Краткое содержание
Альваро Мендиола, испанский журналист и кинорежиссер, давно живущий во Франции в добровольном изгнании, перенеся тяжелый сердечный приступ, после которого врачи предписали ему покой, вместе с женой Долорес приезжает в Испанию.
Под сенью родного дома, принадлежавшего некогда многочисленному семейству, от которого остался один он, Альваро перебирает в памяти всю свою жизнь, историю семьи, историю Испании. Прошлое и настоящее мешаются в его сознании, образуя калейдоскопическую картину из людей и событий; постепенно вырисовываются контуры семейной истории, неразрывно связанной с историей страны.
В свое время богатейшему семейству Мендиола принадлежали обширные плантации на Кубе, завод по переработке сахара и множество черных рабов — все это было основой благосостояния процветавшего в ту пору клана. Прадед героя, бедный астурийский идальго, когда-то уехал в Америку, надеясь сколотить состояние, и вполне в этом преуспел.
Однако далее история семьи идет по нисходящей: дети его унаследовали огромное состояние, но отнюдь не таланты и не работоспособность отца. Сахарный завод пришлось продать, а после того как в 1898 г. Испания потеряла последние колонии, семья распалась.
Дед Альваро обосновался в предместье Барселоны, где купил большой дом и жил на широкую ногу: помимо городского дома у семьи было имение под Барселоной и родовой дом в Йесте. Альваро вспоминает все это, разглядывая альбом с семейными фотографиями.
С них глядят на него люди, которых давно нет в живых: один погиб в гражданскую войну, другой покончил с собой на берегу Женевского озера, кто-то просто умер своей смертью.
Листая альбом, Альваро вспоминает свое детство, набожную сеньориту Лурдес, гувернантку, читавшую ему книгу о младенцах-мучениках; вспоминает, как вскоре после победы Народного фронта, когда по всей Испании жгли церкви, экзальтированная гувернантка пыталась войти вместе с ним в горящую церковь, чтобы пострадать за веру, и была остановлена милисианос.
Альваро вспоминает, как враждебно относились в доме к новой власти, как отец уехал в Йесте, а вскоре оттуда пришло известие, что его расстреляли милисианос; как в конце концов семья бежала в курортный городок на юге Франции и там ждала победы франкистов, жадно ловя новости с фронтов.
Повзрослев, Альваро разошелся со своими близкими — с теми, кто еще уцелел: все его симпатии на стороне республиканцев. Собственно, размышления о событиях 1936—1939 гг., о том, как они сказались на облике Испании середины шестидесятых, когда Альваро возвращается на родину, красной нитью проходят через всю книгу.
Он покинул родину довольно давно, после того как был в штыки встречен его документальный фильм, где он пытался показать не туристический рай, в который режим пытался превратить страну, а другую Испанию — Испанию голодных и обездоленных. После этого фильма он стал парией среди соотечественников и предпочел жить во Франции.
Теперь, оглядываясь на свое детство, на близких людей, Альваро видит и оценивает их через призму своих нынешних взглядов. Теплое отношение к родным соединяется с пониманием того, что все они были историческим анахронизмом, что умудрялись жить, не замечая происходящих вокруг перемен, за что судьба и наказала их.
Далекие годы гражданской войны приближаются почти вплотную, когда Альваро едет в Йесте взглянуть на то место, где погиб отец. Герой почти не помнит отца, и это мучает его. Стоя у сохранившегося на месте расстрела креста и глядя на пейзаж, почти не изменившийся за про шедшие годы, Альваро пытается представить, что же должен был чувствовать этот человек.
Расстрел отца Альваро, а вместе с ним еще нескольких человек был своего рода актом мести: за некоторое время до того правительство жестоко расправилось в этих местах с крестьянами, выступившими против воли властей. О бесчинствах и жестокости Альваро рассказывает один из немногих уцелевших очевидцев этой давней трагедии.
Слушая этого крестьянина, Альваро думает о том, что нет и не могло быть правых или виноватых в той войне, как нет побежденных и победителей, есть только проигравшая Испания. Так, в постоянных воспоминаниях проводит Альваро месяц в Испании.
