацию с точки зрения здравого смысла, так это им.
Больше того, получается, что они гораздо ближе к изначальному Дао, чем политически ангажированная интеллигенция, давно уже заблудившаяся среди трех осин своего коллективного разума.
Суть послания финансово-промышленной элиты как раз и заключается в требовании ко всем участникам президентской гонки отказаться от личных амбиций и найти своего рода универсальный инвариант всех политических платформ. Единственным недостатком этого глубокого во всех отношениях документа является то, что в нем не указан способ стягивания всех кандидатов в одну по-настоящему общенародную фигуру. Но выход здесь представляется достаточно простым.
Одной из распространенных в этнографии техник изучения сравнительного облика народов является составление обобщенного портрета этнической группы. Это несложно.
Делают снимки нескольких тысяч человек – обычно строго анфас, как на документы, а затем с очень короткой экспозицией печатают все негативы на один лист фотобумаги. Получается несколько размытое изображение условного «эфиопа» или «полинезийца» и т. д.
Интересно отметить, что все без исключения лица, полученные таким способом, очень красивы, что лишний раз доказывает – мир, в котором мы живем, был прекрасно задуман, и если в нем что-нибудь не так, это не вина Создателя.
Ту же технику можно применить и к кандидатам в президенты. Нет необходимости делать специальные одномасштабные снимки под строго одинаковым углом, как приходилось этнографам и антропологам. Развитие компьютерной техники упростило задачу – достаточно обычного компьютера «Силикон графикс», оснащенного программой «Elastic Reality».
Эта программа работает следующим образом: в нее загружаются два изображения, называемые source image и target image. Морфинг, то есть преобразование, идет от source image к target image. На каждое лицо наносится специальный контур (если кому интересно, кривая Безье, где кривизной сегментов можно управлять, двигая «тангенсы», т.е.
тангенциальные отводы-«усы», исходящие из каждой точки). После того как оба лица обтянуты контурами, устанавливаются точки соответствия между ними (correspondense points), и осуществляется собственно преобразование, которое имеет примерно пятьдесят промежуточных стадий.
При этом можно получить лицо, в котором будет, скажем, сорок процентов source image и шестьдесят процентов target image, что позволяет учесть сравнительный рейтинг кандидатов.
Довольно простые вычисления, напоминающие решение задачи из химической теории растворов, позволяют получить лицо виртуального президента России, интегрирующего в себе все без исключения народные чаяния. Назовем этот персонаж Ultima Тулеев (что означает нечто вроде «последнего предела», в противоположность красному переделу и синему беспределу) и проследим ведущий к нему путь.
При первоначальных расчетах были использованы данные РОМИР (опрос 1500 чел.
в 160 населенных пунктах с 5 по 11 июня) в пересчете на 100% (Жириновский – 6%, Явлинский – 9%, Федоров – 3%, Лебедь – 10%, Ельцин – 43%, Зюганов – 29%).
Остальные кандидаты не учитывались как не имеющие серьезного визуального эффекта на конечный результат. После первого тура выборов была проведена корректировка и получено новое изображение универсального кандидата.
Программа Elastic Reality позволяет одновременно работать только с двумя лицами, поэтому в процессе морфинга было получено несколько промежуточных результатов. Для каждого из них можно проделать короткий морфинг предвыборных лозунгов.
1. Трансмутация Ельцин – Зюганов (президент Зюгельцин): «Не дадим демонистам увлечь Россию в пропасть!»
2. Трасмутация Лебедь – Федоров (президент Лебедоров): «Каждый вор, взяточник и бандит должен знать – он получит в глаз!»
3. Трансмутация Жириновский – Явлинский (президент Жирявлинский): «К Индийскому океану за пятьсот дней!»
4. Трансмутация Жирявлинский – Лебедоров. Промежуточный результат, интересный прежде всего тем, что это самый точный портрет так называемой «третьей силы». Читателю предлагается самому придумать обобщенному кандидату «третьей силы» предвыборный лозунг.
Интересно, что первый гомункулус (Зюгельцин) является базовым, и остальные кандидаты служат чем-то вроде соуса, добавляя ему округлости щек и стального блеска в глазах, хорошо заметного на двадцатидюймовом мониторе.
Но, хоть французы и говорят, что все дело в соусе, неожиданный для многих результат первого тура слабо сказался на внешности Ultima Тулеева.
