Культура
Возможно, и завтра из «всего этого хаоса и всей этой лжи» растерянные толпы будут выведены сильной рукой. Царь Запада, основатель цифровой диктатуры, вождь с полуискусственным интеллектом уже предсказан вещими комиксами. Почему бы этим комиксам не сбыться? Тоже вариант
9 ноября в Москве выступает группа 5FDP. Думаю, это лучший (наравне, впрочем, с Disturbed) современный американский метал-бенд.
Звучат музыканты классически, точнее, сверхклассически, потому что классикам жанра в их времена и не снились такие технологии звукоизвлечения, какие доступны сегодня их последователям.
Фронтмен с почти русским именем Айвен (Ivan) и умеренно неприличной на русский слух фамилией Муди (Мооdy) поёт мощно и доходчиво. Не знаю, как звучало то, что слышал Моисей «из облака, бури и мрака», не исключаю, что очень похоже.
Слова песен просты, но их умелое употребление доказывает, что и простыми словами при желании можно обойтись для выражения самых сильных чувств и обсуждения самых сложных тем.
Например, в одном из хитов под названием Wash it all away поётся приблизительно следующее: «Весь этот хаос и вся эта ложь — я ненавижу их», «Я загибаюсь здесь, я тут намусорил — может ли кто-нибудь смыть это всё?», «Я отказался от общества, от семьи… от демократии… от медиа… от морали… плевать, что вы думаете обо мне». И ещё: Done with all your hypocrisy («Со всем вашим лицемерием покончено»).
Помощник президента России Владислав СурковРИА Новости
Песня, лирический герой которой отвергает всеобщее лицемерие, вышла на рынок в 2015 году.
Как раз накануне необычных выборов 2016-го, ход, итоги и последствия которых стали драматической и не вполне пока успешной попыткой «великого общества» очиститься от лицемерия, «смыть это всё».
Простодушие вступило в борьбу с приличиями на национальном уровне. А что в Штатах приобретает национальный масштаб, то за их пределами становится глобальным трендом.
Теперь, когда и Голливуд вслед за Вашингтоном приступил к сеансам саморазоблачения, рассыпая собственную респектабельность, как карточный домик, тренд превратился в мегатренд.
(Кстати, о Голливуде. По-английски «лицемер» звучит как «гипокрит», hypocrite — слово греческого происхождения, изначально означавшее «актёр».)
Строка done with all your hypocrisy в этом контексте звучит и как пророчество, и как приговор, и как девиз новой эпохи.
Люди массово и всё чаще делают странный выбор. Остраннение политического ландшафта наблюдается везде на Западе. Недоверие ко всему обыденному нарастает. Привычное воспринимается как фальшивое, ненастоящее. Непривычное обнадёживает. Нормальный человек теряет популярность, фрик обретает её.
Лицемерие порицаемо, но, чтобы исследовать его, нужно, как при исследовании всех порицаемых и при этом широко практикуемых вещей, таких как война, неверность, переедание, рассмотреть вопрос вне нравственных координат.
Двойные стандарты, ханжество, двуличие, тройные стандарты, политкорректность, интриги, пропаганда, лесть, лукавство широко распространены не только в политике. Социум устойчив, если все его элементы нашли друг с другом общий язык — язык, на котором удобно лгать. Причём не только другим, но и себе.
Язык лицемерия соткан из иносказаний, недосказанностей, эвфемизмов, загадок, метафор, магических формул, приёмов табуирования и словоблудия, клише, слоганов, двусмысленностей и ярлыков. Он служит материалом как для индустрии популярных искусств и политического программирования, так и для общения на бытовом уровне и даже для молчания.
Говорить одно, думать другое, делать третье вроде бы нехорошо, но по-другому почти ни у кого не получается. Лицемерие в рационалистической парадигме западной цивилизации неизбежно по двум причинам.
Во-первых, сама структура речи, по крайней мере связной, «разумной» речи, слишком линейна, слишком формальна, чтобы полноценно отражать так называемую реальность. Гегель справедливо утверждал, что непротиворечивое высказывание не может быть истинным.
