Сочинения об авторе казаков

“Поэтическая” повесть об Азове

“Азовское сидение” окончилось полной победой казаков. Но и уцелевшие казаки были все “переранены”. На протяжении всего рассказа об азовской осаде автор всей силой своего публицистического и поэтического таланта славил героизм казаков, отстаивал их интересы в борьбе за Азов.

“Поэтическая” повесть, как и подлинные войсковые отписки этого премени, заключается основной мыслью, определяющей ее идейное содержание и социальную функцию,- мыслью о необходимости присоединения Азова к Русскому государству.

От лица всего казачества автор говорит: “А топер мы Войском всем Донским государя царя и великого князя Михаила Федоровича всея Росии просим милости… чтобы велел у нас принять с рук наших свою государеву вотчину Азов град”.

Сами же казаки, “увечные” и “перераненные”, собираются, по словам повести, “приняти образ мнишеский”, атамана своего сделать игуменом, а есаула – строителем казачьей “лавры Предтечевой”.

“Поэтическая” повесть об Азове, как показывает один из недавно изученных ее списков, была написана в Москве зимой 1641-1642 г., когда на Земском соборе шли ожесточенные споры по азовскому вопросу.

Эта повесть возникла как агитационное произведение, имевшее своей основной целью вызвать наибольшее сочувствие к героям-казакам у московских читателей, убедить их в необходимости присоединения Азова к Русскому государству.

Правдивость и детальность передачи всех обстоятельств азовской осады в нашей повести полностью подтверждается мемуарами турецкого путешественника Эвлия-эфенди, находившегося под Азовом в свите турецкого главнокомандующего Дели-Гусейн паши, свидетельствами очевидца осады астраханского стрельца Куземки Федорова и целым рядом русских исторических документов.

Форма войсковой казачьей отписки, избранная автором повести для своего рассказа, была привычна для современников, и в то же время, в обстановке горячего интереса москвичей-читателей к событиям в далеком Азове, именно эта форма оказывалась наиболее убедительной, так как создавала впечатление живого, взволнованного рассказа самих казаков, героев осады, о пережитом ими. Фактический материал повести окрашивается в высшей степени лирически, в соответствии с напряженной драматической обстановкой, в которую поставлены были осажденные казаки.

Отвага, мужество, воинская доблесть азовских героев рисуются почти в легендарных чертах.

Казаки – подлинные донские “рыцари”, бесстрашные, крепкие духом и телом “богатыри святорусские”, проявляющие чудеса храбрости, с малыми своими силами упорно отстаивающие Азов-город от неисчислимых вражеских войск.

Величие и необычайность казачьего подвига определяют эпический склад самого повествования, сложившегося под влиянием народной песенной поэзии.

Рисуя картину животного царства, автор повести использует типичные фольклорные эпитеты: “орлы сизыя” и “вороны черныя”, “волцы серыя” и “лисицы бурыя”; в лирическом прощании казаков упоминаются “леса темныя”, “дубравы зеленыя”, “поля чистые”, “тихия заводи”, “море синее”, “реки быстрые”. Трогательное прощальное обращение казаков к “тихому Дону Ивановичу”, которого они величают своим “государем” и “атаманом”, особенно характерно для донского фольклора.

Легендарная исключительность события, как оно изображается в повести, диктует ей обращение к традиционным формам повествовательного воинского стиля с его сверхъестественными картинами батальной обстановки.

От них же идут и картины необычайного шума и грома, производимых неприятельскими трубами и барабанами, красочные описания сияющих, как небесные светила, доспехов воинов, уподобление битвы грозе небесной, жалобы осажденных на крайнее изнеможение и усталость, при которых ноги подгибаются, теряется голос и слух. Наконец, оттуда же и картины помощи казакам со стороны “небесных сил” то в виде двух юношей с обнаженными мечами или двух “младых мужиков” в белых ризах, то в образах двух старцев – Ивана Предтечи и Николы-чудотворца – или в образе “жены прекрасны и светлолеп-ны” – богородицы. Заступничество небесных сил обнаруживалось и в появлении слез на иконе Ивана Предтечи, которые наполнили церковную лампаду. Все эти традиционные литературные образы свидетельствуют о широкой начитанности автора повести.

В повести обращает на себя внимание совмещение торжественной архаической стилистики с живым просторечием, как это позже, будет и в писаниях протопопа Аввакума.

С одной стороны – традиционные патетически-восторженные фразы о величии и силе Московского государства, русского царя и православной веры, с другой – просторечные укоризны и выпады против московских бояр и дворян и особенно против турок, выпады, своей иронией и сарказмом предвосхищающие писательскую манеру того же Аввакума. Автор повести, несомненно, принадлежал к демократической среде донского казачества. Есть все основания предполагать, что это произведение было написано есаулом “станицы” казаков, приехавших в 1642 г. с отпиской о героической обороне Азова,- Федором Ивановым Порошиным. Будучи канцеляристом, а в прошлом беглым холопом известного вельможи князя Н. И. Одоевского, Порошин занимал на Дону положение войскового дьяка (начальника войсковой канцелярии).

После осады Порошин был выбран есаулом той станицы, которая отправилась в Москву к царю Михаилу для решения судьбы Азова. Здесь, в 1642 г.

, в пору, когда заседал Земский собор по азовскому вопросу и шли жаркие споры о том, удерживать ли России Азов или вернуть его туркам, и была написана Порошиным “поэтическая” повесть, пропагандировавшая закрепление Азова за Россией и обличавшая бояр и дворян, притеснявших казаков.

Но литературная пропаганда Порошина оказалась безрезультатной: Азов был возвращен туркам, а Порошин, как упорный защитник планов, не нашедших себе поддержки у правительства, был сослан в Сибирь, очевидно, для того, чтобы по возвращении на Дон не мутить казаков и не восстанавливать их против московского правительства.

(No Ratings Yet)
Загрузка…

“Поэтическая” повесть об Азове

Другие сочинения по теме:

1. “Историческая” повесть о взятии Азова Годом позже Есиповской летописи, в 1637 г., на другой окраине России, в области Войска Донского, было написано произведение, также посвященное…
2. Поэтическая стихия “Повести о Горе и Злочастии” Во всей предшествующей русской литературе мы не найдем произведений, в которых рассказывалось бы о судьбе обыкновенного мирского человека и излагались…
3. “Повесть о Горе-Злочастии” самое интересное произведение древней литературы “Повесть о Горе-Злочастии” – одно из самых интересных произведений древней литературы, оно отличается четкостью построения и богатством художественных средств. Автор…
4. Повесть об Оттоне В нескольких списках дошла до нас и популярная в европейских литературах повесть о римском цесаре Оттоне, через польский перевод восходящая…
5. Поэтическая трагедия “Гамлет” Первое заметное отличие “Гамлета” от драм (большинства нашего времени) состоит в том, что пьеса, написана в стихах. Это отнюдь не…
6. Своеобразный памятник исторического повествования “Повесть о Царьграде” “Повесть о Царьграде”. Своеобразным памятником исторического повествования была “Повесть о Царьграде”, автор которой именовал себя “многогрешным и беззаконным Нестором-Искандером”. В…
7. Былина о богатыре Сухане (“Повесть о Сухане”) В XVII в. появляются первые их записи и переделки. Одна из таких переделок – стихотворная “Повесть о Сухане”, сохранившаяся в…
8. Поэтическая мысль стихотворения “Дума” Поэтическая мысль стихотворения реализуется во внутреннем эстетическом движении от элегической интонации мочального размышления к мрачному, трагическому обобщению, от высокой романтической…
9. Сатирическая повесть М. Булгакова “Собачье сердце” как повесть-предупреждение “Собачье сердце” открывает многие темы, нашедшие свое воплощение в последующих произведениях писателя, – эволюции и революции, стремления к познанию окружающего…
10. “Кавказский пленник” – подлинно русская повесть “Кавказский пленник” – последнее произведение в “Русской книге для чтения”. В письме к Н. Н. Страхову писатель называл эту повесть…
11. “Повесть о разорении Рязани Батыем” один из шедевров древнерусской литературы Описание нашествия Батыя на Рязань носит сюжетный характер. Читатель с напряженным вниманием следит за развитием событий. Он сопереживает трагичности происходящего…
12. “Институтка” Марко Вовчка первая украинская реалистическая повесть Повесть Марко Вовчка “Институтка” была первым большим произведением, в котором показан антагонизм между крепостными и крепостниками, стихийный протест против жестокости…
13. Поэмы Твардовского поэтическая история страны Сам Твардовский писал о себе, что он “не чудо особой, избранной судьбы”, что жизнь его “ничем не обделила, ничем в…
14. Поэтическая деятельность Ломоносова Ломоносов был последним великим представителем европейской традиции культуры Возрождении в поэзии. Он воспринял традиции Ренессанса через немецкую литературу барокко, явившуюся…
15. “Повесть о Дракуле” в русской письменности “Повесть о Дракуле” не воспринималась на Руси как историческая повесть; время, обстоятельства правления и подлинное имя ее главного действующего лица…
16. Поэтическая модель мира в лирике Лини Костенко Все это способствует тому, что поэзия “Моя любовь! Я перед тобой…” воспринимается как своеобразная, поданная поэтически сама установка, жизненная программа,…
17. Закономерности развития бытовой и нравоучительной повести “Повесть о Горе-Злочастии” “Повесть о Горе и Злочастии”. Центральная тема повести – тема трагической судьбы молодого поколения, старающегося порвать со старыми формами семейно-бытового…
18. Человеческая и поэтическая судьба Мачадо Никак нельзя согласиться с мнением некоторых западноевропейских исследователей, объявлявших об упадке поэтического таланта Мачадо в 20-е годы. Поэт никогда не…
19. “Кайдашева семья” социально-юмористическая повесть О популярности повести свидетельствует большое количество ее переизданий и переводов на другие языки. То, что произошло с семьей Кайдашей, можно…
20. Повесть “Тарас Бульба”, посвященная героической жизни народа Как произведение на историческую тему “Тарас Бульба” отличается рядом особенностей. Строгого документального соответствия изображаемого эпохе в нем нет. Нет среди…

Источник: https://ege-russian.ru/poeticheskaya-povest-ob-azove/

Эссе “О казаках замолвим слово”

МБОУ СОШ № 2 г. Починка Смоленской области

Эссе

«О казаках замолвим слово»

учащейся 9 А класса Игнатовой Анны Сергеевны.

Руководитель: учитель

русского языка и литературы Щербакова Е. А.

    Родная Смоленщина… Здесь я живу и учусь, на этой земле выросли мои родители, здесь мои корни. Мне всегда говорят родные, что нельзя быть Иванами, не помнящими родства, поэтому так трепетно относятся к семейным воспоминаниям и фотографиям. Старый альбом с пожелтевшими фотографиями.… Это частичка нашей памяти.  

     Вот передо мной старая фотография, на которой изображён мой прадед- казак. (Прадед Миша сидит в кресле)

       Грищенко Михаил Михайлович родился в Богодуховском уезде Харьковской губернии в 1891 году в семье обедневшего казака. Отец его служил кучером у более зажиточного казака. С группой других казаков семья Грищенко  решила переселиться в Сибирь на «вольные земли».

В 17 лет по настоянию матери (чтобы в доме была хозяйка) он женился, через год появилась дочь, а ещё через год его забрали в царскую армию. Служил он в Манчжурии 7 лет, дослужился до звания унтер-офицера. Когда служил в армии, он имел награды – одна из них «железный крест».

Началась революция, он вернулся домой, а жена его умерла, оставив ему двух дочерей. Он женился во второй раз, но началась гражданская война. Прадед ушёл в партизаны, был в отряде Толстых.

     После гражданской войны, начали восстанавливать  хозяйство, семья увеличивалась, старшие дети помогали, хозяйство крепчало. Во время коллективизации попали в список «кулаков», но, в конце концов, оставили дома, так как в семье было уже 10 детей (2 племянника отца и 2 жены).

Михаил Михайлович работал в колхозе, а как более грамотного (он закончил 5 классов церковно-приходской школы), его назначили заведующим хлебоприёмным пунктом.

       После войны перестраивали дома. И опять выручала казачья «помочь».

За лето выросла целая улица камышитовых хаток, белых, ухоженных.

       По праздникам собирались кумовья и друзья, грали (пели) свои любимые песни, плясали. Дружбу сохранили до преклонных лет. Отца любили дети, внуки, все мальчики хотели быть похожими  на прадеда. В семье не было ссор, брани, хотя были и трудные времена.

В семье Грищенко выросло в общей сложности пятнадцать детей, двое погибло во время войны: один под Сталинградом, второй под Киевом.

Дочери разъехались по разным городам, но всегда с радостью посещают родные места, их гостеприимно встречают племянники, бывшие соседи, ведь для них Михаил Михайлович был «батькой», он никогда не отказывал в помощи своим друзьям. Похоронен он в городе Заринске Алтайского края.

       Казачество сыграло немаловажную роль и  в исторических судьбах Смоленщины. Донские казаки участвовали в обороне Смоленска от войск польского короля Сигизмунда III и в 1609-1611 гг. Поселения донских казаков, несших охранную службу в самом городе и на западных границах страны, были названы Донщиной.

      В Смоленске сохранились башня Смоленской стены под названием «Донец», которая служила местом размещения стрельцов и донских казаков. Башня Донец своё название получила при осаде Смоленска польскими войсками в 1609-1611 годах благодаря тому, что её защищали донские казаки.

В 1912 году, при подготовке празднования столетнего юбилея победы в Отечественной войне 1812 года ров, проходивший перед башней Донец, был засыпан. На месте рва золожили бульвар, а на крепостную стену вмонтировали 19 памятных досок с перечислением всех войсковых частей, защищавших Смоленск в 1812 году.

Во время Великой отечественной войны, в 1943 году возле башни Донец хоронили солдат, погибших в боях за Смоленск. В память об этой трагической странице в истории города здесь зажжен Вечный огонь.

     Большой след оставили казаки в истории войны 1812 г. Сформировалось ополчение из «лесничих, умеющих стрелять и наконец господских егерей, конюших, а также казаков». В ополчение вошли казаки, осевшие на Смоленщине (в конце XVIII в. – в 1775 г.) после разгона Запорожской Сечи.

Тысячи зопорожских казаков были сосланы на поселение в Смоленскую губернию по императорскому указу. С началом войны атаман М. И. Платов, командуя казачьими полками лёгкого корпуса, прикрывал со стороны Поречья и Рудни отступление русской армии.

Большое количество казаков появилось на Смоленщине  после Октябрьской революции: они спасались от гонений со стороны новой власти.

      В наши дни смоленские казаки активно участвуют в общественной жизни региона. В частности, они внесли немалый вклад в восстановление сгоревшего в Красном Бору храма святого  князя Андрея Смоленского. Казачьи общества действуют в областном центру, а также в Вязьме, Ярцеве и Рославле.