Последний портрет в серии трансмутаций (правый нижний угол этой страницы) является изображением Ultima Тулеева, полученным на основе результатов первого тура президентских выборов – практически это лицо ничем (кроме пробора на голове) не отличается от лица президента, полученного по результатам опроса РОМИРа.
Мы не претендуем на лавры первооткрывателя методики получения универсального кандидата. Отметим два случая, когда она уже применялась в нынешней предвыборной кампании. Первый, самый известный – это состоявшийся недавно морфинг Ельцин-Лебедь.
Второй, мало кем правильно понятый, – это появление кандидата Брынцалова, который на самом деле является тридцать вторым кадром пятидесятипозиционного перехода от Жириновского к Федорову.
Это, кстати, наводит на мысли о том, что никто не может гарантировать реальности остальных кандидатов и, вполне возможно, что все нынешнее правительство России – просто несколько десятков гигабайт виртуального видеоряда на винчестере «Силикона» или «Оникса» в какой-нибудь подземной анимационной студии.
В заключение хотелось бы заметить, что царящий в средствах массовой информации предвыборный ажиотаж вызывает у нормального человека тяжелое чувство. Все газеты и телеканалы неистово спорят, кто станет следующим президентом России и поведет ее дальше по «пути».
Нам представляется, что мы дали избыточный ответ на этот вопрос, показав эйдос, или первообраз, будущего президента, по отношению к которому любой победивший кандидат будет просто одной из возможных проекций. А что касается пути, по которому пойдет дальше Россия, то непонятно, как и куда символическое понятие может пойти по абстрактному.
Впрочем, мы допускаем, что некоторые из аналитиков все же искренни в своем стремлении постичь истину. Хотелось бы напомнить им, что Дао, о котором мы говорили в начале, это не дорога, по которой идут или ведут других, но, скорее, путь, который обретают внутри, наедине с собой, в опустевших и темных коридорах командных пунктов, избиркомов, телестудий и редакций.
Или, как говорил недавно по телевизору двадцать седьмой кадр пятидесятикадрового морфинга Толстой-Буковский, наивно считать, что новый президент что-то изменит – подлинную реформу России надо начинать с себя.
Виктор Пелевин спрашивает PRов
Виктор Пелевин спрашивает:
«Не являются ли современные технологии обработки массового сознания развитием разработок геббельсовской и сталинской пропаганды?»
В субботу 13 ноября состоялись очередные занятия в PR-лаборатории, созданной журналом «Советник» и факультетом прикладной политологиии ГУ-ВШЭ.
В них принял участие писатель Виктор Пелевин, которого член Экспертного совета журнала Алексей Кошмаров в своем письме в редакцию «Советника» накануне занятий назвал «о …
Источник: https://knigogid.ru/books/24263-esse-stati/toread
Анализ художественного текста: роман “Generation П” В. Пелевина
Обратимся теперь к роману “Generation П” В. Пелевина. Рассмотрим, как используется интересующий нас композиционный прием современным автором. Нашему анализу мы предпошлем два отрывка из отзывов о пелевинском творчестве:
“По мере чтения нарастает ощущение еще одного “П”, едва ли предусмотренного автором. Это вызывающее естественный протест ощущение, что тебя берут на ПОНТ “. (Л. Рубинштейн. Когда же придет настоящий “П”? “Итоги”, N 17, 26.04.99).
“Может быть, он меня, как читателя, “кидает”? Может быть, все это сделано специально? не воплощение ли это заранее продуманного плана? Поставить целью сотворение плохого романа – установка, достойная истинного постмодерниста. Если я прав, то задача действительно выполнена блестяще! Пустота, цитирующая саму себя!”.
Как видно из приведенных отрывков, критики обращают внимание на новые отношения автора и читателя в постмодернистском романе. Книга строится как розыгрыш читателя, авторская стратегия состоит в том, чтобы “взять на понт”, “кинуть” читателя, подсунуть ему бессодержательную пустышку (“пустоту”), но при этом создав иллюзию значительности и насыщенности произведения глубоким смыслом.
Если таким образом интерпретировать авторский замысел, то окажется, что обобщающим высказываниям отводится далеко не последнее место в реализации подобной авторской стратегии.