То, что кажется логичным, всегда более или менее ложно. Язык — это двухмерное пространство, все выразительные средства, всё «богатство и многообразие» которого сводится на самом деле к бесчисленным повторам в разных масштабах и на разные темы простейшей смыслообразующей пары «да»/«нет».
Этот включатель/выключатель любого слова и любых словосочетаний — от просьбы передать горчицу до «Братьев Карамазовых» и теории суперструн — щёлкает тысячу раз в день в миллиардах голов.
Но сколько бы он ни щёлкал, он не может впихнуть негабаритный многомерный мир в плоское человеческое мышление.
Повсеместное и, можно сказать, необузданное применение двоичных кодов (да/нет, 0/1, ±, бог/человек, ангел/демон, республиканец/демократ, правда/ложь и так далее и тому подобное) хорошо работает. Однако хорошо работать не значит быть истиной. Поэтому даже во время редких приступов острой правдивости люди говорят не совсем то, что есть на самом деле — «мысль изречённая есть ложь».
Вторая причина господства гипокритов ещё более глубокая. Притвориться тем, кем ты не являешься, скрыть свои намерения — это важнейшая технология биологического выживания. Без этого в дикой природе нельзя ни напасть, ни спрятаться. Люди унаследовали инстинкт притворства от диких предков и сильно развили его.
В культурах всех народов есть два основных типа героев — боец и хитрец. Хитроумный Одиссей не менее почитаем, чем могучий и грубый Ахиллес. Одиссей, конечно, тоже воин. Он и храбр, и силён, но всё же главные его черты — изворотливость, красноречие, хитрость.
Враги не разбегаются, лишь завидев его, как это бывает при появлении Ахиллеса. И не он, а Ахиллес убивает великого Гектора. Но Одиссей, в отличие от Ахиллеса, выживает и с честью возвращается домой.
Да ещё и удостаивается от Гомера персональной поэмы, поскольку его подвиги не так однообразны, как Ахиллесовы, а приключения занятны и увлекательны.
Трикстер, плут, обманщик, игрок — центральные персонажи и художественных повествований, и реальных исторических событий.
Обманные движения — базовый навык футболиста и боксёра. Военная хитрость — главное оружие полководца. Коварство — доблесть шпиона. Вероломство — незапрещённый приём борьбы за власть.
Человек охотнее требует правдивости и прозрачности от других, нежели от себя — естественное желание разоружить соперника, а самому остаться вооружённым.
Конкурирующие группы влияния яростно требуют друг от друга предельной и зачастую заведомо неосуществимой открытости, стимулируя рост инноваций в сфере сокрытия истины. Самые честные закапываются в глубокий и тёмный интернет.
Остальные совершенствуют мастерство на виду у всех. Повальное увлечение транспарентностью подняло качество лицемерия на невиданную ранее высоту.
В общем, лицемерие отвратительно, эффективно и неизбежно. Но гипокритические дискурсы, языки, на которых лгут, метафоры лицемерия периодически устаревают. От частого повторения маскировочные фразы обесцениваются, несоответствия и нестыковки начинают выпирать.
На сохранение статус-кво расходуется всё больше (и всё с меньшей отдачей) оговорок, оправданий, объяснений, длиннот и пауз. Система достигает предела сложности, сложность превращается в пугающую путаницу. Возникает запрос на упрощение, вызывающий ещё более разрушительные риторические бури и приливы демагогии.
Этические схемы расплываются. «Я никогда не понимал, что было неправильно, а что правильно», — поёт Муди.
Общественный договор, написанный на распадающемся политическом языке, начинает понемногу терять силу. Основные положения этого договора, начертанные золотыми буквами, становятся скучны и ненавистны.
А то, что стыдливо было записано в нём мелким, почти нечитаемым шрифтом, что с общего согласия удалялось в сноски и приложения, начинает вдруг всех интересовать, и кто-то, вникнув, первым восклицает: «Нас обманули!»
Источник: https://news2.ru/story/533816/
Писатели, посетившие Суркова, восхищены
Главная » О Владиславе Суркове » Писатели, посетившие Суркова, восхищены
Чуть было не упустил шанс попасть в Кремль – напрочь забыл об этом визите к Суркову (заместителю руководителя администрации Путина), последнем меро-приятии в рамках Шестого форума молодых писателей России.