Годы, которые он прожил вдали от нее, опьяненный свободой, теперь представляются ему пустыми — он не научился ответственности, которую обрели многие его друзья, оставшиеся в стране. Это чувство ответственности дается тяжелыми испытаниями, такими, например, какие выпали на долю Антонио, друга Альваро, с которым они вместе снимали документальный фильм, вызвавший столько нападок.
Антонио был арестован, провел восемнадцать месяцев в тюрьме, а потом выслан в родные края, где он должен был жить под постоянным наблюдением полиции. Областное полицейское управление следило за каждым его шагом и вело записи в специальном дневнике, копию которого адвокат Антонио получил после процесса, — дневник этот обильно цитируется в книге. Альваро вспоминает, что делал он в то время.
Его вживание в новую, парижскую жизнь тоже было непростым: обязательное участие в собраниях различных республиканских групп, чтобы не порывать связи с испанской эмиграцией, и участие в мероприятиях левой французской интеллигенции, для которой — после истории с фильмом — он был объектом благотворительности.
Альваро вспоминает свою встречу с Долорес, начало их любви, свою поездку на Кубу, друзей, с которыми участвовал в антифранкистском студенческом движении. Все его попытки связать прошлое и настоящее преследуют лишь одну цель — вновь обрести родину, чувство единения с нею. Альваро очень болезненно воспринимает происшедшие в стране перемены, то, с какой легкостью острейшие проблемы были прикрыты картонным фасадом процветания ради привлечения туристов, и то, с какой легкостью народ Испании смирился с этим. В конце своего пребывания в Испании — ив конце романа — Альваро едет на гору Монжуик в Барселоне, где был расстрелян президент Женералитата, правительства Каталонии, Луис Компанис. И невдалеке от этого места, где конеч но же нет никакого памятника, видит группу туристов, которым гид рассказывает о том, что тут в годы гражданской войны красные расстреливали священнослужителей и высших офицеров, поэтому тут поставлен памятник павшим. Альваро не обращает внимания на привычно официальную трактовку национальной трагедии, к этому он давно привык. Его поражает то, что туристы фотографируются на фоне памятника, переспрашивая друг друга, о какой войне говорил гид. И глядя с высоты Монжуика на лежащую внизу Барселону, Альваро думает о том, что победа режима — еще не победа, что жизнь народа все равно идет сама по себе и что он должен попытаться запечатлеть правдиво то, чему был свидетелем. Таков внутренний итог его поездки на родину.
Краткое содержание “Особые приметы” Гойтисоло
Гойтисоло Х.
Стр. 1
Краткое содержание “Особые приметы” Гойтисоло
Гойтисоло Х.
Стр. 2
Краткое содержание “Особые приметы” Гойтисоло
Гойтисоло Х.
Стр. 3
Источник: http://my-soch.ru/sochinenie/kratkoe-soderzhanie-osobye-primety-gojtisolo
Солон – краткая биография
Солон – один из древнегреческих мудрецов, афинский политик, законодатель-реформатор, поэт. Точная дата рождения неизвестна, считается, что он родился около 640 г. до н. э. Был потомком старинного знатного рода Кодридов, представители которого некогда являлись царями.
Есть версия, что Солон был уроженцем Саламина, но, согласно общепринятому мнению, он родился в Афинах. Чтобы обеспечить себя материально, Солон занимался морской торговлей, совершил множество путешествий.
Вероятнее всего, до того, как выступить на политическом поприще, он уже получил известность в качестве первого афинского поэта.
Впервые имя Солона упоминается при описании конфликта двух городов-полисов – Афин и Мегары – за владение островом Саламин. Солон, поправив финансовое положение и возвратившись в Афины, был удручен тем, что там действовал закон, запрещающий продолжать военные действия и даже агитировать за них.
Плутарх рассказывал, что Солон предпринял хитрый ход: прикинувшись умалишенным, он выступал с элегией «Саламин», взывавшей к былой отваге афинян. Примерно в 600 г. до н. э.
он предпринял успешную экспедицию на Саламин, в результате чего Афины снова овладели этим стратегически важным островом, открывавшим доступ к морским путям.