Нагромождая обобщающие блоки, автор заставляет читателя напряженно выискивать в них философскую глубину, которой там на самом деле нет.
“Пустоту”, отсутствие содержания Пелевин маскирует звучной фразой (форма обобщающего высказывания) с претензией на философское обобщение (семантика обобщающего высказывания). Чтобы подтвердить это наблюдение, приведем небольшую цитату из романа:
– Человек по своей природе прекрасен и велик, – сказал сирруф. – Почти так же прекрасен и велик, как сирруф. Но он этого не знает. А мусор – это и есть его незнание. Это identity, которой на самом деле нет. Человек в этой жизни присутствует при сжигании мусора своей identity. Согласись, что лучше греться у этого огонька, чем гореть в нем заживо.
– Зачем человеку глядеть в этот огонь, если в нем сгорает его жизнь?
– Вы все равно не знаете, что с этими жизнями делать. И куда бы вы ни глядели, вы все равно глядите в огонь, в котором сгорает ваша жизнь … и т.д.
Пелевин эксплуатирует инерцию читательского ожидания: читатель привык, исходя из своего опыта, видеть в обобщающих композитивах, включенных в рассуждения автора или персонажа, своего рода смысловые центры текста, центральные моменты авторской идеи. К тому же сама форма обобщающего высказывания выработана языком для выражения наиболее значимых жизненных обобщений. Все эти свойства обобщающего высказывания автор эффективно использует, воплощая свой замысел.
Здесь важно еще помнить, что литературное произведение конца XX в. часто представляет собой проект, который создается в расчете на определенного читателя.
В ходе чтения романа, в результате анализа обнаруживаемых в нем обобщающих высказываний складывается впечатление, что массовый “потребитель” пелевинского творчества – человек “ленивый или посредственный”. Здесь мы цитируем французского мыслителя XVIII в.
Себастьяна Роша Никола де Шамфора (1741 – 1794), писавшего: “Максимы, сентенции, краткие нравоучения создаются людьми острого ума, которые трудятся, в сущности, на потребу умам ленивым или посредственным.
Усваивая чужую сентенцию, ленивец избавляет себя от необходимости самолично делать наблюдения, приведшие ее автора к выводу, которым он и поделился с читателем. Люди ленивые или посредственные, полагая, что сентенция освобождает их от обязанности углубляться в предмет, придают ей значение гораздо более широкое, нежели автор, если только он – а это иногда случается – сам не грешит посредственностью” .
Писательскую установку В. О. Пелевина можно было бы еще охарактеризовать словами Ф. М.
Достоевского: “Для вас пиши вещи серьезные, – вы ничего не понимаете, да и художественно писать тоже нельзя для вас, а надо бездарно и с завитком. Ибо в художественном изложении мысль и цель обнаруживаются твердо, ясно и понятно.
А что ясно и понятно, то, конечно, презирается толпой, другое дело с завитком и неясностью: а, мы этого не понимаем, значит, тут глубина” .
Внушить иллюзию глубины и значительности, быть “завитком”, инструментом своеобразной игры автора с читателем – в этом, как представляется, состоит главная функция обобщающих высказываний в романе “Generation П”.
Проанализировав два текста, вернемся к вопросу, поставленному в начале статьи: какие результаты дает предложенный коммуникативной грамматикой метод исследования текста?
Коммуникативно-грамматический анализ, как представляется, может претендовать на объективность, поскольку основывается на том, что непосредственно представлено в тексте. Анализ начинается с выделения языковых и речевых приемов построения исследуемого текста.
И только после этого исследователь переходит к объяснению авторской стратегии, к ответу на вопрос о замысле, позиции, мировосприятии, об отношении автора к предмету и поставленной им проблеме, о его прагматических интересах. “Чем адекватнее анализ тактики текста, тем достовернее понимание стратегии автора”.
Очевидно, что это понимание, интерпретация могут быть различными, но – еще раз подчеркнем – они исходят из того, что непосредственно дано в тексте.
Овладение описанным методом исследования текста позволяет развить у учащихся навыки анализа, самостоятельность и критичность мышления, хороший литературный вкус, который предполагает в том числе и способность не поддаваться бездумно модным веяниям, но формировать собственные суждения о прочитанном. Об этом свидетельствуют и школьные учителя, которые уже используют учебник русского языка, созданный на базе теории коммуникативной грамматики, в своей практике.