     Уходят из жизни близкие люди, но остался семейный альбом как частичка сердца предков.

Прадед с дочерями и племянниками

 В театре в Новосибирске

Прадедушка Миша и прабабушка Марина со своим седьмым зятем

Младшие из дочерей на родине

Соседи и родственники встречают сестёр на родине

Источник: https://nsportal.ru/ap/library/literaturnoe-tvorchestvo/2013/02/25/esse-o-kazakakh-zamolvim-slovo

Повесть об азовском осадном сидении донских казаков

В ряду
исторических повестей XVII
в. особенный литератур­ный интерес
представляют повести об Азове.

Эти
произведения возникли в демократической
среде донского казачества — «вели­кого
Войска Донского», образовавшегося и
пополнявшегося глав­ным образом за
счёт беглых крестьян, уходивших на
«вольный ти­хий Дон» от тягчайшего
крепостного гнёта со стороны боярства
и дворянства. В 1637 г.

Войско овладело
мощной турецкой крепо­стью в устье
Дона — Азовом, который в течение многих
лет слу­жил основным опорным пунктом
турецко-татарской экспансии на окраины
Русского государства.

Новый султан Ибрагим I
летом 1641 г. послал под Азов огромную
армию и флот. «Многособранные» войска
турок осадили город. Несмотря, одна­ко,
на огромное превосходство турецких
сил, четырёхмесячная оса­да Азова
оказалась безуспешной; после 25 ожесточённых
присту­пов она была снята, и
турецко-татарские войска бесславно
верну­лись восвояси.

Но и Войско
Донское было совершенно истощено
непосильной осадой, цвет казачества
погиб в борьбе с врагом. Ка­заки спешно
шлют своих лучших людей в Москву с
просьбой к ца­рю принять Азов к себе
«в вотчину», укрепить его и снабдить
но­вым гарнизоном. Вопрос о том, «Азов
у казаков принимать ли?». обсуждался в
1642 г. на созванном для этой цели Земском
соборе.

Не только донские казаки, но и
купечество и часть дворянства ак­тивно
выступали за присоединение Азова к
России, доказывая по­литическую и
военную необходимость этого акта. Однако
нереши­тельная политика царя, крупного
боярства и духовенства одержала верх,
и, уступая категорическим требованиям
и угрозам турецкого султана, царь
приказал казакам добровольно «Азов
покинуть», что они и сделали, не имея
сил для вторичной обороны этой, те­перь
уже разрушенной до основания крепости.
С 1642 г. вплоть до эпохи Петра I
Азов снова находился под властью Турции.

«Поэтическая» повесть
дошла до нас в четырёх редакциях и
напи­сана в форме войсковой казачьей
отписки — донесения царю Ми­хаилу
Фёдоровичу,— облечённой в художественную
форму, частич­но обусловленную влиянием
былин, казачьих песен о «тихом Доне
Ивановиче»
и повестей о Мамаевом побоище'.

В
дальнейшем, в по­следней четверти
XVII
в., в той или иной мере на основе повести
об Азовском взятии и осадном сидении,
а также, как предполагает А. С. Орлов,
под влиянием казачьих песен разинского
цикла воз­никла «сказочная» (по
терминологии А. С.

Орлова) «История об
Азовском взятии и осадном сидении от
турского царя Брагима донских казаков».

Познакомимся
с первоначальной редакцией «поэтической»
по­вести об Азовском осадном сидении.
Эта повесть является наибо­лее
художественной во всём цикле Азовских
повестей.

Повесть
начинается с документального сообщения
о том, что в 1641 г.

к царю Михаилу Фёдоровичу
приехали из Азова с пись­менным
донесением («росписью») об осаде города
атаман Наум Васильев, есаул Фёдор Иванов
(лица исторические) и сидевшие с ними в
осаде 25 человек казаков.

Автор повести
строит свой рас­сказ об «осадном
сидении» в форме казачьих войсковых
отписок, в которых изложение ведётся
от лица всего Войска Донского, как бы
устами самих казаков («мы, казаки…») 2.

Повесть точно
описывает состав огромной турецко-татарской
ар­мии, посланной султаном под Азов.
Враги окружают город.

Автор такими
образными словами описывает ужас
нашествия: «Где у нас была степь чистая,—
говорят казаки,— тут стала у нас однем
ча­сом, людми их многими, что великие
и непроходимые леса тёмныя».

Турецкое
командование посылает к казакам своего
представи­теля, который обращается
к ним с «речью гладкою: «О люди бо­жий,
царя небесного! Никем вы в пустынях
водими или посылаеми, яко орли парящие
без страха по воздуху летаете и яко лви
свире­пый в пустынях рыскаете,
казачество донское и волное и свирепое,
соседи наши ближние и непостоянные
нравы, лукавы пустынножи­тели, неправии
убийцы и разбойницы непощадны! Как от
века не наполните своего чрева гладново?
Кому приносите такие обиды ве­ликие
и страшные грубости? Наступили есте вы
на такую великую десницу высокую, на
государя царя турсково. Не впрям вы ещё
на Руси богатыри светоруские нарицаетесь…»
Это своеобразное на­чало речи, в
котором риторические похвалы казакам
перемежаются упрёками по их адресу,
продолжается укорами и бранью за взятие
ими «любимой отчины» султана — Азова
и заканчивается грозным
требованием
в эту же ночь очистить город. Турецкий
посол под­чёркивает, что от Московского
царства помощи и выручки казакам ждать
нечего. Но если казачество «вольное»
захочет служить сул­тану турецкому,
то отпустит он им все их «казачьи грубости
преж­ние… и взятье азовское». Пожалует
он казаков честью великою и обогатит
«неисчётным богатством».

Ответная
речь казаков проникнута чувством
патриотизма, ры­царского достоинства
и презрения к какому бы то ни было
компро­миссу. В традиционном риторическом
стиле казаки упрекают сул­тана в
сатанинской гордости, в том, что он
«ровен…

богу небесному у вас в титлах
пишется», но за всё это опустит его бог
«с высоты в бездну вовеки», и от казачьей
«руки малыя» будет ему «срамота и стыд
и укоризна вечная». Даже если турки и
возьмут Азов, то и в этом случае султан
не приобретёт чести победителя, так как
возьмёт он город наёмными силами, «умом
немецким и промыслом», а не своим умом.

И далее, творчески используя стилистику
повестей о Мамаевом побоище и фольклора,
автор устами казаков говорит: «Где ево
(султана) рати великия топере в полях у
нас ревут и сла­вятся, а завтра в том
месте у вас будут вместо игор ваших
горести лютые и плачи многие, лягут от
рук наших ваши трупы многие.

И давно у
нас, в полях наших летаючи, хлехчют орлы
сызыя и гра­ют вороны чёрныя подле
Дону тихова, всегда воют звери дивии,
волцы серыя, по горам у нас брешут лисицы
бурыя, а всё то скли-каючи, вашего
бусурманского трупа ожидаючи».

Ориентируя
своё произведение на московского
читателя — со­временника азовских
событий, автор повести, как мы видели,
вла­гает в уста турецкого посла
замечание о том, что Московское
госу­дарство не поддержит казаков.

В
ответной речи казаки говорят: «И мы про
то сами без вас, собак, ведаем, какие мы
в Московском государстве на Руси люди
дорогие, ни к чему мы там не надобны…

»
Но несмотря на обиды, которые причиняет
казакам Московское государство, они
чтут его, потому что оно «велико и
пространно, сияет светло посреди паче
всех иных государств… аки в небе
солн­це». Казаки знают, что их на Руси
«не почитают и за пса смердящаго».