Помогла случайность. Мы говорили о литературе с писателем Ильдаром Абузяровым, и тут в номер вошёл Прилепин. Он взял паспорт и был таков. Я выскочил за ним.
– Захар, ты куда?!
– В Кремль, а куда ещё?
Тут я всё вспомнил и закричал:
– Меня подожди!
– Жду!
Нагнал его уже на улице. Вот и автобус. Успели.
…Мы на Красной площади. Курим, топчемся на холодном ноябрьском ветру. Нас двадцать три. (Форум в Липках собрал сто шестьдесят молодых литераторов со всех уголков России. На встречу с В.Ю. Сурковым взяли всех, кто записался, невзирая на публикации, возраст, регалии и политические взгляды.)
Офицер в форме с воротником из каракульчи и с пистолетом-автоматом выглядит очень представительно.
– Паспорт в открытом виде подавайте! – кричит он.
– На какой странице? – Это Дима Новиков.
– На фотографии!
Достаём из карманов телефоны, ключи, по одному проходим через турникет.
Больше всего не везёт единственному среди нас писателю-москвичу: хитрое устройство пищит и пищит, хотя тот даже платок из карманов вытащил. Офицер долго орудует ручным металлоискателем. Наконец причина недоразумения найдена – это застёжки на ботинках. У Саши Карасёва находят газовый баллончик.
– Вы вообще кто? Вы вообще что? – негодует офицер.
– Да ладно, – говорю я. – Какой писатель сейчас без баллончика ходит?
Саша не знает, куда девать свой баллончик. Сдать его некуда, выбросить – жалко. Наконец ставит его возле урны.
Группами по три-четыре человека проходим внутрь, снова предъявляем паспорта, сдаём телефоны.
– В аэропорту его встречали товарищи Зайков, Слюньков, Чебриков… – бормочу я.
– Какие у вас ассоциации! – смеётся наша сопровождающая, московская детская писательница. И добавляет: – Мы идём в ту комнату, где принималось решение о начале первой чеченской кампании.
Мне кажется, что мы попали в Эрмитаж. Или в Русский музей. Приглядываюсь к картинам. Чарльз Дюваль, Крижицкий, А.М. Герасимов – «Тройка на зимней дороге». Путин, Сечин, Сурков… Эх, птица-тройка…
Перед нами стол с минералкой и лимонадом. Несколько бутылок – ядовито-зелёные. Подхожу ближе… Ба, да это же тархун, напиток моего советского детства! В Кремле его пьют? Ни за что бы не подумал! Иду дальше с бокалом тархуна.
Та самая зала. Хрустальные люстры. Белый ковёр на полу. Голубые с тиснёным узором стены. Встаю за трибуну, с которой когда-то докладывал Козырев. А это место во главе отделанного мрамором стола – ельцинское. Сажусь. Надо мной – герб, а справа – государственный флаг России.
От Сергея Филатова, прежнего главы ельцинской администрации, я уже знаю, как всё было. На четвёртом форуме молодых писателей Филатов рассказывал, что инициатором трагического марша на Грозный в декабре 1994 года был тогдашний министр иностранных дел РФ А.Козырев. Он сообщил Ельцину, что Клинтон выразил недовольство хаосом в Чечне. ЕБН воспринял это как указание к действию. В результате США получили важнейший рычаг давления на Россию, который они эффектно используют до сих пор…
В этот момент в зале появляется Владислав Юрьевич Сурков. Как тут не вспомнить А.К. Толстого:
Вошёл министр. Он видный был мужчина,
с приветливым лицом.
Одет в визитку. Своего, мол, чина, не ставлю я
пред публикой ребром.
Внушается гражданством дисциплина, а не мундиром,
шитым серебром.
Всё зло у нас от глупых форм избытка, я ж века сын,
так вот на мне визитка!
Сажусь слева от Филатова. Вдруг вспоминаю – а ведь Филатов тоже был в этой зале с Козыревым и ЕБН… О чём, интересно, он думает? Ведь Сергей Филатов, по собственным словам, был против войны…
Сурков начинает говорить. Он мил, улыбчив и выглядит очень молодо. Говорит, заглядывая в бумаги, но довольно свободно и с лёгкой ироничной усмешкой.