Источник: http://www.uznaem-kak.ru/analiz-xudozhestvennogo-teksta-roman-generation-p-v-pelevina/
Виктор Пелевин: бабочка сознания в лабиринтах реальности
Виктор Олегович Пелевин — один из самых спорных, неоднозначных и интересных современных писателей.
Родился он в 1962 в Москве, окончил МЭИ, служил в армии, затем несколько лет учился в Литинституте, откуда был отчислен «как утративший связь с вузом».
Работал в журнале «Наука и религия», где увлекся восточным мистицизмом; именно там в 1989 году был опубликован первый рассказ молодого автора — «Колдун Игнат и люди».
Немалое влияние на мировоззрение Виктора оказало учение К. Кастанеды, переводами которого он занимался для издательства МИФ.
Эволюция творчества Пелевина — методы, идеи, произведения
Творчество Пелевина определяют по-разному: «Русский Классический Пострефлективный Постмодернизм», «психоделический антиреализм», «поп-метафизика» и даже «философия для чайников».
Но работает он именно в парадигме постмодернизма, виртуозно используя обширный арсенал его приемов. Можно выделить целый ряд рассказов, написанных в рамках литературного эксперимента. Они характеризуются непременной игрой с формой и минимальной идеологической нагрузкой.
Так, в рассказе «Бубен нижнего мира» Пелевин размышляет о тексте, способном запустить в сознании читающего механизм самоуничтожения; «Зигмунд в кафе» провоцирует осмысление описываемых ситуаций в русле психоанализа, ироничной концовкой переворачивая читательские ожидания с ног на голову.
По похожему принципу построен рассказ «Ника«. Текст «Водонапорной башни», занимающий несколько страниц, состоит из одного сложного предложения.
Рассказ «Принц Госплана» основан на совмещении реальности и виртуальной игры, впрочем, здесь уже появляется характерный для автора онтологический подтекст.
Виктор Пелевин
Весьма интересен по форме роман-аллегория «Жизнь насекомых» (1993): многомерность повествования, необычная пазловая связанность эпизодов, неуловимость метаморфоз, включающая и подстегивающая читательское воображение.
В рамках литературной игры слово «дискурс» у Пелевина становится практически ругательным, а исконно бранные слова в романе «Священная книга оборотня» превращаются в имена персонажей, утрачивая обсценное эмоционально-экспрессивное значение. Схожий прием используется в рассказе «День бульдозериста», где ненормативная лексика заменяется комбинациями слов «мир, труд, май».
Основной темой ранней прозы является влияние советской идеологии и психокодов социалистического новояза на сознание отдельного человека и коллективное бессознательное всей нации.
Это эссе «ГКЧП как Тетраграмматон», повесть «Зомбификация», рассказы «Вести из Непала», «День бульдозериста», «Миттельшпиль», роман «Омон Ра»(1992).
«Меня не столько интересует формальный диагноз, сколько та внутренняя причина, по которой человек выпадает из своей нормальной социально-психической ниши… Вы как раз принадлежите к тому поколению, которое было запрограммировано на жизнь в одной социально-культурной парадигме, а оказалось в совершенно другой… Одни люди оказываются в силах начать новую жизнь… а другие так и остаются выяснять несуществующие отношения с тенями угасшего мира.» («Чапаев и Пустота»)
Смена эпох и деидеологизация сознания — следующая тема в творчестве писателя. С развалом СССР произошло крушение привычной системы координат, наступило вожделенное «время перемен», неожиданно обернувшееся зыбким и неустойчивым безвременьем. Из этой атмосферы уязвимости, как снежок из мокрого снега, и слеплен роман «Чапаев и пустота» (1996), ставший визитной карточкой писателя.
Действие разворачивается сразу в двух планах реальности: в кровавом хаосе гражданской войны 1917 года и свистопляске лихих 90-х. Ощущение ненадежности и иллюзорности окружающей действительности усиливается вплетением в ткань романа снов, фантазий и измененных состояний сознания героев.
Эту же бытийную неопределенность несет в себе Петька: поэт-декадент, монархист, по ошибке попавший в ряды красноармейцев, он видит во сне психиатрическую лечебницу будущего, где его пытаются «вылечить от реальности».