Таким образом, с одной
стороны, казаки, подобно былинным
богатырям, стоят «на заста­ве» родной
страны и в борьбе с турецко-татарскими
посягатель­ствами на пределы Русской
земли сознают себя представителями
всего своего народа, государства и веры,
а с другой — все они, в большинстве своём
в прошлом беглые холопы, с горечью
подчёр­кивают несправедливое отношение
к ним на Руси со стороны их прежних
хозяев — «бояр и дворян государевых».

На
предложение турок перейти на службу к
султану казаки иро­нически обещают
побывать в Царьграде и послужить
Ибрагиму,
«пищалми казачими да своими сабелки
вострыми». Они напомина­ют им ещё
историческое событие 1453 г.

, завоевание
турками Царь-града, когда убит был царь
Константин и побиты тьмы тысяч хри­стиан,
кровью которых обагрены были церковные
пороги. За это казаки теперь грозят
освободить некогда христианский
Царьград, убить султана Ибрагима.

«Государевы люди руские», населяющие
окраины Московского государства, «аки
лви яростные и неукроти­мые, и хотят
поясти вашу живую плоть босурманскую».

При помо­щи их, будь на то только
царская воля, «был бы за ним, великим
государем, однем летом Ерусалим и
Царьград по-прежнему, а в городех бы
турецких во всех не стоял бы камень на
камени от про­мыслу руского».

Осадные
действия турок возобновляются. Приступы
турецких войск чередуются с вылазками
казаков. Турки несут огромные по­тери.
За выдачу трупов своих воинов они
предлагают казакам боль­шие деньги,
но казаки отказываются от них: «Не
продаём мы мёртваго трупу николи,—
отвечают они.— Не дорого нам ваше серебро
и злато, дорога нам слава вечная!»

Двадцать
пять жесточайших приступов выдерживают
казаки; уже почти лишились они сна, ноги
у них подогнулись, руки обо­ронные
служить не могут, уста безмолвствуют,
и глаза порохом выжгло.

В ожидании смерти
они прощаются с царём Михаилом Фёдоровичем,
духовенством и всеми православными
христианами, а затем обращаются с
трогательным прощальным словом, насквозь
пронизанным образами народной поэзии,
к окружающей природе: «Простите нас,
леса тёмные и дубравы зелёныя. Простите
нас, поля чистые и тихия заводи…

Новая попытка
турок решить дело подкупом терпит
неудачу: казаки готовы скорее умереть,
чем сдать Азов.

Во
время осады к казакам, как говорится в
повести, является сама богородица:
«Мужайтеся, казаки, а не ужасайтеся!» —
гово­рит она, ободряя осаждённых и
вселяя в них веру в конечную по­беду.
Во время вылазки казаки якобы видели
«мужа храбра и младова» (ангела),
посекающего турок.

Неожиданно
в ночь на 26 сентября 1641 г. (дата историческая)
«турские паши… со всеми своими силами
побежали никем же гони­мы с вечным
позором».

Казаки пошли в брошенные
турками «та­боры» и захватили там
несколько «языков», которые и объяснили,
что турки бежали из-под Азова, испугавшись
страшного видения: «Над нашими полки
бусурманскими,— говорят они,— шла
великая и страшная туча от Русии, от
вашего царства Московского».

Перед
тучею двигались два «юноши» и грозились
мечами, обнажён­ными на «полки
бусурманские».

Весьма характерно, что
эти тра­диционные для древнерусской
литературы явления «небесных сил» в
помощь христианским воинам автор повести
искусно приурочи­вает к изображаемой
обстановке.

У него и страшная туча с
юноша­ми приходит не с востока, как
обычно в литературной традиции, а именно
от «царства Московского». Это как бы
намекает читате­лю на то, что как раз
Москве следовало поспешить на выручку
осаждённым.

«Азовское
сидение» окончилось полной победой
казаков. Но и уцелевшие казаки были все
«переранены». На протяжении всего
рассказа об азовской осаде автор всей
силой своего публицистиче­ского и
поэтического таланта славил героизм
казаков, отстаивал их интересы в борьбе
за Азов.

«Поэтическая» повесть, как и
под­линные войсковые отписки этого
премени, заключается основной мыслью,
определяющей её идейное содержание и
социальную функ­цию,— мыслью о
необходимости присоединения Азова к
Русскому государству.

Сами же казаки,
«увечные» и «перераненные», собираются,
по словам пове­сти, «приняти образ
мнишеский», атамана своего сделать
игуменом, а есаула — строителем казачьей
«лавры Предтечевой».

«Поэтическая»
повесть об Азове, как показывает один
из не­давно изученных её списков, была
написана в Москве зимой 1641—1642 г., когда
на Земском соборе шли ожесточённые
споры по азовскому вопросу'.

Эта повесть
возникла как агитационное произведение,
имевшее своей основной целью вызвать
наибольшее сочувствие к героям-казакам
у московских читателей, убедить их в
необходимости присоединения Азова к
Русскому государству.

В
основу повести положен фактический
материал, непосред­ственные наблюдения
очевидца «осадного сидения».

Правдивость
и детальность передачи всех обстоятельств
азовской осады в на­шей повести
полностью подтверждается мемуарами
турецкого пу­тешественника Эвлия-эфенди,
находившегося под Азовом в свите
турецкого главнокомандующего Дели-Гусейн
паши2,
свидетельст­вами очевидца осады
астраханского стрельца Куземки Фёдорова
и целым рядом русских исторических
документов.

Форма
войсковой казачьей отписки, избранная
автором повести для своего рассказа,
была привычна для современников, и в то
же время, в обстановке горячего интереса
москвичей-читателей к со­бытиям в
далёком Азове, именно эта форма оказывалась
наиболее убедительной, так как создавала
впечатление живого, взволнованно­го
рассказа самих казаков, героев осады,
о пережитом ими. Факти­ческий материал
повести окрашивается в высшей степени
лириче­ски, в соответствии с напряжённой
драматической обстановкой, в которую
поставлены были осаждённые казаки.
Отвага, мужество, воинская доблесть
азовских героев рисуются почти в
легендарных чертах. Казаки — подлинные
донские «рыцари», бесстрашные, крепкие
духом и телом «богатыри святорусские»,
проявляющие чу­деса храбрости, с
малыми своими силами упорно отстаивающие
Азов-город от неисчислимых вражеских
войск. Величие и необы­чайность
казачьего подвига определяют эпический
склад самого повествования, сложившегося
под влиянием народной песенной поэ­зии.
Рисуя картину животного царства, автор
повести использует типичные фольклорные
эпитеты: «орлы сизыя» и «вороны чёрныя»,
«волцы серыя» и «лисицы бурыя»; в
лирическом прощании казаков упоминаются
«леса тёмныя», «дубравы зелёныя», «поля
чистые», «тихия заводи», «море синее»,
«реки быстрые». Трогательное про­щальное
обращение казаков к «тихому Дону
Ивановичу», которого они величают своим
«государем» и «атаманом», особенно
характер­но для донского фольклора.

Легендарная
исключительность события, как оно
изображается в повести, диктует ей
обращение к традиционным формам
пове­ствовательного воинского стиля
с его сверхъестественными карти­нами
батальной обстановки.

Подчёркивание
губительных опусто­шений, которые
производит малочисленное казачье войско
во вра­жеском лагере, изобилующем
огромными силами,— знакомый нам приём
старых воинских повестей.