С этого события началась политическая карьера Солона, которая продолжилась в 596 г. до н. э. участием в Первой Священной войне. О роли мудреца в этом мероприятии известно намного меньше. Есть сведения, что к 1594 г. до н. э. Солон превратился в авторитетнейшего и влиятельнейшего политического деятеля; его избрали правителем Афин.
Солон остался в истории как политик, проведший целый ряд реформ, которые сыграли немаловажную роль в становлении Афинского государства. Первым структурным изменением (правитель называл его своей главной заслугой) стала сисахфия, отмена долгового рабства.
Благодаря ей переселенцы получили гражданство, бедные слои населения – право участвовать в политической жизни и т.д.
Социально-политические и экономические реформы законодательства были призваны сбалансировать интересы низов и верхов, однако ни те, ни другие в результате не были удовлетворены полностью. Знать выказывала недовольство урезанием ее прав, а беднейшие слои посчитали реформы недостаточно смелыми.
Единомышленники правителя настаивали на том, чтобы он ввел тиранию, но это противоречило принципам Солона. Выход он нашел в том, чтобы на время уехать из города. Когда закончилось его архонство, Солон на протяжении 593-583 гг. до н. э.
путешествовал по Средиземноморью, нанес визиты в Египет, Лидию, на Кипр.
Когда он возвратился в Афины, его законы оставались действующими, но в обществе наблюдались сильные волнения, велась подготовка к перевороту. Солон отошел от активной политической деятельности, придерживался стратегии невмешательства, поскольку был человеком преклонного возраста.
В этот период его биографии начал набирать политическое влияние Писистрат, родственник, в итоге установивший тиранию. Бывший правитель предпринимал попытки переубедить афинян в необходимости свергнуть ее.
Некоторые источники свидетельствуют, что впоследствии он изменил точку зрения и превратился в советника Писистрата. Во всяком случае, несмотря на оппозиционные взгляды, Солон не подвергся гонениям. Прожил после этого он совсем немного, скончавшись в 559 г. до н. э.
До наших дней сохранилось множество отрывков из его стихов на самые разные темы, но слава Солона-политика затмила его известность как поэта.
Источник: http://www.wisdoms.one/biografiya_solon.html
Хуан Гойтисоло – Встречаясь с Хемингуэем
Эрнест Хемингуэй
Это было летом 1959 года. Мы с женой проводили отпуск в Торремолинос вместе с нашей приятельницей Флоранс Мальро, дочерью писателя и нынешнего министра культуры в правительстве де Голля.
В один из дней августовской ярмарки в Малаге мы приехали в этот город и решили пойти посмотреть бой быков.
В ту пору газеты много писали о пребывании Хемингуэя в Испании, приводили его высказывания по поводу соперничества между двумя знаменитыми тореро — Антонио Ордоньесом и Луисом Мигелем Домингином. Помню, как, подходя к стадиону, моя жена сказала:
— Что, если мы его тут встретим?
Эта мысль показалась мне абсолютно нереальной: программа вечера была малоинтересной — в афише не значилось ни одного громкого имени. Велико же было мое удивление, когда по ту сторону арены, у барьера, я разглядел хорошо знакомую фигуру писателя.
Публика его не узнала (в Испании весьма почитают футболистов, тореро, велосипедистов, но отнюдь не писателей), а он, видимо, так же как и мы, случал, глядя на неловких молодых тореро.
Радом с ним была какая-то пожилая пара и молодая девушка, мы видели, как время от времени он прикладывался к фляжке с вином.
В тот вечер мы с большим вниманием наблюдали за Хемингуэем, чем за неуклюжими выпадами матадоров, и по окончании корриды ринулись разыскивать его в холле, но — тщетно. Я уже готов был отчаяться, когда жена сказала:
— Поедем в бар лучшего отеля Малаги. Ручаюсь, что он там.
Несколько минут спустя мы уже были в холле гостиницы и увидели одного из его спутников. Жена подошла и сказала по-английски:
— Мы желали бы поговорить с мистером Хемингуэем,
— Как вас отрекомендовать?