Читатель ломает голову: какая же из сюжетных линий подлинная — романтические странствия героя с Анной и Чапаевым по степям Внутренней Монголии или серая обыденность постперестроечной России? Чапаев, по совместительству аватара будды Амида, поясняет: будущее, которое видит Петька — очередная кокаиновая фантазия Котовского, а «весь этот мир — это анекдот, который Господь Бог рассказал самому себе.»
Постмодернистский по форме, «Чапаев» пропитан философией дзен-буддизма.
«Это первый роман в мировой литературе, действие которого происходит в абсолютной пустоте»
— прокомментировал автор: весь мир произведения — мимолетное впечатление, которое на секунду вспыхивает в сознании Петра Пустоты.
Особенность пелевинского метода состоит в наблюдении и анализе окружающей действительности, которая на страницах книг приобретает фантастические черты, доходит до гротеска и в конечном счете полностью дереализуется.
Если структура рассказов писателяПелевина относительно линейна, то произведения крупных форм — это невероятные фантасмагории, где перемешаны в самых причудливых интерпретациях анекдоты, сказки, мифологемы, философские концепции, щедро сдобренные аллюзиями и реминисценциями и искусно приправленные едкой авторской иронией.
Исторические персонажи и общественные деятели, предстающие в самых неожиданных ракурсах, нумерологические покемоны, эстетствующие вампиры, оборотни всех мастей — в погонах и без, рефлексирующие сараи, бройлеры-визионеры и галлюцинации-резонеры — это отражение реальности постмодерна, абсурдной и бессмысленной в своей сущности.
С относительной стабилизацией общества и наступлением массовой гонки потребления автор сфокусировался на новых средствах манипулирования массовым сознанием, свойственных информационным обществам — СМИ и рекламе. Этому целиком посвящен роман «Generation «П»»(1999) и частично «Empire V»(2006).
Следующий за ними «Бэтман Аполло» (2013) в большей степени подчинен логике развития сюжета (все три романа связаны между собой общей концепцией реальности и героями) и представляет собой прочтение вампиро-халдейской истории в гностическом дискурсе.
Трилогия (пока что) лишена света, обретения духовного смысла героем. Рама опускается все ниже, приближаясь к вершине перевернутой пирамиды инфернального зла — «в темноту, назад и вниз».
Эта линия перекликается с повестью «Операция Burning Bush» из сборника «Ананасная вода для прекрасной дамы»(2011), где Семен Левитан, пережив трансцендентный опыт единения с Абсолютом, должен совершить падение в адские глубины черного инфракосмоса.
«Может, подниматься к Богу и долго. А падение — это всегда быстро.»(Операция Burning Bush»)
Наиболее удачным в этой трилогии считается роман «Generation «П»», рассматривающий технологии политического пиара, СМИ и рекламы с точки зрения бодрийяровской концепции символического обмена. Повторение образов и достаточно вялая динамика повествования в «Ампире» и «Бэтмане» наводят на мысли о некотором застое в творчестве писателя.
Впрочем, сюжет для него — лишь канва, на которую нанизывается самое главное: ироничными стежками рисуется сюрреалистичная картинка, в которой явственно проступают черты актуальных и узнаваемых событий. Автор очень чутко улавливает малейшие тенденции общественно-политической и культурной жизни общества.
Например, нашумевшие выборы, протестное движение и скандал вокруг «Pussy Riot» получили авторскую оценку в вышедшем вскоре романе:
«Как, однако, мало влияния осталось у Богородицы на людской мир. Не смогла даже уберечь бедняжек от тюрьмы».
«Любая гламурная революция безопасна, потому что кончается естественным образом — как только протест выходит из моды.» («Бэтман Аполло»)
В наступившей сегодня «эре пустоты», когда отсутствие духовных смыслов и ценностей компенсируется ценностями материальными, через обладание которыми личность пытается самоидентифицироваться, человек из субъекта незаметно превращается в человека-объект. Знаковое потребление всеобъемлюще, и все – от потребления вещей и до потребления среды человеческой жизни, превращаются в симулякры, а человеческая жизнь – в симуляцию, в равнодушную манипуляцию знаками.
«Западный образ жизни требует от человека чудовищного количества игры. Каждый день, каждый миг. Западная культура построена на одной тайной аксиоме — что жизнь, протекающая в визуально привлекательных формах, уже в силу этого является приемлемой. Аполло воспитал целые поколения доноров, реагирующих не на реальность жизни, а на картинку этой реальности.