В
повести обращает на себя внимание
совмещение торжествен­ной архаической
стилистики с живым просторечием, как
это позже , будет и в писаниях протопопа
Аввакума.

С одной стороны — традиционные
патетически-восторженные фразы о величии
и силе Мо­сковского государства,
русского царя и православной веры, с
дру­гой — просторечные укоризны и
выпады против московских бояр и дворян
и особенно против турок, выпады, своей
иронией и сар­казмом предвосхищающие
писательскую манеру того же Аввакума.

Автор повести, несомненно, принадлежал
к демократической среде донского
казачества. Есть все основания
предполагать, что это произведение было
написано есаулом «станицы» казаков,
при­ехавших в 1642 г. с отпиской о
героической обороне Азова,— Фё­дором
Ивановым Порошиным '. Будучи канцеляристом,
а в про­шлом беглым холопом известного
вельможи князя Н. И.

После осады Порошин был выбран
есаулом той станицы, которая отправилась
в Москву к царю Михаилу для ре­шения
судьбы Азова. Здесь, в 1642 г.

, в пору, когда
заседал Зем­ский собор по азовскому
вопросу и шли жаркие споры о том,
удер­живать ли России Азов или вернуть
его туркам, и была написана Порошиным
«поэтическая» повесть, пропагандировавшая
закреп­ление Азова за Россией и
обличавшая бояр и дворян, притесняв­ших
казаков. Но литературная пропаганда
Порошина оказалась безрезультатной:
Азов был возвращён туркам, а Порошин,
как упорный защитник планов, не нашедших
себе поддержки у прави­тельства, был
сослан в Сибирь, очевидно, для того,
чтобы по воз­вращении на Дон не мутить
казаков и не восстанавливать их про­тив
московского правительства2.

Источник: https://StudFiles.net/preview/6489138/page:57/

Владимир Казаков – Избранные сочинения. 1. Ошибка живых

Здесь можно скачать бесплатно “Владимир Казаков – Избранные сочинения. 1. Ошибка живых” в формате fb2, epub, txt, doc, pdf. Жанр: Драматургия, издательство Гилея, год 1995.

Так же Вы можете читать книгу онлайн без регистрации и SMS на сайте LibFox.Ru (ЛибФокс) или прочесть описание и ознакомиться с отзывами.

На Facebook
В Твиттере
В Instagram
В Одноклассниках
Мы Вконтакте

Описание и краткое содержание “Избранные сочинения. 1. Ошибка живых” читать бесплатно онлайн.

Произведения Владимира Казакова почти неизвестны читателю.

В книгах настоящего издания представлены основные сферы творчества Казакова — поэта, который тяготел к драме и, следуя совету А. Крученых, «держался прозы». Произведения Казакова — как бы страницы единой книги.

Избранные сочинения. 1. Ошибка живых

Произведения Владимира Казакова почти неизвестны читателю.

В книгах настоящего издания представлены основные сферы творчества Казакова — поэта, который тяготел к драме и, следуя совету А. Крученых, «держался прозы». Произведения Казакова — как бы страницы единой книги.

Памяти

Петра Бромирского

Был шар земной

Прекрасно схвачен лапой

                                 сумасшедшего.

Велимир Хлебников

Последняя вспышка утра осветила бледные лица пассажиров. Поезд мчался неизвестно куда и откуда. Из Варшавы в Москву. Колеса стучали и все никак не могли обогнать туман, который был желтого цвета.

Двое пассажиров сидели напротив друг друга, один лицом глядя на Москву, другой — на Варшаву.

Оба молодые люди, тот, который на Москву, был невысокого роста, чернокудряв, какая-то одна постоянная мысль была плотно сжата его тонкими, без кровинки, губами. Он молчал в такт стуку колес.

Другой, тот, что к Варшаве, был, напротив, тих, молчалив и неразговорчив. Странное у него было выражение лица. Казалось, он и какой-то другой далекий мир смотрели друг другу в глаза.

Туман мчался, крича под колесами. Наконец, они решили заговорить. Один из них был одет тепло, в меховой полушубок. Другой же — другой же. Вот как они заговорили:

— Что, зябко? — спросил рассеянно тот, что.

— Да, признаться, прохладно. Я не ожидал, что окажется так. Я еще не отвык от Швейцарии.

— От Швейцарии?! Эк вас! Право!.. И что же, вы решили покинуть сию страну, или она вас покинула? А?

— Не знаю, как вам ответить. Я ведь был болен.

И он стал охотно отвечать на вопросы, которые неохотно задавали ему со всех сторон. Он представился, наконец. Сказал: «Владимир Истленьев». У второго нашлось имя: Иван Пермяков. Третий, какой-то странный, все время хотел угодить, но этого всего времени не было.

Пролетая мимо ее волос, мимо мостов и холодных волн, был ветер. Она шла одна, но казалось. Пермяков бросился вслед ветру и призраку… Колеса стучали, поезд все дальше отъезжал от Варшавы, но к Москве приблизился ненамного. На Пермякове был полушубок, ноги его были обуты в тяжелые сапоги, он хотел улыбнуться, но не захотел.

Он так и остался с искривленными в усмешке губами.

Фамилия третьего попутчика, того, что угождал (кому? часам? времени?), была Куклин. Куклин стал лихорадочно перечислять своих детей и рассказывать. Они жили в Москве.

Жена умерла, оставив грудного младенца. (Мир умер, оставив что?). Иногда он заискивающе улыбался, и улыбка морщила лицо пьяницы. Ему было лет 60—55. Нос, лиловый от холода, от пьянства и снова от холода.

Он заглянул в глаза Пермякова:

— Так это же Эвелина Владимировна Алабова! Так это же… да!

— Откуда ты знаешь?! — вскричал Пермяков.

— А вот и знаю, знаю, знаю! — забормотал торжествующе, — все знаю! Ведь этот ветер — мы как раз с покойным Алхимовым из погребка поднимались, а тут — этот ветер! Ха-ха-ха!..

— Молчи! — крикнул Пермяков. Он был бледен, как смерть, секундная стрелка в ужасе бросилась прочь.

Поезд мчался, Истленьев вдруг закашлялся. Он кутался в дорожный плащ заграничного покроя, капюшон был огромный нескладный, но пассажиры-попутчики уже давно усмехнулись.

— Так что же, не вылечили? — спросил его Куклин участливо, и видно было, что смех в нем давится самим собой.

— Так что же, не вылечили? — ждали вокруг.

— Меня лечили в клинике доктора Иогансона, — сказал Истленьев, славный человек! Он был ко мне так добр!.. Уезжая… я взял болезнь с собой… Меня провожали… доктор Иогансон, его семья, пациенты…

— А вы были когда-нибудь влюблены?.. Были?! Да? Что?!. Что я говорил! Ну конечно! Ах, рассказывайте же! Же рассказывайте!..

— Право, я не знаю… это не так…

Куклин, наконец, рассмеялся, дал волю смеху, и поезд рванулся и полетел от его жуткого хохота. Но Истленьев, казалось, не замечал. И сам он казался.

Пермяков хмурился все сильнее, Москва угрожающе приближалась. Одно колесо особенно надрывно стучало. Пермяков окинул тяжелым взглядом скрюченную от холода фигуру Истленьева. Тот так и ехал весь остаток пути в этом тяжелом взгляде поверх плаща с капюшоном.

Однажды, прогуливаясь по Швейцарии, он встретил девочку-калеку, которая сидела на скамье в сквере. Он подошел. Прошло несколько «нет» и несколько «да». Молчание длилось, то возникая, то продолжаясь.