— Скажите, дочь Андре Мальро хочет поздороваться с ним.
Мы знали, что Мальро и Хемингуэй познакомились на войне в Испании. Расчет наш оправдался. Американец, сопровождавший Хемингуэя, провел нас в бар и представил. Хемингуэй частенько бывал не очень любезен с людьми, но на сей раз проявил неожиданную сердечность. С характерной для него прямотой он обратился к нашей приятельнице:
— Объясните мне одну вещь. Отчего такой умный человек, как ваш отец, мог соблазниться властью? Художник не должен иметь иного честолюбия, кроме творческого.
Мы подсели к его столу, и он представил нас своим друзьям: мистер и миссис Дэвис — американская чета, уже давно обосновавшаяся в Малаге, вот уже несколько недель он пользуется их гостеприимством, и Валери Смит — ирландская девушка, которая два месяца назад приехала, чтобы с ним встретиться, и с тех пор никак не соберется домой. Мы беседовали о быках, о политике, о литературе.
Хемингуэй говорил обо всем с великолепным знанием дела, а его осведомленность в испанской литературе — в литературе молодых — меня просто поразила. Старший брат Домингина пересылал ему наши произведения, и, насколько я помню, он отзывался о них с интересом и благожелательностью.
Когда кто-то из присутствовавших упомянул имя итальянского писателя Чезаре Павезе, Хемингуэй покачал головой и сказал:
— Хороший был писатель, а вот покончил с собой. Я не понимаю, как может человек покончить с собой.
Много раз, уже после самоубийства Хемингуэя, я задумывался над этой фразой. Произнося эти слова, Хемингуэй, без сомнения, не кривил душою. Но тогда мы истолковали их неверно.
Казалось, Хемингуэй боялся поддаться искушению покончить с собой (его отец застрелился сорока лет от роду) и на свой лад боролся с этим искушением: подобно, что ли, солдату, который в разгар боя шепчет заклинание: “А я не боюсь умереть”, стараясь придать себе бодрости и надеясь чудом уцелеть.
Выражая свое мнение о Павезе, Хемингуэй словно обращался не к нам, а к себе, — мы были лишь свидетелями его намерения не уступать дьяволу-искусителю. Только два года спустя, после страшного известия о его смерти до меня дошел истинный смысл его фразы. Не знающий устали боец Хемингуэй пал в борьбе, которая безмолвно происходила в нем самом.
Случайность? Припадок безумия? Нет. Кульминация жизни. Вспышка ружейного выстрела в Солнечной долине удивительным образом осветила вдруг страшное духовное напряжение, определявшее его двойственную судьбу — человека и писателя.
В тот вечер Хемингуэй перевел разговор на другую тему. Говорил о Кубе (где жил в течение последних лет) и о ее революции. Сравнивал народный энтузиазм с тем, что видел в Испании в 1936 году, и сказал, что дело, за которое сражались Фидель и его товарищи из “Движения 26 июля”, — большое и справедливое.
— Американское правительство просчиталось, защищая то, что само по себе незащищаемо, — добавил он.
Мы не заметили, как прошло время, и, когда прощались, Хемингуэй обнял меня и расцеловал обеих моих спутниц, пригласив на завтра к себе. Его приглашение не было простой любезностью — по той сердечности и настойчивости, с какой он снова и снова повторял его, я понял, что он включил нас в узкий круг друзей и впредь готов считать нас полноправными членами “куадрильи” своих почитателей.
Увлеченные разговорами, мы совсем забыли, что нагни друзья из Торремолиноса ждал нас к ужину, и явились к ним чуть ли не к полуночи.
Мы с волнением ждали следующего дня и нового свидания с Хемингуэем, но неожиданное обстоятельство нарушило тати планы: Антонио Ордоньес, серьезно раненный быком, который поднял его на рога, был отправлен в мадридскую клинику.
Хемингуэй тотчас переселился в Мадрид вместе с Валери и супругами Дэвис. В гостинице нам вручили его записку — он извинялся и просил приехать повидаться на ярмарку в Ниме недели через две.