Критик Андрей Рудалёв из Северодвинска и нижегородец Захар Прилепин уже включили диктофоны. Молодцы ребята, думаю. Подготовились. А у меня какие-то клочки бумаги, уже испещрённые телефонами ребят с форума. И ручка, выпрошенная у критика с Урала.
– Демократия – это не плод поражения, – говорит Сурков. – Мы не проиграли в холодной войне, как говорят на Западе. Это не так, нас никто не победил…
– Произошла трансформация. Да, драматическая, да, сопряжённая с трудностями… Но это шаг вперёд. Это позитивная трансформация!
– Перед нами путь, это трудный путь, и его нужно пройти…
Сурков говорил, а в голове у меня вертелось стихотворение А.К. Толстого. Там министр тоже произносил речь:
Нет, господа, России предстоит, соединив прошедшее
с грядущим,
Создать, коль смею выразиться, вид,
который называется присущим
Всем временам. И, став на сей гранит, имущим,
так сказать, и неимущим
Открыть родник взаимного труда. Надеюсь,
вам понятно, господа?
– Советское общество отбирало элиту не по тем критериям, – продолжал Сурков. – Когда мы пришли к рынку, у нас не было идей на этот счёт. Мы копировали Запад и наделали много ошибок. Мы почему-то решили, что единственный путь к процветанию – устранение государства из экономики. Это детерминизм чистой воды. А ещё мы брали кредиты…
– Потом пришёл Путин. Он сказал: больше ни копейки брать у Запада не будем. И нам это удалось. Конечно, приватизация была неудачным шагом, но что сделано – то сделано…
– Телевидение – мощный инструмент манипуляции. Частные компании оказывали давление на государство. Власть захватили группы, которые игнорировали интересы большей части населения. Потом олигархию стали теснить…
– Одна из проблем – контрабанда. Контрабандой в Россию ввозится всё. Официально к нам даже плазменные телевизоры не завозят, но они есть во всех магазинах…
– После победы над олигархами усилилась бюрократия…
– Мы ни в малейшей степени не контролируем СМИ…
– Нам иногда говорят: стало меньше демократии. Я этого не понимаю. Как будто демократия – это сыпучее вещество…
– Об экономике. Мы торгуем сырьём, ничего не производим, а это неправильно. Это всё равно, что все книжки ввозить, а своих не писать. Сейчас у нас нет экономики, господствует одна отрасль. Мы – папуасы, нефть из лужи качаем… Это трофейная экономика. Мы должны создать новую экономику…
– Если другие страны перехватят активы, наша экономика попадёт в зависимость от других стран. Есть опасность десуверенизации. Я знаю политиков, полагающих, что России не нужен суверенитет. Уместно вспомнить о Сахалине-2. Сахалин – бедный край, а они ничего не платят ни региону, ни России. Просто качают нашу нефть. А ведь кто-то же подписал это соглашение! Чиновники покусились на то, что им не принадлежало, на то, что оставили стране наши предки…
В это мгновение я не сдержался и перебил эту речь. Так получилось, что с этого момента вся наша беседа пошла по другому руслу. Оставшиеся страницы своей речи В.Ю. Сурков не прочитал.
Короче говоря, когда он заговорил о чиновниках, которые разворовали наследство предков, я спросил:
– Когда этих людей будут судить?
Сурков повернул ко мне улыбчивое лицо.
– Надеюсь, что никогда… Не стоит запускать маховик мести.
– Но ведь они украли!
– Время было такое…
Меня как будто ударили по голове. И я сказал:
– У нас в стране люди каждый день видят по телевизору сытые лица воров. И все знают, что это воры. Вы понимаете, что это такое? Насаждение идеологии воровства!
Сурков чуть нахмурился, закивал.
– Да, я с вами согласен. Это идеология воровства. Вы очень правильно сказали. Да, я думаю, что пора начинать говорить о морали… Но поймите: я тоже не хочу, чтобы стало хуже. Во власти не чудища. Если мы начнём сажать, придётся посадить всех. Тогда и меня надо посадить, я когда-то бизнесом занимался.