Девочка поднялась и медленно двинулась. Он двинулся в другую сторону следом за ней…

Куклин вытер слезы, которые еще прыгали на его щеках. Он перевел дух: «Ну и ну! Ну и на!..». Поезд мчался, ошалело гудя и дымя.

Увидя эту женщину, Пермяков увидел. Он слишком долго простоял неподвижно, он слишком долго простоял неподвижно, он. Все изменилось за это время, начиная с, и кончая з.

И этот неизвестно кто не был милостив.

Однажды, бреясь перед зеркалом, Куклин вдруг увидел себя. Он сразу же отвернулся, но зеркало упорно продолжало смотреть ему в спину. Однажды вдвоем с Алхимовым они спустились в погребок. Был поздний вечер, он затянулся, часы огибали какое-то препятствие. Оба были пьяны, обе судьбы лежали рядом. Там, за стеной, шумела река.

Медленно сигналя огнями, шли баржи, волоча за собой свинцовые черные небеса. Неведомая никому женщина шла. Она казалась несуществующей — настолько все вокруг нее существовало. Тяжелые темные волосы и ресницы — вот. В погребке становилось все теснее. Двое — Алхимов и Куклин, цепляясь за железные перила, выбрались на воздух.

Пароходство в Камском бассейне возникло в начале XIX столетия. Первым пароходовладельцем был Куклин (однофамилец или однонет?), в 1817 г. построивший на Пожевском заводе (Соликамского уезда) два парохода, один в 36, а другой в 7 сил. Третий пароход его, там же построенный, ходил в 1821 г. по Каме и Волге до Рыбинска. Когда в 1843 г.

, с окончанием срока привилегии Бердта, сделалось свободным пароходство по всем рекам Империи, пароходное дело начало быстро развиваться. В 1846 г. образовалось Пермское пароходное общество; в следующем году компания Гакса и Тета построила для Пермской пристани пароход в 60 сил. В 1851 г. открыла свои действия Камско-Волжская компания, затем явились общества «Кавказ и Меркурий», «Самолет» и проч.

и возникли постоянные пароходостроительные заводы и верфи.

Поглядев на свое отражение в зеркале и в часах, он и там, и там увидел блестящее будущее. Только на часах не было с той же точностью указано время. Пермяков не швырял деньгами, он их отшвыривал. Подорвав кутежами и пьянством когда-то могучее здоровье, он подошел к сверкающему окну.

ОКНО

Вы странный человек.

ПЕРМЯКОВ

Я ослышался? Или вы?

ОКНО

Ослышался, овиделся — это всего-навсего глаголы. А я — окно.

ПЕРМЯКОВ

А нет — вы?

ОКНО

Прощайте, поклонитесь от меня вам.

ПЕРМЯКОВ

Вот загадка! Это я сам с собой? или с собой, но не сам?.. Гм…

Тут в комнату ввалилась толпа гостей. Некоторые из них были ему знакомы. Они любили Пермякова за его щедрость, а не любили — за свою скупость. С ними была дама.

1-Й ГОСТЬ

Что это, ночь или ночь?

2-Й ГОСТЬ

Спросите у них самих!

3-Й ГОСТЬ

Только прошу без шуток и без других доказательств собственного существования!

4-Й ГОСТЬ

Не забывайте, будьте добры, что среди нас — дама. Я первый не забыл.

Источник: https://www.libfox.ru/360475-vladimir-kazakov-izbrannye-sochineniya-1-oshibka-zhivyh.html

Картины жизни донских казаков в романе «Тихий Дон» (сочинение) | Свободный обмен школьными сочинениями 5-11 класс

Изображению жизни донского казачества в самое бурное историческое время 10-20-х годов XX века посвящён роман М. Шолохова «Тихий Дон».

Главными жизненными ценностями этого сословия всегда были семья, нравственность, земля.

Но политические перемены, происходящие в то время в России, пытаются сломать жизненные устои казаков, когда брат убивает брата, когда нарушаются многие нравственные заповеди.

С первых страниц произведения читатель знакомится с укладом жизни казаков, семейными традициями. В центре романа – Мелеховы. Шолохов со знанием дела показывает, как устроена жизнь в этом семейном государстве. Последнее слово здесь за родителями, которых нельзя ослушаться. У каждого в семье свои обязанности, без работы никто не сидит. «Славные казаки Мелеховы», – говорит о них дед Гришака.

Без труда донских станичников представить нельзя. На сенокос выходит весь хутор, одетый по-праздничному. Помолясь, начинают косить, работают дружно до самой темноты. А вечером собираются у костра, чтобы подкрепиться нехитрой похлебкой. И наши герои счастливы, потому что работа им не в тягость, а в радость.

Ещё одной обязанностью казачества была воинская служба, на которую они являлись со своим конем и «справой». И Пантелей Прокофьич заранее «сбирает» амуницию для Григория.

С детства сыны казаков знакомы с шашкой, знают, что такое воинский долг, дисциплина. Этим они отличались от крестьян, к которым относились свысока.

Казаки ставили себя на более высокую ступень по отношению к этим простым труженикам, хотя работа в поле, ловля рыбы на Дону – такие же источники жизни для них, как и для мужиков.

Отношение к женщине, матери является нравственным мерилом казачества. Яркие женские героини в романе Аксинья и Наталья такие разные, но так похожа их судьба: безмерная любовь к Григорию, смерть детей, их гибель.

Они яркое воплощение образа казачек, для которых главное – семья, дети, любовь. Такова и мать героя Василиса Ильинична, посвятившая свою жизнь сохранению семьи, воспитанию детей. Она согревает своим теплом разных людей, в ее сердце нет места ненависти ни к белым, ни к красным.

Она против бессмысленной бойни, которая происходит на её глазах.

Начало и конец произведения Шолохова связаны с описанием дома Мелеховых. Только в начале романа «на базу» у Пантелея слышны суетливые голоса, всё дышит жизнью, в конце – Григорий обнимает сына у ворот дома, такого опустевшего, но всё же родного. Жизнь продолжается, казак не сломлен, потому что он любит эту землю, родной дом, ценит труд и свободу.

Источник: http://resoch.ru/kartiny-zhizni-donskix-kazakov-v-romane-tixij-don-sochinenie/

Черноморские казаки в их гражданском и военном быту… Уральцы… Сочинение Иоасафа Железнова

ЧЕРНОМОРСКИЕ КАЗАКИ В ИХ ГРАЖДАНСКОМ И ВОЕННОМ БЫТУ. Очерки края, общества, вооруженной силы и службы. В семнадцати рассказах, с эпилогом, картою и четырьмя рисунками с натуры. В двух частях. СПб., 1858

УРАЛЬЦЫ Очерки быта уральских казаков. В двух частях. Сочинение Иоасафа Железнова. Москва, 1859

У нас так мало еще сделано по части статистики и этнографии, что всякая географическая заметка, сделанная мимоходом, есть же приобретение для науки. Тем с большею радостию мы встречаем всякий специальный и сколько-нибудь серьезный труд по этой части.

Оба поименованные нами сочинения имеют предметом своим казацкий быт, в двух различных местностях России. Автор первого сочинения г. Иван Попка[1]1
  Имя автора указано под посвящением к книге: «Черноморский казак Иван Попка».