Для кинозрителя нет разницы между «быть» и «выглядеть». Ты становишься генератором визуальных образов, которые в идеале должны вызывать чужую зависть. Ты все время занят перформансом, который должен убедить других и тебя самого, что ты успешен и счастлив.
Ты всю жизнь работаешь источающим боль манекеном, сравнивающим себя с отражением других восковых персон…» («Бэтман Аполло»).
Человек, обуреваемый желаниями, связывает счастье с обладанием материальными объектами и, получив желаемую вещь и не став при этом счастливее, испытывает чудовищную фрустрацию. Со временем он накапливает огромный потенциал тоски и все больше и больше страдает.
«Любое движение ума, занятого поиском счастья, является страданием или становится его причиной». (Бэтман Аполло»)
Пелевин предлагает действенное буддийское лекарство: чтобы перестать страдать, нужно отказаться от желаний. И осознать, что мир — иллюзия,
«фильм про съёмки другого фильма, показанный по телевизору в пустом доме.» («Generation «П»»)
Именно эту мысль писатель упорно проводит через все свои книги.
Пелевин — настоящий литературный парадокс: работая в рамках постмодернизма, он отрицает его сущностную основу, противопоставляя мишурной пустоте мейнстрима метафизически наполненную пустоту буддизма.
Будучи весьма популярным, редко появляется на публике и почти не дает интервью. При этом отсутствие громких рекламных кампаний его книг действует куда эффективней навязчивого пиара.
Виктора Олеговича нередко упрекают в бездуховности, цинизме и склонности видеть все в черном цвете. Но подобные заявления свидетельствуют лишь об излишне поверхностном прочтении его текстов. В качестве контраргумента хочется привести эту цитату:
«Наша планета — вовсе не тюрьма. Это очень большой дом. Волшебный дом. Может, где-то внизу в нем есть и тюрьма, но в действительности это дворец Бога.
Бога много раз пытались убить, распространяли про него разную клевету, даже сообщали в СМИ, что он женился на проститутке и умер. Но это неправда. Просто никто не знает, в каких комнатах он живет — он их постоянно меняет.
Известно только, что в тех комнатах, куда он заходит, чисто убрано и горит свет. А есть комнаты, где он не бывает никогда. И таких все больше и больше.»(«Ампир V»)
Читатель всегда субъективен: он все примеряет на себя, пропуская информацию через призму своего опыта, мировоззрения, убеждений, соглашаясь или внутренне дискутируя с автором. Поэтому каждый выделяет в тексте свое, знакомое и понятное: кто то — аллюзии политических коллизий, кто-то — наркотические трипы, кто-то — «правильные мемокоды», а кто-то — философию дао и дзена.
Пелевинская проза всегда многослойна, и степень понимания ее напрямую связана с культурным «багажом» читателя: чем он эрудированней, тем больше возможностей открывается для дешифровки интеллектуальной авторской игры.
Литературные премии В. О. Пелевина:
1990: «Великое Кольцо-90» (рассказ «Реконструктор»)
1990: «Золотой шар-9» (повесть «Затворник и Шестипалый»)
1991: «Великое Кольцо-91″(повесть»Принц Госплана»)
1992: Малая Букеровская премия (сборник «Синий фонарь»)
1993: «Великое Кольцо-93» (рассказ «Бубен верхнего мира»)
1993: «Бронзовая улитка-93» (роман «Омон Ра»)
1993: «Интерпресскон-93» (роман «Омон Ра»)
1993: «Интерпресскон-93» (повесть «Принц Госплана»)
1995: «Странник-95» (эссе «Зомбификация»)
1997: «Странник-97» (роман «Чапаев и Пустота»)
2000: «Немецкая литературная премия имени Рихарда Шёнфельда» (роман «Generation П»).
2001: «Нонино-2001» в Зальцбурге (как лучшему иностранному писателю)
2003: «Премия Аполлона Григорьева-2003» (роман «ДПП NN»)
2004: «Национальный бестселлер-2004» (роман «ДПП NN»)
Источник: http://velikayakultura.ru/sovremennaya-literatura-rossii/viktor-pelevin-babochka-soznaniya-v-labirintah-realnosti