«Разве закон не один для всех?» – соображал я, пытаясь понять слова Суркова. А Владислав Юрьевич продолжал:
– От теории посадок недалеко до теории убийств. Чем меньше будет мести, тем лучше. Мне кажется, исключительно репрессиями вопрос не решить. Тогда нас всех надо посадить. Так я думаю… Может быть, я не прав.
Мне больше нечего сказать. Вижу, как покраснела от возмущения Ира Мамаева, писательница из Петрозаводска.
Писатели уже осыпают Суркова вопросами:
– Вы знаете, сколько в нашем городе получают медицинские работники?
– Вы знаете, какая зарплата у моей жены?
(«К сожалению, я не знаком с вашей женой», – ответил Сурков.)
– Вы знаете, что у меня «Жигули» разваливаются на ходу?
Многие занервничали, потянулись руки… Денис Гуцко несколько раз откашлялся, попытался вступить в разговор, но никто этого не заметил. И Гуцко не выдержал:
– Дайте сказать лауреату!
Все замолчали. (Мы и в самом деле забыли, что среди нас Букеровский лауреат.)
И Гуцко заговорил. Он говорил долго. Говорил своим поставленным голосом лауреата о ЖКХ. Здорово говорил, умно, спокойно, с деепричастными оборотами. Я так не умею, ей-богу.
Сурков что-то отвечал ему, а мне вдруг вспомнились дети. Дети-токсикоманы на трубах теплоцентрали – грязные, блюющие от клея и краски. (Несколько лет назад я работал в социальной службе.)
Я встал и сказал:
– Мы понимаем, что вы не можете ответить на все наши вопросы. Вы недавно во власти, и многое делалось без вас… Вы говорили о реваншизме, о мести, о том, что не надо сажать воров. Поймите, мне лично месть не нужна. Чубайс живёт в этой стране и…
– В нашей стране, – уточнил Сурков.
– В нашей стране, – согласился я. – Живёт и пускай живёт. Но скажу о самом больном… Вот многие считают, что государство заслуживает уважения тогда, когда оно уважает своих детей. Наше государство своих детей не уважает… Давайте заберём с улиц детей, а потом уже будем говорить о чём-то другом! Когда мы заберём с улиц детей?
И Сурков, немного помедлив, ответил:
– Мы заберём их. Заберём. И ещё многие вещи сделаем. И кое-что уже сделано. Понимаете, вы задаёте много вопросов, но государство не всегда виновато. Во многом виноваты сами люди. – Он опять повернулся ко мне. – Это не относится к детям. Дети – я согласен. Это вина государства. И я тоже виноват.
Потом снова пошли вопросы. Их уже не помню: старался осмыслить слова, которые только что услышал. А ещё вспомнил своего друга Сергея Рязанова, работника уличной службы Санкт-Петербурга, маленького человека с усталым лицом, который уже много лет подбирает на улице бездомных детей. Сколько раз он кричал мне на своей прокуренной кухне, что дети на улице жить не должны, сколько раз мы сжимали кулаки… И вот теперь третий или четвёртый человек в государстве поклялся, что это будет сделано.
Потом заговорили о литературе – кто-то спросил Суркова о его литературных вкусах.
– Мне Кафка очень нравится, – признался Сурков. (Ещё он назвал несколько классиков и поэтов Серебряного века.)
И тут выступил Захар Прилепин. Иронично улыбаясь и сжимая в руке диктофон, как гранату, он спросил:
– Какому из литературных жанров можно уподобить политику России? Что это: детектив? Любовный роман? Триллер?
– Я бы хотел надеяться, что это эпос, а вообще-то… – Сурков задумался. – Какие у нас ещё есть литературные жанры?
– Мюзикл, – подсказали ему.
Глаза Захара заблестели по-волчьи.
– А когда выходит книжка ваших стихов? – спросил он.
– В юности я писал стихи, – ответил Сурков. – Но я считаю себя слишком… земным человеком. Я не поэт и не писатель, как вы.
– Но вы же пописываете?
– Случается.
– На работе не пишете?
Сурков корректно улыбнулся:
– Было пару раз.
– А что так редко? Вдохновения нет?..
Я смотрел на Захара и гордился им. Словно бы это был сам Саня Тишин, прилепинский герой, готовый умереть за свою правду. (Кто читал роман «Санькя» – поймёт.)