Мы вернулись в Париж. Несколько дней спустя получили от Хемингуэя письмо. Он подробно рассказывал, как произошло несчастье, и сообщал, что тореро скоро поправится. Вновь упоминал о своем намерении поехать на ярмарку в Ним и со своим обычным великодушием предлагал оплатить наши расходы, связанные с поездкой, если с финансами у нас трудновато.
Мы встретились в Ниме накануне корриды. У Хемингуэя, как всегда, была в кармане фляжка с виски, и после поцелуев и дружеских объятий он предложил нам выпить. Он казался утомленным после путешествия, но обед и доброе тавельское вино его приободрили. Вместе с нами за столом сидел Ордоньес и старший брат Домингина.
Выходцу из бедной семьи, Ордоньесу так и не пришлось учиться, и, пародируя манеру власть имущих называть молодых тореро по имени их родного города (“малый из Пальмы”, “малый из Уэльвы” и т. п.), он называл Шекспира “малым из Лондона”. Меня вновь поразил и порадовал интерес Хемингуэя к нашей молодой литературе.
Ужин прошел очень весело, а потом Хемингуэй пригласил всех нас в свою комнату. Его неразлучная спутница — фляжка с виски — была, как всегда, с ним. Ордоньеса он отправил спать:
— Надо дать ему отдохнуть. Завтрашняя коррида много значит для него. После ранения нужно показать публике, что он умеет делать с хорошим быком.
Я помню, мы говорили о быках, и Хемингуэй поделился с нами некоторыми своими мыслями, которые потом развил в репортаже для журнала “Лайф”. Манолете он считал типичным образцом плохого тореро, а Домингина, несмотря на свою с ним дружбу, — слишком холодным и рассудочным.
— Единственный тореро, — говорил он, — искусство которого отвечает классическим канонам, — это Ордоньес.
— Что вы разумеете под словом “классик” применительно к профессии тореро? — спросил кто-то из присутствовавших.
— Абсолютное уважение бычьего достоинства, — не задумываясь, ответил Хемингуэй.
На следующий день мы снова встретились — в саду возле отеля.
Мы потягивали тавельское, а Ордоньес со своей куадрильей раздавал автографы (в глазах его поклонников он был фигурой куда более значительной, чем Хемингуэй, который интересовал публику лишь в качестве друга великого тореро).
Неподалеку от нас расположились с полдюжины американок и француженок, кочевавших вслед за своими любимчиками тореро из одного города в другой, на свой лад заполняя пустоту своей жизни. Хемингуэй знал их всех по имени и дружески называл “каторжницами”.
В тот вечер Ордоньес выступил с огромным успехом, и после праздничного обеда я поехал с ним и с Доминго Домингином в Барселону, а Хемингуэй отправился с Валери и супругами Дэвис в Париж. Недели через две я заехал повидать его в имении Дэвис в Чурриане близ Малаги.
Хемингуэя я застал за очередным репортажем о бое быков, но, отложив рукопись, он показал мне комнату, в которой работал, и пригласил распить бутылку тавельского. Он считал, что возраст берет свое и уже заставляет беречься: тавельское, пожалуй, наименее вредно для печени.
— Никогда не надо спешить умирать, — проговорил он задумчиво. — Жизнь всегда что-то дает.
Когда три бутылки были опорожнены, я ушел, а он заперся в своем рабочем кабинете. Еще через несколько недель я снова встретил его в Париже. Жил он в отеле “Ритц”. Мы вместе поужинали в китайском ресторане. Сезон корриды окончился, и он собирался вернуться на Кубу.
В ту зиму — 1959 — 1960 годов — мы получили от него несколько писем, написанных по-английски пополам с испанскими и французскими выражениями и фразами. Он говорил об “income tax” [Подоходный налог (англ.
)] (неизбежная тема разговоров всех американцев) и о своих домашних делах, о любви, о смерти, о самоубийстве. Его последнее письмо датировано июнем 1960 года. Тем летом он был в Испании, но мы жили во Франции и не смогли повидать его.
Наши друзья, побывавшие тогда у него, нашли его грустным и постаревшим. Здоровье его ухудшилось, и врачи запретили ему пить.