[Закрыть]

занимается тою отраслию казаков, которая, немного спустя по уничтожении знаменитой Запорожской Сечи, перенесена была на берега Кубани и на новой почве получила назначение – служить защитою южных пределов Европейской России от вторжения неприязненных нам обитателей Кавказа. Во втором сочинении в живых и легких рассказах рисуется быт уральских, или яицких, казаков в начале нынешнего столетия. Местами г. Железнов, автор этого сочинения, касается и современного состояния уральского казачьего войска. Таким образом, оба названные сочинения имеют двойной интерес: статистико-этнографический и исторический.

Черноморские казаки, как мы уже заметили, – потомки запорожцев. Поводом к уничтожению их прежней Сечи был яицкий бунт.[2]2
  Мятеж яицких казаков в 1772 г., непосредственно предшествовавший пугачевскому восстанию 1773–1775 гг.

[Закрыть]

По требованию правительства, большинство запорожцев в 1775 году сложило оружие и разошлось по ближайшим губерниям, чтобы приписаться к мирным сословиям. Только незначительная их часть отвечала непослушанием и бежала на службу к султану. Но мирная жизнь казаков продолжалась самое короткое время. В 1783 году река Кубань объявлена была нашей границей со стороны турецких владений на Кавказе. Правительство, имея в виду заселение этой границы народом, привыкшим к постоянной войне, обратилось к бывшим запорожцам с призывом их на службу «по старому казацкому уряду», только на новом месте. Казаки, разумеется, с радостью встретили этот призыв и в 1792 году переселились на Кубань, в числе 13 000 человек. Затем вследствие особых мер правительства, к ним подошло еще в виде отсталых до 7000 семейных и бессемейных казаков, находившихся на поселении в разных местах Новороссийского края. Это составило коренное население казацкого Черноморья. К нему с течением времени присоединилось до 500 запорожцев, убежавших к султану, около 52 000 добровольных переселенцев мужеского пола из губернии Полтавской, Черниговской и Харьковской и до 1000 душ мужеского пола добровольно вышедших из-за Кубани черкес и татар. Весь войсковой состав простирался тогда до 73 000 мужеского и 50 000 женского пола душ. Вместе с переселением казаков на Кубань перешло туда и прежнее их сечевое устройство – кош и курени. Это устройство существовало около десяти лет. Но со вступлением на престол императора Александра I курени в черноморском войске заменены были полками, а название куреней осталось за казацкими селениями, которые впрочем, в позднейшее время стали называться станицами, для сходства с другими казачьими войсками. Главное управление над войском предоставлено наказному атаману, который вместе с военною имеет в своих руках и высшую гражданскую власть над всеми войсковыми учреждениями. Вместе с тем учреждены были и другие военные должности и звания, по образцу прочих войск империи. Вся войсковая иерархия стала избираться от правительства, а не свободными голосами куреней, как было на вольном Запорожье и в первые десять лет пребывания казаков в Черноморье, пока у них существовало сечевое устройство. Прежде военные чины избирались из среды всего казачьего круга, и притом только на время, после чего они опять становились в общий ряд с остальными членами своего сословия. «Это, – как говорит автор, – были Цинциннаты, которые вчера ехали на триумфальной колеснице, а сегодня тянули из воды рыболовную сеть». Теперь высшее военное сословие отделилось резко от простых казаков и на языке последних стало известно под именем «панства». Понятно, что при новом устройстве должен был совершенно измениться и дух самого общества. Многое, что при прежнем порядке вещей было хорошо, оказалось теперь несостоятельным и требовало отменения. К сожалению, при введении нового устройства на это не было обращено должного внимания, и реформа внесла в казацкое общество только одно зло и несогласия. Мы говорим о поземельной усобице, вызвавшей войсковое положение 1842 года.

При переселении казаков на Кубань правительство дало им землю, предоставив каждому члену общества пользоваться ею по мере надобности. Так как земля дана была не отдельным личностям, а целому обществу, то само собою разумеется, что на ней невозможно было никакое частное потомственное владение; на ней могло быть только пожизненное пользование.

Пока в Черноморье существовало старинное запорожское устройство, пока все без изъятия казаки были равны по правам состояния, там не могло быть поземельных распрей, и простой закон пользования землею не нуждался ни в каких ограничениях.

Войсковые чины, сколько хотели и могли, расширяли размеры своего земельного пользования и, как выражается автор, «не принимали в руководство другого правила, кроме правил тройного прямого, выражающего известную истину, что по брюху и хлеб, что большому кораблю большое и плавание». Все лучшие земельные участки перешли в руки панов.

Мало того, пользуясь отсутствием всякой управы, они обратили было эти участки в вечно-потомственное владение, жалуя их друг другу письменными актами, которых, впрочем, не смели предъявлять правительству. Таким образом, пожизненное пользование мало-помалу превращалось в потомственное, и общинная земля переходила в руки немногих, в ущерб всем.

Чтобы придать пользованию характер владения, войсковые чины вздумали отделиться от прочих членов общества и водворились в одиночку хуторами. С течением времени и курени, не желая уступить панам, стали жаловать земли простым казакам. Чтобы казаку получить право «сесть хутором», для этого ему стоило только поставить угощение куренному обществу.

 – В настоящее время различие между хуторами панскими и куренными совершенно исчезло, и они равно стали несносны для куренных обществ. Началась борьба между куренями и хуторами и, может быть, зашла бы очень далеко, если бы правительство не приняло участия в этом деле.

В 1842 году издано было войсковое положение, которое взялось определить условия, размеры и порядок пользования землею. Им повелевалось «учинить межевое измерение и распределение войсковой земли и отвести в пожизненное пользование: на каждого казака по 30, обер-офицера по 200, штаб-офицера по 400 и генерала по 1500 десятин». Такова мера надобности, определенная новым войсковым положением для каждого ранга. Приведение этого устава в исполнение составляет одно из текущих распоряжений настоящего времени.

Мы коснулись только происхождения черноморского войска и его земельного уряда, так как казак столько же воин, сколько и земледелец. Но книга г. Ивана Попки далеко не ограничивается этими двумя статьями. В ней можно найти множество весьма интересных топографических, статистических и этнографических сведений об описываемом им крае и его обитателях.

Обратимся теперь к уральцам. Книга г. Железнова, исключая двух последних глав, состоит из легких очерков, в которых рисуется быт уральских казаков: их домашняя жизнь и промышленные занятия, их предания, поверья, военное устройство, отношения к соседям и т. п.

Последние две главы имеют заглавия: «Критическая статья на «Историю пугачевского бунта»«и «Мысли казака о казачестве». В первой из них автор старается опровергнуть мысль Пушкина, что причиною пугачевского бунта были яицкие казаки и что Пугачев был только орудием их.[3]3
  В 5 главе «Истории Пугачева» Пушкин привел слова А. И.

Бибикова и назвал их «замечательными»: «Пугачев по что иное, как чучело, которым играют воры, яицкие казаки: не Пугачев важен; важно общее негодование» (Пушкин Л. С. Полн. собр. соч. в 10-ти томах, т. 8. Л., 1978, с. 151). Позиция Пушкина в этом вопросе позволяла выявить причины восстания, коренящиеся в настроении народных масс.

Критика Железнова, не лишенная славянофильской идеализации народа (Железнов примыкал к «молодой» редакции «Москвитянина»), сводила все к личной вине Пугачева и возвращала науку к устаревшей точки зрения, когда-то справедливо отвергнутой Пушкиным.

Характерно, что Добролюбов, критически относившийся к научной и публицистической прозе Пушкина (см.: наст. изд., т. 1, с. 340–344), в данном случае не присоединяется к суждениям Железнова.