Потом возбуждение пошло на убыль… Один из нас, по национальности – чеченец, вручил свою книгу Суркову. Тот поблагодарил: «Я ведь тоже наполовину чеченец, хотя и вырос в России». Другой автор одарил Владислава Юрьевича «книжечкой бесхитростных рассказиков», а кто-то из очень молодых буквально всучил Суркову слегка покоцанную дискетку со своим творчеством…
Потом мы дружно ломанули в туалет. Там было красиво. Мы увидели те унитазы, которыми, вероятно, пользовались Ельцин и Козырев. Мы стояли, с наслаждением курили, стряхивая пепел в прекрасную пепельницу.
На выходе получили свои телефоны и вышли на Красную площадь. Опять закурили.
Рослый гвардеец с пистолетом-автоматом «Вереск» на поясе спросил сигарету. Мы с Лёшей Ерёминым остановились рядом с ним и как-то неожиданно разговорились. Поболтали про неснежный ноябрь. У парня было открытое лицо русского мальчишки.
Потом ехали назад в Липки. Кто-то из прозаиков говорил об интерьере Кремля (мол, хотел бы я там работать), поэты открыли водку… Мне не хотелось пить, я сидел в автобусе рядом с писателем Костей Розановым и думал.
Думал, что кое-что у нас в стране меняется. Ведь пустили же в Кремль Захара Прилепина, зная, что он лидер нацболов. Конечно, его пустили после переговоров и вмешательства Филатова, но пустили же!
А ещё я вспоминал слова заместителя начальника администрации Путина, помощника президента РФ Суркова В.Ю., произнесённые около девяти вечера 17 ноября 2006 года в Кремле:
– Мы заберём с улиц детей. Заберём.
Дмитрий Орехов
Поделись с друзьями:
Опубликовал surkov-news 12th Декабрь 2006.
Размещено в О Владиславе Суркове. .
Источник: http://surkov.info/pisateli-posetivshie-surkova-vosxishheny/
«Черный кардинал»: в кого превратился хипстер и балагур Владислав Сурков
Злобный манипулятор, уничтоживший демократию и гражданское общество в стране? Или гениальный технолог, по практике которого люди еще напишут учебники? Молва сделала из довольно замкнутого, склонного к поэзии и искусству человека некоего монстра.
Но кто бы что ни говорил, именно Владислав Сурков — автор и создатель «Единой России» в том виде, в котором она существует с 2003 года по сегодняшний день. Сурков оказался в нужное время в нужном месте и постарался использовать свое влияние по максимуму. Владимир Путин редко кому доверяет ключевые посты, если это не друг и не товарищ по Санкт-Петербургу.
Сурков — едва ли не единственный человек, в чьих руках находится внутренняя политика страны, при этом он является представителем старой команды, созданной еще в последние годы правления Ельцина. Он не просто умудрился удержаться у власти: рейтинг «Единой России», результаты выборов напрямую зависят от работы Суркова-менеджера.
Истинный лидер партии «Единая Россия», которого до сих пор побаивается все ее руководство, никогда не претендовал на роль первого человека и знал, кто у него начальник. «Он всегда впереди — в алом шелке, на бледном коне./Мы за ним по колено в грязи и по горло в вине.
/ И вдоль нашей дороги пылают дома и мосты» — стихи Суркова, возможно, довольно наглядно показывают его отношение к власти и к своей работе. Как творчески одаренный мальчик, выросший без отца, стал самым жестким политическим регулятором в стране?
Чеченцы из села Дуба-Юрт вспоминают теплую горскую семью, в которой родился Асламбек Дудаев. Его мать Зоя Суркова, приехавшая из Липецка по распределению, была учителем литературы, отец Андарбек Дудаев работал учителем начальных классов. Когда Асламбеку исполнилось пять лет, Дудаевы переехали в Грозный.
Отец поехал учиться в Ленинградское военное училище, но оттуда так и не вернулся. Родственники из тейпа Зандаркъой видели, как переживает невестка, и в итоге разрешили ей поступать, как она хочет. Зоя решила вернуться в Липецк.
По горской традиции, если жена уходит — ребенок остается в семье, но здесь родители пошли снохе навстречу[1]. Зоя уехала в Липецкую область, дала ребенку свою фамилию и новое имя. Отца с тех пор Сурков так и не видел.