Известие о его смерти обрушилось на нас в тот самый день, когда — летом 1961 года — мы приехали в Испанию. Прошли первые минуты оцепенения, и смысл его самоубийства вдруг как-то сам раскрылся: Хемингуэй пал, как солдат в бою, — умер в седле. Мы потеряли не только великого писателя, но и близкого друга.
Во время своей первой поездки на Кубу я побывал в доме в Сан-Франсиско-де-Паула, ныне превращенном в музей. Тогда дом был почти заброшен, по саду бродили совсем одичавшие кошки, которых он так любил при жизни. Я вошел в его комнату и над изголовьем кровати увидел фотографию: он — в форме республиканца на мадридском фронте зимой 1939 года.
Снова сорокалетний и молодой Хемингуэй, казалось, смотрел в глаза жизни прямо и мужественно. Мысль о том, что он сдался смерти, больше ко мне не приходила, навязчивая мысль о том, кто кого победил. Он погиб, но слава его осталась жить.
Источник: http://hemingway-lib.ru/sovremenniki/juan-goitisolo-vstrechayas-s-hemingueem.html
Краткое содержание Особые приметы – Гойтисоло Хуан
Особые приметы Краткое содержание романа Альваро Мендиола, испанский журналист и кинорежиссер, давно живущий во Франции в добровольном изгнании, перенеся тяжелый сердечный приступ, после которого врачи предписали ему покой, вместе с женой Долорес приезжает в Испанию.
Под сенью родного дома, принадлежавшего некогда многочисленному семейству, от которого остался один он, Альваро перебирает в памяти всю свою жизнь, историю семьи, историю Испании.
Прошлое и настоящее мешаются в его сознании, образуя калейдоскопическую картину из людей и событий; постепенно вырисовываются контуры семейной истории, неразрывно связанной с историей страны.
В свое время богатейшему семейству Мендиола принадлежали обширные плантации на Кубе, завод по переработке сахара и множество черных рабов – все это было основой благосостояния процветавшего в ту пору клана. Прадед героя, бедный астурийский идальго, когда-то уехал в Америку, надеясь сколотить состояние, и вполне в этом преуспел.
Однако далее история семьи идет по нисходящей: дети его унаследовали огромное состояние, но отнюдь не таланты и не работоспособность отца. Сахарный завод пришлось продать, а после того как в 1898 г. Испания потеряла последние колонии, семья распалась.
Дед Альваро обосновался в предместье Барселоны, где купил большой дом и жил на широкую ногу: помимо городского дома у семьи было имение под Барселоной и родовой дом в Йесте. Альваро вспоминает все это, разглядывая альбом с семейными фотографиями.
С них глядят на него люди, которых давно нет в живых: один погиб в гражданскую войну, другой покончил с собой на берегу Женевского озера, кто-то просто умер своей смертью.
Листая альбом, Альваро вспоминает свое детство, набожную сеньориту Лурдес, гувернантку, читавшую ему книгу о младенцах-мучениках; вспоминает, как вскоре после победы Народного фронта, когда по всей Испании жгли церкви, экзальтированная гувернантка пыталась войти вместе с ним в горящую церковь, чтобы пострадать за веру, и была остановлена милисианос. Альваро вспоминает, как враждебно относились в доме к новой власти, как отец уехал в Йесте, а вскоре оттуда пришло известие, что его расстреляли милисианос; как в конце концов семья бежала в курортный городок на юге Франции и там ждала победы франкистов, жадно ловя новости с фронтов. Повзрослев, Альваро разошелся со своими близкими – с теми, кто еще уцелел: все его симпатии на стороне республиканцев. Собственно, размышления о событиях 1936-1939 гг., о том, как они сказались на облике Испании середины шестидесятых, когда Альваро возвращается на родину, красной нитью проходят через всю книгу. Он покинул родину довольно давно, после того как был в штыки встречен его документальный фильм, где он пытался показать не туристический рай, в который режим пытался превратить страну, а другую Испанию – Испанию голодных и обездоленных. После этого фильма он стал парией среди соотечественников и предпочел жить во Франции. Теперь, оглядываясь на свое детство, на близких людей, Альваро видит