[Закрыть]

Теми же самыми документами, которые приведены у Пушкина в приложениях к «Истории пугачевского бунта», г. Железнов доказывает, что яицкие казаки не могли выдумать самозванца, а что сам Пугачев хитростию обольстил простых и невежественных казаков, воспользовавшись волнением, происходившим тогда в яицком войске вследствие притеснений, которые терпели казаки от своих начальников и старшин. Г-н Железнов обличает Пушкина даже в противоречии: он говорит, что Пугачев является в «Истории» Пушкина то хитрецом, то простяком и что тот же самый Пугачев представляется у него совсем в ином свете в «Капитанской дочке», особенно где он рассказывает Гриневу сказку об орле и вороне. В последней главе «Мысли казака о казачестве» автор восстает против тех, которые хлопочут об устройстве новых казацких общин, или, как он называет таких людей, против прожектеров. Он говорит, что казак – лицо типическое, оригинальное, самобытное, созданное природою и временем, а не возникшее вследствие кабинетных проектов, и что общин казачьих нельзя составлять искусственным образом, во всякое время. Подобные проекты о разведении казаков автор сравнивает с проектами об искусственном разведении цыплят, севрюг и форелей. Он говорит, что мужика нельзя переделать в казака, что он способен быть только солдатом; а между солдатом и казаком большая разница. Крестьянин, как скоро сделался солдатом, – уже более не земледелец: он бросает плуг и поступает на полное казенное содержание. Казна кормит и одевает не только его самого, но даже его жену и детей, если ему вздумается жениться. Весь мир заключается для него в роте, где он служит, в казармах и лагерях, где он живет. Дело солдата – знать военные артикулы, и больше ничего. Совсем иное дело – дело казака. Он получает от казны паек только во время похода; во всякое же другое время казне нет никакого дела, а еще менее до его семейства; казак должен иметь свою собственную одежду, вооружение, лошадь и пр. Неурожай, засуха, скотский падеж озабочивают его столько же, как и всякого земледельца. От крестьянина, перебивающегося с куска на кусок, нельзя требовать, чтобы он имел свой собственный гвардейский мундир и чтобы он, состоя на службе, пропитывал свою семью; а еще труднее, говорит автор, «вдохнуть в него тот благотворный дух общины, дух братства и товарищества, дух, который присущ каждому природному казаку, дух, без которого нет и не может быть общества».

Мы вполне согласны с автором, что из крестьянина трудно сделать отъявленного храбреца, каков настоящий казак, который с молоком матери всасывает в себя воинскую кровь и чуть-чуть не от самой колыбели готовится к боевой жизни: разведение таких храбрецов искусственным способом действительно походило бы на искусственное разведение цыплят и форелей, пожалуй даже хуже. Казака в этом смысле действительно могло создать только время и обстоятельства, подобно тому как на Западе время и обстоятельства создали рыцарей. Но рыцарство, порождение обстоятельств, должно было исчезнуть вместе с обстоятельствами, вызвавшими его, и мы видим, что рыцарь действительно сделался теперь анахронизмом в Западной Европе. Этот же удел ожидает и нашего казака. Уже и теперь заметно ослабевает у нас дух казачества; но он все еще находит для себя некоторое подкрепление, своего рода пищу, в стычках с пограничными народами. Но ведь не вечно люди будут враждовать между собою: когда-нибудь поймут же они, что мир лучше брани и что война – признак еще не совсем исчезнувшей первобытной грубости общественных нравов, неразвитости понятий об общежитии, атрибут того времени, когда право сильного играет главную роль в судьбе народов. Будет время, когда казачество сделается тоже анахронизмом на Руси. И теперь уже мы представляем первоначального казака не иначе как олицетворением необузданного удальства, свойственного только временам варварским и являющегося вследствие избытка юных, еще нетронутых сил, которые не знают для себя иного исхода, кроме войны и неудержимого разгула. Это удальство, в свое время считавшееся доблестью, теперь кажется нам смешным и с нравственной, и с юридической, и даже с экономической точки зрения. Если оно занимает нас, то разве только как любопытный факт из времен давно минувших. Теперь, благодаря успехам человеческого просвещения и цивилизации, мы живем покойнее в своей среде и не имеем уже такой нужды в бессменных ратоборцах, какую имели во времена былые. Зачем же воскрешать тех, чья пора миновала, и вызывать их на постепенно зарастающую и пустеющую арену?..

Но нам кажется напрасным опасение автора, что в нашего крестьянина невозможно даже вдохнуть дух общины, дух братства и товарищества.

Но неужели наш мужичок так привык гнуть спину, неужели ему так приятно проливать за чужой работой, отказывая самому себе в куске насущного хлеба, – неужели все это сделалось для него такою насущною потребностью, что в него даже нельзя вдохнуть желания лучшей участи? К счастию, факты показывают противное… Равным образом нашему крестьянину нельзя отказать и в духе братства и товарищества. Заединщина, любовь к землякам и однокашникам, складчина на какое-нибудь полезное учреждение или приобретение, если только это не выходит из круга их средств, – явления довольно обыкновенные между крестьянами. Все это показывает, что нашему крестьянину вовсе не противен дух общины и что его нельзя представлять каким-то особняком, который не видит ничего дальше своего двора и который до того груб и неразвит, что его не занимают никакие интересы!..

Примечания

Все ссылки на произведения Н. А. Добролюбова даются по изд.: Добролюбов Н. А. Собр. соч. в 9-ти томах. М. – Л., Гослитиздат, 1961–1964, с указанием тома – римской цифрой, страницы – арабской.

Белинский – Белинский В. Г. Полн. собр. соч., т. I–XIII. М., Изд-во АН СССР, 1953–1959.

БдЧ – «Библиотека для чтения»

ГИХЛ – Добролюбов Н. А. Полн. собр. соч., т. I–VI. М., ГИХЛ, 1934–1941.

Изд. 1862 г, – Добролюбов Н. А. Сочинения (под ред. Н. Г. Чернышевского), т. I–IV. СПб., 1862.

ЛН – «Литературное наследство»

Материалы – Материалы для биографии Н. А. Добролюбова, собранные в 1861–1862 гг. (Н. Г. Чернышевским), т. 1. М., 1890 (т. 2 не вышел).

ОЗ – «Отечественные записки»

РБ – «Русская беседа»

РВ – «Русский вестник»

Совр. – «Современник»

Чернышевский – Чернышевский Н. Г. Полн. собр. соч. в 15-ти томах. М., Гослитиздат, 1939–1953.

Впервые – Совр., 1859, № 2, отд. III, с. 266–272, без подписи.

Рецензия Добролюбова – один из моментов в формировании исторического взгляда революционных демократов на крестьянскую общину как на социальный институт, черты которого могут быть сохранены и утверждены в будущем общественном устройстве.

Добролюбовское «народознание» подкрепляло тем самым философскую и экономическую разработку этого вопроса Н. Г. Чернышевским. В отличие от других рецензентов этих книг (см.

; Экономический указатель, 1858, № 103; ОЗ, 1859, № 3; БдЧ, 1859, № 4) Добролюбов подчеркивает классовое расслоение казачества, приведшее его к упадку, и вступает в полемику с Железновым о существовании «духа общины» в настоящем быту русского крестьянина.

Источник: https://iknigi.net/avtor-nikolay-dobrolyubov/54587-chernomorskie-kazaki-v-ih-grazhdanskom-i-voennom-bytu-uralcy-sochinenie-ioasafa-zheleznova-nikolay-dobrolyubov/read/page-1.html