К своим корням у него странное отношение: в 1990-х он иногда хвастался принадлежностью к фамилии Дудаевых и даже разруливал благодаря этому какие-то конфликты. Однако, перейдя на работу в президентскую администрацию, стал стесняться чеченских корней.
Кто-то связывал даже закрытие «Русского Newsweek» с давней обидой Суркова на то, что этот журнал рассказал о семейном происхождении идеолога Кремля. В 2005 году журнал выяснил, что его отец, Андарбек Данилбекович Дудаев по национальности чеченец и что Сурков принял меры для того, чтобы скрыть свои семейные корни.
«Сурков разозлился, когда мы опубликовали эту историю из Чечни вместе с фотографиями его чеченской семьи, — рассказывал в интервью американскому Newsweek Леонид Парфенов, являвшийся в то время главным редактором журнала. — Мне пришлось объяснить ему, что он не смог бы сохранить в тайне свое чеченское происхождение».
Жизнь без отца и мама, сочиняющая стихи, повлияли на формирование творческой души Суркова. В школе искренне удивились его решению поступать в Московский институт стали и сплавов. Но Сурков заявил: нужно получить конкретную специальность, чтобы помогать маме и семье». Лучше бы он послушал учителей. Металлургией он занимался неполных два года.
Студента, ведшего хипповский образ жизни, представили к отчислению. В итоге он ушел сам. После службы в армии Сурков устроился учиться в альма-матер всех неформалов — Московский институт культуры. Правда, и оттуда он ушел через год. По одной версии — отчислили за драку, по другой — по семейным обстоятельствам. Два года он бездельничал.
Спас карьеру молодого неформала спорт: вместе с бывшим однокурсником Александром Косьяненко он занимался рукопашным боем у тренера Тадеуша Касьянова. У того же тренера занимался 24-летний Михаил Ходорковский, тогда возглавлявший Центр межотраслевых научно-технических программ Фонда молодежной инициативы при Фрунзенском райкоме ВЛКСМ.
В рамках НТТМ Ходорковский импортировал джинсы, сбывал компьютеры и алкоголь, но основную прибыль ему приносило обналичивание средств. Госпредприятия не могли платить наличными деньгами приглашенным сотрудникам, и Ходорковский придумал схему, по которой предприятия пропускали свои заказы через центры НТТМ, выплачивая им немалые комиссионные.
Именно тогда Ходорковский заработал свои первые большие деньги — 160 000 рублей, которые получил за специальную разработку от Института высоких температур АН СССР.
Ходорковский еще был недостаточно «крупным», чтобы позволить себе содержать охранное агентство из настоящих силовиков, но уже вполне значительным персонажем для того, чтобы брать на небезопасные встречи личную охрану. Отношения Ходорковского с властью были отличными. Но в обычной жизни важна была еще и «защита от дурака».
Когда Ходорковский спросил своего тренера, нет ли у него на примете хороших ребят, каратист посоветовал ему Суркова и Косьяненко. Новый охранник с черными как смоль волосами и дерзким взглядом производил довольно неординарное впечатление. «Он точно не соответствовал уровню охранника.
Сразу было видно — человек думающий и креативный, — рассказывает партнер Ходорковского Невзлин. — И в достаточной степени гуманитарно развитый». Ходорковский любил экспериментировать с молодежью и растить в них таланты. И если в Косьяненко он сразу разглядел и стал развивать торговца (позже тот стал основателем и председателем правления сети «Перекресток»), то в Суркове — пиарщика. Поэтому охранником Сурков проработал не больше полугода и в итоге возглавил рекламный отдел сначала НТТМ, а затем и банка «Менатеп».
Перед начальством он выглядел «стеснительным интеллигентным парнем, который смущался и краснел». Но после работы Сурков расслаблялся. Он любил Мельпомену, постоянно выпивал с актерами и музыкантами, вел ночной образ жизни. На работу вставал с трудом и часто появлялся к часу или к двум.
Сурков уже тогда любил одеваться с иголочки и на работу приходил всегда в костюмах. «Он был очень собранным, когда работал, но были и последствия. То в милицию попадет, то драку какую-нибудь устроит». Как рассказывает Невзлин, Сурков был по тем временам «настоящим хипстером».