и оценивает их через призму своих нынешних взглядов. Теплое отношение к родным соединяется с пониманием того, что все они были историческим анахронизмом, что умудрялись жить, не замечая происходящих вокруг перемен, за что судьба и наказала их. Далекие годы гражданской войны приближаются почти вплотную, когда Альваро едет в Йесте взглянуть на то место, где погиб отец. Герой почти не помнит отца, и это мучает его. Стоя у сохранившегося на месте расстрела креста и глядя на пейзаж, почти не изменившийся за про шедшие годы, Альваро пытается представить, что же должен был чувствовать этот человек. Расстрел отца Альваро, а вместе с ним еще нескольких человек был своего рода актом мести: за некоторое время до того правительство жестоко расправилось в этих местах с крестьянами, выступившими против воли властей. О бесчинствах и жестокости Альваро рассказывает один из немногих уцелевших очевидцев этой давней трагедии. Слушая этого крестьянина, Альваро думает о том, что нет и не могло быть правых или виноватых в той войне, как нет побежденных и победителей, есть только проигравшая Испания. Так, в постоянных воспоминаниях проводит Альваро месяц в Испании. Годы, которые он прожил вдали от нее, опьяненный свободой, теперь представляются ему пустыми – он не научился ответственности, которую обрели многие его друзья, оставшиеся в стране. Это чувство ответственности дается тяжелыми испытаниями, такими, например, какие выпали на долю Антонио, друга Альваро, с которым они вместе снимали документальный фильм, вызвавший столько нападок. Антонио был арестован, провел восемнадцать месяцев в тюрьме, а потом выслан в родные края, где он должен был жить под постоянным наблюдением полиции. Областное полицейское управление следило за каждым его шагом и вело записи в специальном дневнике, копию которого адвокат Антонио получил после процесса, – дневник этот обильно цитируется в книге. Альваро вспоминает, что делал он в то время. Его вживание в новую, парижскую жизнь тоже было непростым: обязательное участие в собраниях различных республиканских групп, чтобы не порывать связи с испанской эмиграцией, и участие в мероприятиях левой французской интеллигенции, для которой – после истории с фильмом – он был объектом благотворительности. Альваро вспоминает свою встречу с Долорес, начало их любви, свою поездку на Кубу, друзей, с которыми участвовал в антифранкистском студенческом движении.
Все его попытки связать прошлое и настоящее преследуют лишь одну цель – вновь обрести родину, чувство единения с нею.
Альваро очень болезненно воспринимает происшедшие в стране перемены, то, с какой легкостью острейшие проблемы были прикрыты картонным фасадом процветания ради привлечения туристов, и то, с какой легкостью народ Испании смирился с этим.
В конце своего пребывания в Испании – ив конце романа – Альваро едет на гору Монжуик в Барселоне, где был расстрелян президент Женералитата, правительства Каталонии, Луис Компанис.
И невдалеке от этого места, где конеч но же нет никакого памятника, видит группу туристов, которым гид рассказывает о том, что тут в годы гражданской войны красные расстреливали священнослужителей и высших офицеров, поэтому тут поставлен памятник павшим.
Альваро не обращает внимания на привычно официальную трактовку национальной трагедии, к этому он давно привык. Его поражает то, что туристы фотографируются на фоне памятника, переспрашивая друг друга, о какой войне говорил гид. И глядя с высоты Монжуика на лежащую внизу Барселону, Альваро думает о том, что победа режима – еще не победа, что жизнь народа все равно идет сама по себе и что он должен попытаться запечатлеть правдиво то, чему был свидетелем. Таков внутренний итог его поездки на родину.
(No Ratings Yet)
Loading…
Характеристика усипка,утруска.
Ви зараз читаєте: Краткое содержание Особые приметы – Гойтисоло Хуан« Чарівна сила таланту (життя і творчість Євгена Гуцала)Сила любви (по новелле О’Генри “Дары волхвов”) (1 вариант) »
Источник: https://ukr-lit.com/kratkoe-soderzhanie-osobye-primety-gojtisolo-xuan/