Но ему многое прощалось за его креатив и умение пробивать стены.
Как-то раз Сурков, увидев в заставке программы «Время» логотип Olivetti — итальянской компании, производящей пишущие машинки, загорелся идеей, чтобы вместо этого был логотип банка «Менатеп».
Тогда для того, чтобы логотип фирмы появился на заставке главной новостной программы Союза, нужно было одобрение на уровне ЦК. Суркову тогда удалось достучаться до самого секретаря ЦК КПСС Егора Лигачева, и он «пробил» появление логотипа в заветном месте.
Его же идеей было разукрасить троллейбусы в фирменные цвета «Менатепа». Уже потом троллейбусы стали носителями рекламы и для всех остальных. Первым рекламодателем был Сурков. И это дало результат: первая публичная компания по продаже акций населению прошла на ура.
«Было важно не столько из-за денег, сколько из политических соображений, чтобы спрос превышал предложение. Это была задача именно пиар-направления. И он эту задачу выполнил».
Параллельно Сурков занимался самообучением: зачитывался переводной литературой про бизнес, рекламу и PR. Всего за 7 лет Сурков, не обладая никаким базовым образованием, дорос до вице-президента «Роспрома». Если на первом этапе Сурков занимался креативом и рекламой, то к 1996 году он уже был главным лоббистом «Менатепа».
Он всегда хотел зарабатывать деньги, а работа в PR — это скорее искусство их потратить, на долю прибыли тут рассчитывать сложно. Поэтому он перешел на лоббирование интересов банка и его проектов. Он приводил ценных клиентов, интересных заемщиков, отвечал за получение счетов госорганов.
«Я всегда пытался быть, если так можно выразиться, «поставщиком двора» и продвигал коммерческие структуры, в которых работал, — рассказывает Сурков. — Естественно, приходилось соприкасаться не только с чиновниками, но и политиками — с Думой, а когда-то и с Верховным советом, с губернаторами: решение экономических вопросов зависело от их позиции».
Как рассказывал Сурков, Ходорковский стал первым крупным бизнесменом, который стал думать о необходимости влиять на законодательство.
Сурков отлично находил общий язык с оппозицией, был знаком и с Зюгановым, и с Масляковым, с которыми взаимодействовал по вопросам принятия или отклонения различных поправок, использовал их как посредников для связи с губернаторами. Поэтому, когда он стал на путь политической карьеры, системная оппозиция для него была открытой книгой.
Почувствовав размах, он захотел стать соучредителем «Менатепа». Перед Ходорковским он поставил ультиматум: или я становлюсь партнером, или ухожу. Ходорковский пошел «на развод». В то время из «Менатепа» как раз ушла в «Сбербанк» одна из ключевых сотрудников — Алла Алешкина.
Суркова она хотела взять к себе, но, как рассказывает Невзлин, ему удалось не допустить этого. В итоге будущий главный технолог страны стал метаться, перешел к конкурентам в «Альфа-Банк» и одновременно запасся предложением от Бориса Березовского стать замдиректора ОРТ по GR.
«Я тогда не согласился, поскольку уже был связан обязательствами с “Альфа-группой”. Мы договорились, что подождем год», — рассказывал Сурков. Он так и сделал. Подождал ровно год и вышел на новую работу — теперь ему нужно было работать не с журналистами, а с Кремлем.
«С прессой, честно говоря, мне в какой-то момент работать надоело, поскольку народ это очень специфический, нервный такой народ. Постепенно от работы с четвертой властью я перешел к работе с властью».
Соприкасался с властью Сурков еще работая с Ходорковским. Но именно на телевидении он понял всю прелесть верховодства над умами людей.
«Телевидение имеет непосредственное влияние на общественные отношения, политику… Сейчас мое место скорее там, чем в нефтяной или банковской компании», — признавался Сурков.
Именно там будущий главный политтехнолог страны почувствовал вкус к манипулированию общественным сознанием.
Источник: https://www.forbes.ru/sobytiya/vlast/78076-chernyi-kardinal-v-kogo-prevratilsya-hipster-i-balagur-vladislav-surkov